В то же время похожесть биографий Крестинского и Андреева наводит на мысль, что нельзя отбрасывать факт наличия различий внутри революционной элиты. Но их не стоит рассматривать в качестве заданной парадигмы: Крестинский — обречённый на смерть интеллектуал, а Андреев — выходец из народа, человек будущего[94]. Крестинский и Андреев не имеют прямого отношения к потомственному городскому пролетариату, к тому же оба они приехали в столицу из глубинки. Нельзя сказать, что Крестинский или Андреев пострадали от царских репрессий. Во время Первой мировой войны никто из них не был мобилизован, хотя отца Андреева и призвали в армию. Они не были активными участниками внутрипартийных противостояний, не присутствовали на партийных съездах и не принимали большого участия в работе партийных комитетов. И Крестинский, и Андреев вели партийную работу на территории России, а не в эмиграции. В этом смысле Крестинский был таким же комитетчиком, как и Андреев. Никто из них не принимал активного участия в Октябрьской революции в Петрограде. Не отличались они и бездумной преданностью: в ходе дискуссии о профсоюзах приняли сторону Троцкого, за что и поплатились — на следующий год не были переизбраны в ЦК. Но у Крестинского и Андреева больше общего, чем может показаться на первый взгляд: они, как и другие представители революционной элиты, принадлежали к старым большевикам — подпольщикам. Оба были ещё молоды, когда после победы большевистской революции заняли ответственные посты.

В этой книге мы отождествляем революционную элиту с членами ЦК коммунистической партии. В теории входившая в ЦК элита должна была подчиняться уставу партии. В годы революции и гражданской войны приняли три его редакции: на VI съезде в августе 1917 г., VIII партийной конференции в декабре 1919 г. и на XII съезде в августе 1922 г. Ещё в дореволюционный период, когда большевики только начинали свою деятельность, признавалось, что ЦК не будет постоянно действующим органом. Это положение сохранялось, хотя и по другим причинам, и тогда, когда ЦК стал собираться более регулярно: сначала при Временном правительстве в качестве российской легальной политической организации, и затем как фактическая часть советского правительства. В августе 1917 г. в партийный устав было внесено правило, что для текущей работы из ЦК необходим подкомитет, в который должно входить ограниченное количество членов (узкий состав). В декабре 1919 г. устав закрепил решения VIII съезда, принятые за девять месяцев до этого: текущей работой должны были заниматься Политическое бюро (Политбюро), Организационное бюро (Оргбюро) и Секретариат. В 1922 г. их полномочия прописали с большей чёткостью. Одновременно сам ЦК получил чрезвычайно широкие полномочия, которые были закреплены в разных редакциях партийного устава. В 1917 г. роль ЦК определялась следующим образом:

Устав 1919 г. в целом сохранил те же самые слова, но в него была внесена одна важная поправка: «Центральный комитет направляет работу центральных советских и общественных организаций через партийные группы в них». Эти полномочия ЦК подтвердил партийный устав 1922 г.[96]

Первые годы существования ЦК — непосредственно перед Октябрьской революцией и несколько лет после — без преувеличения являлись его золотым веком. Заседания ЦК происходили регулярно и часто. На повестку дня выносились и горячо обсуждались жизненно важные для государства вопросы. Так, на знаменитых совещаниях 10 и 16 октября 1917 г. было принято решение о захвате власти. После победы восстания в ЦК велись горячие споры о принципах организации новой власти. На чередовавших друг друга заседаниях в январе–феврале 1918 г. остро обсуждался вопрос войны и мира с державами Центральной Европы. 4 ноября 1917 г., через неделю после прихода к власти большевиков, Каменев, Рыков, Милютин, Зиновьев и Ногин заявили о своём выходе из состава ЦК из-за несогласия с предлагаемым составом нового правительства. С их уходом состав высшего органа партии сразу сократился на целую четверть, правда, Зиновьев уже 7 ноября пересмотрел своё решение[97]. Впоследствии никто из членов ЦК не совершал подобных поступков. Поскольку этот эпизод не раз становился предметом научных дискуссий и в действительности был связан с политической ситуацией в высшем руководстве большевистской партии, мы не будем на нём останавливаться. Нас больше интересует становление ЦК как государственного института.

После тревожной зимы 1917–1918 гг. заседания ЦК стали собираться реже. Согласно уставу партии от 1917 г., пленарные заседания ЦК должны были проходить каждые два месяца. В марте 1918 г. было принято решение о проведение еженедельных заседаний узким составом, которые также именовались «бюро». Раз в три недели созывался пленум ЦК. На первом пленуме после VIII съезда РКП(б) в 1919 г. члены ЦК приняли решение собираться в первое и третье воскресенья каждого месяца[98]. В декабре 1919 г., когда в партийный устав 1917 г. внесли значительные изменения, число заседаний ЦК было увеличено в четыре раза — с одного заседания раз в два месяца до двух каждый месяц. Впрочем, в 1922 г. снова вернулись к норме 1917 г. Между VIII (1919) и IX (1920) съездами официально состоялось восемь пленумов (по три каждые два месяца). Между IX и X съездами прошло всего 29 пленумов (по два в месяц)[99]. Эти данные создают не совсем верное представление об уровне активности ЦК — порой несколько пленумов собирались в течение нескольких дней, и в тоже время бывали месяцы, когда заседания вообще не проводились (табл. 1.7). Ясно, что при таком положении дел ЦК не мог представлять собой настоящий государственный институт[100]. Тем не менее значительная часть полномочных членов ЦК имели возможность как минимум воздействовать на политику государства и партии в других руководящих органах (табл. 1.8). К последним относились Политбюро, Оргбюро и Секретариат в партии и Совнаркоме со стороны органов государственной власти[101].