Произошли также изменения в транспортном обслуживании начальства. Члены Политбюро пересели с представительских «чаек» и ЗИЛов, которыми они недавно пользовались, на «волги», а остальные чиновники лишились персональных автомобилей и имели право пользоваться только свободными дежурными машинами. Белорусская компартия раньше имела в штате своего аппарата портного и сапожника, но теперь эти специалисты были переведены на другие предприятия. За членами Центрального Комитета и другими руководителями сохранилось право заказывать литературу через партийный аппарат, но все подобные операции осуществлялись теперь только на коммерческой основе без всяких субсидий. То же самое касалось питания в столовых, имевшихся в партийных учреждениях, и продовольственных заказов, которые они получали через обычные каналы снабжения. Продуктовые заказы к юбилеям и по другим торжественным поводам стали такими же, как во всех других учреждениях, а выбор продуктов — намного беднее. Зарплата партийных функционеров, напротив, была несколько повышена, чтобы привести её в соответствие с размерами заработков в других местах. Партия, считал Песков, обязана предложить поправки к Конституции, запрещающие любые формы незаконных привилегий, и распространить политику открытости на общество в целом. Всё, что осталось от бывших привилегий, по мысли Пескова, являлось нормальным образом жизни партийных работников, который они наряду со своими коллегами в других учреждениях полностью заслуживали[737].

Члены партийной элиты позднего советского периода очень хорошо сознавали всю ограниченность привилегий, на которые они могли претендовать. Поначалу размеры их заработной платы были зачастую ниже тех, что получали на сопоставимых должностях в других организациях, не было больше никаких конвертов с дополнительными выплатами, существовавших при Сталине. Но им было значительно проще получать квартиры, и некоторые шли на партийную работу именно по этой причине. Они составляли меньшинство среди клиентов Четвёртого управления Минздрава, присматривавшего также за здоровьем правительственных чиновников, академиков и актёров. Хотя буфеты в партийных учреждениях оставались выше среднего уровня по снабжению продуктами, но цены в них стали такими же, как везде. Для некоторых представителей верхних уровней партийных руководителей главной привилегией оставалась относительная свобода действий[738]. Членство в Центральном Комитете само по себе не давало особых преимуществ. Привилегии были придатком к занимаемой должности, и подъём по служебной лестнице увеличивал их, включая получение права на приобретение собственного автомобиля и строительство дачи. Когда Виталий Воротников был секретарём крайкома в Краснодаре, его семья из пяти человек, включая неработавшую жену, «конечно, не голодала, но тратила деньги довольно осторожно». Единственная доступная для него привилегия заключалась в возможности приобретения со скидкой путёвок на отдых[739]. Членство в Центральном Комитете «не давало практически ничего», вспоминал Виктор Мишин. Возможности в смысле питания и медицинского обслуживания, которыми он пользовался, были ему предоставлены как члену Секретариата ЦК ВЛКСМ, но если бы он был просто директором школы, избранным в ЦК, то не получил бы вообще ничего[740].

Общественное мнение в отношении привилегий, которыми пользовались партийные и иные руководящие работники, на самом деле оказалось довольно разнообразным. В первом опросе, результаты которого опубликовали в 1988 г., наблюдалась довольно значительная поддержка права пользоваться персональными автомобилями с водителями (42% опрошенных) и специальными билетами на самолёты и поезда, но более двух третей опрошенных не видели никаких оснований для выделения руководителям «роскошных квартир в особых кварталах», а подавляющее большинство (84%) считало неправильным существование особых закрытых буфетов и магазинов для элиты. Были также расхождения относительно того, каким группам руководителей могут на законных основаниях предоставляться особые права. Общее согласие, в частности, наблюдалось по поводу того, что привилегии руководителей национального масштаба можно считать заслуженными, а для профсоюзных и комсомольских лидеров, напротив, они таковыми не являются. Значительный разброс мнений существовал в отношении законности привилегий для партийных руководителей среднего звена[741]. Более масштабный общесоюзный опрос, проведённый в 1990 г., выявил менее терпимое отношение к привилегиям. При этом 68% опрошенных придерживались того мнения, что «не должно быть никаких привилегий, кроме пособий нуждающимся», а 49% считали, что самая большая несправедливость в существовании привилегий заключается в том, что «рядовые граждане живут все хуже и хуже, а власти имеют возможность защищать себя от подобных трудностей»[742].

Так или иначе, но подобное отношение людей к привилегиям власти повлекло за собой ряд поражений партийных функционеров вначале на общесоюзных выборах в 1989 г., а, на следующий год и на республиканском уровне, поставивших под вопрос будущее самой партии и материальное положение её руководителей. По иронии судьбы эти поражения подтолкнули партийных функционеров к поиску лучших способов защиты своего материального положения. По крайней мере до самых последних лет существования СССР действовали многочисленные предохранительные механизмы, препятствовавшие формированию эксплуататорских, политически доминирующих групп, и ведущие руководители, покидая свои посты, внезапно обнаруживали, что не владеют самым минимальным имуществом. «Это не ваши подушки, товарищ, они принадлежат партии», — было заявлено Дмитрию Полянскому, когда он съезжал из своей резиденции после ухода в отставку с поста первого заместителя Председателя Совета Министров в начале 1970-х гг.[743] У Виктора Гришина, много лет занимавшего пост первого секретаря Московского горкома партии, потребовали удостоверение личности, когда в 1992 г. он пришёл переоформить свою пенсионную книжку. От неожиданности у него случился инфаркт, и он умер, не приходя в сознание[744]. Элите, уверенной в постоянстве собственного доминирования, нет нужды прибегать к иным способам придания постоянства своему положению, и она может даже позволить себе относительный аскетизм. Но элита, чьи позиции оказались в опасности, имеет все основания к тому, чтобы выступить за неприкосновенность частной собственности и, как мы увидим в следующей главе, использовать эту собственность для переноса своего доминирования в посткоммунистическое будущее.