– Валентиночка, солнышко, – промурлыкал он, расставляя руки в объятия, которые в мире здравого смысла считались бы преступлением против личного пространства. – У меня тут идея… Деловой выезд… Корпоративный тимбилдинг… ну и… немного… интимного сплочения…

Валя в ужасе отшатнулась, зацепив сумкой настенную доску объявлений. На доске висели пожелтевшие инструкции о пожарной безопасности и единственный свежий приказ: «Повысить корпоративный дух путём увеличения количества улыбок». Валя подозревала, что именно так Сергей Валентинович объяснял себе свои поползновения, особенно после тех безумств, что она и он вытворяли в Суздале.

Фен в её руке дрожащими пальцами нацелился прямо в живот начальника, как последний довод разума против идиотизма власти.

– Валентиночка, – шептал он, наступая, как медведь на пасеку, – давай вместе перезимуем этот стресс… где—нибудь в Подмосковье… с банькой… массажем… медом…

На секунду Валя замерла. Потом развернулась, будто на параде психбольных, и с отчаянным «Ха!» в голосе рванула вперёд, обдав Сергея Валентиновича потоками воздуха от шлёпающих по полу ботинок.

Следующей преградой на пути к заветному заявлению стал Ваня, их вечный айтишник, типичный представитель редкого подвида «ботан—отшельник с добрыми глазами». Раньше Валя считала его безопасным: не такой и есть не такой, валяется под столами с кабелями, флирта не понимает. Мирная тушка.

Но не в этот раз.

Ваня, заметив её бегство, вдруг выбежал навстречу с таким выражением лица, словно он наконец решил признаться в любви к своему кактусу, но по ошибке выбрал Валентину.

– Валя! – выкрикнул он, хватая её за локоть. – Я должен сказать тебе правду!

Валя, готовая применить фен в качестве кастета, остановилась.

– Я… я не совсем сторонник привычных схем! – выпалил Ваня, краснея, словно пожарная машина, опрокинутая в бассейн.

Валя моргнула.

Ваня вдохнул поглубже:

– Я человек… разносторонних привязанностей. Понимаешь? Просто ты была недостаточно… убедительной…

Он затравленно опустил глаза, будто извиняясь за всю мужскую половину человечества.

Валя на мгновение задумалась: сбить его феном или заплакать от безысходности. Выбрала третий путь – короткий нервный смешок, после которого прорывалась дальше сквозь коридоры, где воздух казался густым от офисной тоски и обидных шуток про гендерные ориентации.

Ещё два поворота – и наконец бухгалтерия. В обычные дни это был унылый улей с жужжанием калькуляторов и запахом кофе трёхдневной давности. Сегодня же бухгалтерия превратилась в трибунал.

Валя только переступила порог, как на неё обрушился коллективный крик:

– Вот она!

– Порча коллектива!

– Сексуальная агрессия в чистом виде!

– Психосексуальное домогательство на рабочем месте!

Тут же в ход пошли пальцы, как на параде обвинителей. Каждая бухгалтерша, с выражением жертвы древнего инквизитора, ткнула в Валю указательным пальцем, как в ведьму на рыночной площади.

Особенно рьяно выступала тётка в сиреневом костюме с пуговицами в виде черепов – Людмила Петровна, главный носитель офисных сплетен и почётный лауреат конкурса «Кому бы пожаловаться на жизнь».

– Мы подадим в суд! – визжала она, сотрясая воздух своей вечной тетрадкой для записей грехов окружающих. – За моральный ущерб и порчу семейных ценностей! Наша Мариночка после вашего последнего похода на собрание написала заявление на развод, а наша Тамарочка… Тамарочка начала носить юбки выше колен!

Тамарочка в углу заулыбалась так, будто наконец—то вспомнила, зачем живёт.

Валя, чувствуя, как за спиной уже сгущается стая судебных исков, бросилась в кабинет отдела кадров. Там, с трудом отбиваясь от крючкотворных формальностей, она схватила бланк заявления об отпуске.

Рука дрожала, как у хирурга в первом классе школы магии. Буквы прыгали, шевелились, складывались в слова «спасите» и «прощайте, нормальная жизнь». Но заявление было подписано.

Выбегая обратно в коридор, Валя, не оборачиваясь, выкрикнула:

– Это вселенский заговор! Мы все под контролем тайной миссии Кремля! Спасайтесь, пока не поздно!

В этот момент даже кофемашина, кажется, плюнула в свой собственный поддон от ужаса.

Скорости, с которой Валентина преодолела последние метры до выхода, мог бы позавидовать гепард на стероидах. Фен, болтающийся на ремне сумки, бил её по боку в такт сердцебиению, а в голове билось только одно: «Выжить. И желательно без лишних диагнозов».

На улице воздух показался ей чистым и свежим, как дыхание свободы. Или как предсмертный хрип того, кто уже осознал масштаб бедствия.

Снаружи хлестал дождь, который превратил асфальт в нескончаемое зеркало страданий. Валентина, зажав заявление в потной ладони и ощущая, как внутри неё бьётся маленький барабанщик паники, вытащила телефон и дрожащими пальцами вызвала такси через приложение.

Вызов приняли почти мгновенно. На экране высветилось: «Ваш водитель – Виктор. Опытный. Доверенный. Любит общаться». В тот момент фраза «любит общаться» не вызвала у Вали никаких подозрений. Как говорится, человек в отчаянии способен довериться даже маньяку с визиткой "специалист по комфортной эвакуации душ".

Через три минуты возле неё затормозил новенький, но странно замызганный «Рено Логан», с вечно мигающим сигналом на приборной панели и запахом влажных ковриков, будто машина пережила несколько потопов подряд.

Виктор оказался мужиком лет под шестьдесят, с лицом, на котором судьба вырезала целую сагу о тяжёлой жизни, полном разочарований, заговоров и походов за самогоном. Глаза – блестящие, острые, как ножи в колбасном отделе советского гастронома. Шея спрятана в свитер цвета «пыль войны», над которым торчал подбородок, полный тайных знаний.

– Садись, деточка, – прогремел Виктор голосом человека, который трижды участвовал в штурме Зимнего, дважды выдуманно.

Валя забралась на заднее сиденье, пытаясь не касаться ничего руками. Сумка с феном и воблой тяжело шмякнулась рядом, как последний чемодан без ручки надежды.

Машина дёрнулась вперёд так резко, что Валю вжало в спинку сиденья, где, судя по всему, застряли воспоминания предыдущих пассажиров. Едва они выехали за пределы города, Виктор начал говорить.

– Ты, девочка, в курсе, что Москву уже давно захватили рептилоиды? – спросил он с той интонацией, с какой обычно интересуются: «Вы будете кофе или чай?»

Валя, не зная, что ответить, промычала что—то неопределённое, надеясь, что разговор сойдёт на нет. Надежда была напрасной.

– Они всё контролируют, – заговорщически продолжал Виктор, не сводя глаз с дороги и одновременно крестясь так быстро, что его рука размывалась в воздухе, словно пропеллер. – Банки, школы, ЗАГСы, почту России! Я их вижу. Вот вчера один билет мне пробивал – шипел под нос! Шипел, деточка!

Валя зажала сумку покрепче и молилась, чтобы Виктор хоть иногда смотрел на дорогу.

– Понимаешь, девонька, – возбуждённо продолжал он, нажимая на газ при каждом особо важном слове, – они маскируются под людей! Под судей, врачей, стюардесс… и… – тут он зловеще понизил голос, – особенно под женщин за сорок пять!

Валя, чувствуя, как волосы шевелятся на затылке, осторожно спросила:

– А как их отличить?

– По глазам! – Виктор влепил ладонь в рулевое колесо так, что машина подскочила. – В глазах у них тоска по родной болотистой планете! А ещё – свеклу не едят!

Эта последняя деталь окончательно выбила Валю из колеи. Она невольно подумала о свекле в родительском холодильнике и на секунду почувствовала себя не такой уж и чужой среди рептилий.

Когда машина въехала на мокрую загородную трассу, Валя решилась рассказать о своей проблеме. Голос был сбивчивым, фразы путались, мысли натыкались друг на друга, как пьяные соседи в тесной кухне.

– Видите ли… за мной охотится… эм… женщина… ну, не совсем женщина… Жука… Она контролёр. Очень строгая. И… эм… она хочет меня… утилизировать…

На последних словах Виктор перекрестился настолько яростно, что в машине зазвенели все стеклянные предметы, включая пустую банку из—под огурцов, катившуюся под сиденьем.