Любые тенденции к самовоспроизведению элиты, основывавшиеся на объединениях земляков или на семейных кружках, ограничивались ещё одним неписаным правилом, согласно которому для всех членов элиты, включая членов ЦК, нормальным явлением был перевод из одного региона страны в другой или перебрасывание из одной сферы деятельности в другую. Такие «руководители широкого профиля», выдвинувшиеся в предвоенные годы и во время войны, после её окончания переводились на должности руководителей регионов и возвращались обратно в центр, по мере того как система власти в целом претерпевала разнообразные преобразования. Типичная карьера номенклатурного работника самых спокойных послевоенных лет обычно начиналась с получения высшего образования в Москве, после чего он получал государственную, партийную или руководящую должность на производстве на региональном уровне. Затем его возвращали на пару лет в Москву для работы в центральном партийном аппарате, после чего возвращали обратно в провинцию, чаше всего на должность первого секретаря обкома с гарантированным местом в Центральном Комитете партии.
О судьбах некоторых членов ЦК, о которых шла речь в предыдущих главах, стоит рассказать несколько подробнее. Николай Крестинский был переведён из Наркомата финансов в Секретариат Центрального Комитета, а потом направлен на дипломатическую работу. Андрея Андреева несколько раз перемещали с поста на пост в министерствах, региональных комитетах партии и Секретариате ЦК, включая пребывание в руководстве профсоюзов. К 1940-м гг. сложилась тенденция к определённой, но достаточно широкой специализации членов элиты в качестве секретарей региональных комитетов партии, министров или военных руководителей, но представителей первых двух специальностей во времена Хрущёва всё равно часто перемещали из одной сферы деятельности в другую. Как мы уже видели, эта практика стала разрушаться в годы правления Брежнева, когда секретари республиканских и областных комитетов партии, министры и военные чаще всего оставались в своих учреждениях, а рекрутирование новых членов элиты происходило по знакомству. Семейные кланы возникли на самом верху системы. Сын Брежнева Юрий в 1976 г. был назначен заместителем, а затем, в 1979 г., первым заместителем министра торговли, в 1981 г. его избрали членом ЦК партии. Его зять, Юрий Чурбанов, ставший сначала заместителем (1977), а затем первым заместителем министра внутренних дел, годом позже был введён в Центральный Комитет. Другие примеры семейственности внутри правящей группы связаны, прежде всего, с Арвидом Пельше, до самой своей смерти в 1983 г. являвшимся членом Политбюро и Председателем Комитета партийного контроля (он был женат на сестре главного идеолога партии Михаила Суслова), и с бывшим первым заместителем Председателя КГБ и членом ЦК Семёном Цвигуном, женатым на сестре жены Брежнева.
Патронирование начальством подчинённых, друзей и родственников всегда было характерной чертой Советской системы, и анализ подобных отношений было сокровенным и ныне утраченным искусством советологов. Когда крупные руководители перемещались с одного руководящего поста на другой, их часто сопровождал целый рой приближённых. Сам Брежнев работал прежде в Молдавии с Константином Черненко, а потом с Кунаевым в Казахстане[680]. Другой составляющей этой системы являлась общность ведомственных интересов. Например, последний советский министр образования Геннадий Ягодкин обратил внимание на «великую силу товарищества», позволившую заключить неформальный союз министрам культуры, здравоохранения и образования[681]. Ранее предпринимались попытки создавать препятствия для возникновения подобных союзов, в частности, имело место мнение, что руководителей высшего звена следует постоянно перемещать с места на место во избежание их сращивания с возглавляемыми ими учреждениями, но эти попытки прекратились во времена правления Брежнева. Восторжествовавшая при нём противоположная тенденция — к обеспечению стабильности кадров — позволяла министрам и другим руководителям оставаться на своих постах после достижения пенсионного возраста. Некоторые пребывали на них до самой смерти, как, например, Константин Руднев, возглавлявший министерство станкоинструментальной промышленности 22 года подряд (до 1980 г.), Борис Бутома, бывший министром судостроительной промышленности с 1948 по 1976 г., и Евгений Алексеевский, руководивший министерством мелиорации 16 лет вплоть до 1979 г. Александр Ишков был министром рыбной промышленности с 1940 г. до своего увольнения в 1970 г. во время знаменитого «рыбного скандала». Ефим Славский, о котором уже рассказывалось выше, возглавлял министерство, отвечавшее за производство ядерного оружия, с 1957 г. по 1986 г., когда ему было далеко за 80 лет (он оставался членом ЦК до 1990 г.). Андрей Громыко 30 лет пробыл на посту министра иностранных дел до того, как стал главой государства в 1985 г. Более частые смены лиц происходили в партийном руководстве, по крайней мере на местном уровне, но в 1981 г., впервые за всю историю партии, Политбюро и Секретариат ЦК были переизбраны на новый срок в полном составе без единого изменения, а обновление состава Центрального Комитета существенно замедлилось. Фактически Брежнев дал членам ЦК своего рода гарантии того, что они будут оставаться на своих постах до тех пор, пока те, со своей стороны, не станут посягать на его пребывание на посту генерального секретаря[682].
На самом деле брежневские годы, как позднее вспоминал его советник по международной политике Георгий Арбатов, были «апофеозом бюрократии». Сам Арбатов являлся членом ЦК с 1976 по 1990 г., но обладал относительной независимостью как директор академического института. Подвергавшееся репрессиям при Сталине и беспрерывным реорганизациям при Хрущёве партийно-государственное чиновничество получило при Брежневе шанс сполна насладиться периодом стабильности. Руководящие должности стали практически пожизненными, а бюрократия — перманентной. Секретари обкомов и министры правительства имели возможность оставаться на своих постах по 15–20 лет. Если в их области дела шли не слишком хорошо, их отзывали на год-два в аппарат Центрального Комитета, после чего избирали (а фактически — назначали) на аналогичный пост в другом регионе. Некомпетентных министров перемещали по горизонтали в другие министерства или создавали под них новые. Совсем не поддававшихся исправлению отправляли послами за границу. С точки зрения Арбатова, верхние слои номенклатуры при Брежневе превратились в своего рода дворянство. Они пожизненно сохраняли должности и целый ряд привилегий в виде жилья, медицинского обслуживания, высокого уровня жизни и даже особых похорон, отделявших их от остальных граждан. Создавались целые сети семейных или клановых объединений, поскольку дети элиты проводили время вместе, заводили знакомства и даже женились в своём кругу[683]. К 1970-м гг. образовались целые династии партийных функционеров, которые стали приобретать законченные черты особой касты, или бюрократического эксплуататорского класса[684].
Преимущества от вхождения в состав элиты к тому времени имели обширный характер, что подтверждается многочисленными мемуарами, интервью и опросами. Один эмигрант-социолог утверждал, что в каждом городе и областном центре существовали красивые, скрытые в зелёных насаждениях особняки, именовавшиеся санаториями, гостевыми домиками или даже саунами. Хотя официальные решения принимались на заседаниях Политбюро или коллегий министерств, но их предварительное обсуждение происходило именно в таких апартаментах в непринуждённой обстановке. Там была изысканная кухня, подавались марочные вина, имелись биллиардные столы, фортепиано, иностранные газеты и журналы, на стенах висели картины талантливых художников. Эти клубы для членов Центрального Комитета были доступны только немногим избранным, в них имелись отдельные комнаты для самих руководителей, постоянными посетителями являлись министры, адвокаты и директора предприятий наряду с «амбициозными балеринами, певцами, желавшими добиться успеха, и женщинами, единственными достоинствами которых были молодость и красота»[685]. Кроме того, элита пользовалась специальными магазинами, домами отдыха, медицинскими учреждениями, охотничьими домиками, где высокопоставленные охотники могли всегда рассчитывать на добычу. Впрочем, некоторые из них охотились неспортивно, используя ракеты с тепловым наведением или вертолётные пулемёты[686]. Сам Брежнев слыл страстным охотником, одним из тех, кому успешная охота была гарантирована. В заказнике для членов Политбюро «Завидово» кабанов начинали прикармливать за неделю до его прибытия, и они с готовностью выходили к приготовленной платформе, но на всякий случай поблизости находился опытный егерь, стрелявший по кабанам одновременно с генеральным секретарём[687].
