Вечером капитаны собрались на «Миранде». Темная ночь, доносятся с берега звуки музыки, да играет свет фонарей на вине в хрустальных бокалах… В таких то ли пасторальных, то ли просто идиллических условиях решались, бывало, судьбы мира. Здесь и сейчас ставки были попроще – всего лишь их дальнейшая судьба. И, когда Верховцев обрисовал расклады, над палубой зависла тишина. Ничего вроде бы и не изменилось даже, но молчание словно заглушило окружающие звуки. Александр молчал. Молчали и его верные сподвижники. Очень уж туманными выглядели перспективы. И очень много зависело от их решения.
– Я считаю, надо драться, – первым нарушил молчание Диего. – Кого мы боимся? Французов?
– О, их стоит если не бояться, то опасаться. Драться они могут, – отозвался, неотрывно глядя в бокал, Гребешков. Смотрел так, будто густая, рубинового цвета жидкость навевала ему мысли о крови, которой прольется в бою очень много. – Четыре фрегата – это, как ни крути, четыре фрегата.
– Я возьму на себя любые два!
– При условии, что они не паровые, – меланхолично отозвался прапорщик, все так же не отрывая взгляд от бокала.
– Не горячись, Диего, – вмешался Матвеев. – В том, что ты не трус, никто не сомневается. Вопрос в другом – нужна ли нам эта драка?
– Не уверен, – отозвался Верховцев и щелкнул ногтем по краю своего бокала. Тот зазвенел на чистой, ровной ноте. Хорошо сделан, пережил и сражения, и шторма. – Наша задача – наносить противнику максимальный урон и делать это как можно дольше. Французов бояться нет смысла – полагаю, мы все же сильнее. Но в бою они успеют нанести нам повреждения, и это может поставить крест на дальнейшем походе.
– Не может, а поставит, – хмуро заметил Матвеев. – Длительный ремонт гарантирован, а там и англичане подтянутся. Янки же сдадут нас сразу, мы для них отработанный проект.
Диего фыркнул, но комментировать не стал. Лишь сказал, что остается при своем мнении, но приказ командира будет выполнять в любом случае. Некоторое время они еще обсуждали, как будут действовать, а потом отправились на свои корабли. Дел еще оставался непочатый край – рано утром эскадре предстояло выйти в открытое море.
Где там шлялись французы со своими фрегатами, Александр понятия не имел. Равно как и вообще, существовали они в природе, или кубинский губернатор таким образом избавился от чем-то мешающей ему русской эскадры. Но даже если и были, с ними удачно разминулись. Ибо если Верховцев что-то понимал в вопросах пиратства, так это крайнюю нежелательность открытого столкновения с военными кораблями. Даже если победишь, урона на рубль, а прибыли на копейку. Невыгодно.
Зато он понимал теперь, почему тот слуга испуганно на него косился. Проболтался-таки испанский кабальеро, опять же, случайно или намеренно. Оказывается, теперь Верховцева называли в этих местах не иначе как Мясник Галифакса. Это за якобы учиненную им резню и до основания разрушенный город. Учитывая, что русские никого особо не старались убивать, а тех, кто разбегался, не преследовали, да и в городе сожгли не так уж много, прозвище более пафосное, чем соответствующее реалиям. Но люди, что интересно, верили.
Да и пускай боятся. Александр усмехнулся собственным мыслям. Чем сильнее боятся, тем больше им придется вздрагивать от каждой тени на горизонте. Будут сидеть в портах и требовать от метрополии, чтоб она прислала корабли и защитила их от страшных русских пиратов. Ничего не добьются, разумеется, в британском Адмиралтействе сидят не дураки. Адмиралы хорошо понимают масштабы проблемы, а потому ловить эскадру Верховцева, конечно, будут, но вначале соберут для этого серьезный отряд. Все же для одиночного корабля, даже линейного, Александр со товарищи не по зубам. Так что паралич или хотя бы резкое снижение торговли и сопутствующие этому убытки русские уже обеспечили. Когда же за их поиски возьмутся всерьез, они будут уже далеко.
– Александр Александрович.
– Что случилось, Мустафа?
Сафин подошел, встал рядом.
– Барометр падает, вашбродь. Не случилось бы шторма.
– Может, и случится, – философски вздохнул капитан. – Что делать – все знают, а изменить погоду мы все равно не в состоянии. Над ветрами у нас власти нет.
– Это точно, – вздохнул Сафин. – Но все равно надеяться хочется…
– Надежда – последнее, что умирает в человеке[104], – хмыкнул Александр.
Кто из них сглазил, а кто накаркал, осталось вопросом открытым, но надежды на то, что шторм пройдет стороной, не оправдались. К вечеру небо затянуло тучами, и ветер завыл так, что Верховцеву срочно захотелось убить того, кто развязал мешок Эола[105]. Хорошо еще, что Диего, неплохо знавший эти воды, смог привести эскадру к одному из многочисленных островов, имеющему несомненное достоинство – удобную для стоянки и дающую неплохую защиту бухту. В нее корабли и нырнули, как мышь в щелку под порогом, буквально в последний момент. Памятуя о не самой лучшей мореходности «Адмирала», можно сказать, им повезло. А потом шторм разыгрался не на шутку, и даже в относительно защищенной бухте корабли изрядно раскачивало.
С качкой, правда, они уже давно примирились – чай, не первый день в море. Главное, что корабли не срывало с якорей, а значит, и быть выброшенными на берег не грозило. Конечно, затянувшаяся на три дня стоянка удручала, но, в конце концов, они были сами по себе, к срокам не привязаны, а потому могли и потерпеть. Тем более что уже к утру второго дня ветер поменял направление, дождь, изначально не такой уж и сильный, прекратился и волнение в бухте улеглось. Ближе к полудню часть экипажей высадилась на берег, где люди смогли разместиться с несколько большим комфортом. Ну и Александр не смог удержаться от искушения и прогулялся по самому настоящему дикому тропическому острову.
Стоило признать, мечты, принесенные из детства, лучше было там и оставить. Было бы нечто светлое, доброе, романтичное. Вживую же его тропический рай очень быстро разочаровал. Не красотами – здесь и впрямь было на что посмотреть. Орущие попугаи, экзотические цветы, с шумом падающие с трехсаженной высоты струи небольшого водопада… А к этому змеи, от укуса одной из которых его спасла толстая кожа высоких сапог, вонь тухлого мяса вперемешку с дерьмом, которую источали те самые прекрасные цветы, и куча мошкары, не столько кусающейся, сколько лезущей в глаза, уши, нос… Конечно, и под Архангельском, и в Петербурге этой дряни тоже хватало, но здесь ее было столько, что, казалось, она закрывала солнце. В общем, на голом упрямстве Александр погулял с полчаса и вернулся, решив, что с него на сегодня приключений хватит.
Однако не зря говорят, что дурная голова ногам покоя не дает. Уже утром, проснувшись и убедившись, что укусы насекомых не вызвали у него сильной реакции, Александр вновь преисполнился оптимизма. Скорее, на контрасте преисполнился – вчера, возвращаясь, увидел опухшее от все тех же укусов лицо одного из матросов, тоже решившего обозреть окрестности, и всерьез испугался, что завтра сам будет такой же. Но, видимо, организм его, взращенный на домашних булочках и закаленный морем, оказался покрепче и справился. Теперь, видимо, решив подспудно, что ему море по колено, мозг требовательно застучался изнутри, требуя хлеба и зрелищ. С хлебом все было в порядке – заменившая Алену кухарка с линкора готовила не хуже. А вот из зрелищ оставалась разве что все та же прогулка по острову. И, подумав немного, Александр вновь отправился на берег. Все же он в душе оставался не наигравшимся мальчишкой и упустить приключение просто не мог.
На сей раз он поступил умнее. Во-первых, прихватил двух матросов – мало ли что можно встретить на пути. Втроем многое решается проще, чем в одиночку. А во-вторых, не стал углубляться в заросли, двигаясь вдоль берега. Здесь прорывающийся ветер отгонял насекомых, да и идти было проще.
Как оказалось, ничего интересного поблизости от места их стоянки не было. Несколько ручьев с мутноватой после дождя водой разве что. Берег, на который штормом выкинуло много всевозможного мусора и водорослей, тоже был вполне обычным. На Кубе пляжи выглядели куда более экзотично. Александр уже думал, что стоит поворачивать обратно, когда выяснилось, что на прогулку эту он отправился все же не зря. Правда, в известность об этом он был поставлен довольно оригинальным способом.
