Несколько пленумов ЦК имели, как считал Горбачёв, «поворотное значение»[544]. Проведение январского 1987 г. пленума откладываюсь трижды, и он был собран в самый последний, разрешённый Уставом партии момент перед съездом партии. Он мог не собраться вообще, если бы Горбачёв не пригрозил собственной отставкой[545]. Это был тот самый пленум, что утвердил программу демократизации. Июньский 1987 г. пленум утвердил стратегию экономических реформ и объявил о созыве первой за почти 50 лет партийной конференции. На октябрьском 1987 г. пленуме ЦК наряду с поздравлениями по случаю 70-летия строительства социализма весь период нахождения партии у власти подвергся беспрецедентной критике со стороны Бориса Ельцина. Майский 1988 г. пленум утвердил тезисы ЦК к предстоявшей летом партийной конференции, а ноябрьский того же года пленум утвердил реформы, направленные на проведение первых в истории страны конкурентных выборов. В сентябре 1989 г. была предпринята попытка сформулировать политику партии по национальному вопросу, а ещё один пленум, состоявшийся в декабре 1989 г., был посвящён возникшему кризису в связи с решением Литовской компартии выйти из состава КПСС. Вероятно, самым важным из всех стал февральский 1990 г. пленум, проходивший на фоне гигантских народных демонстраций и вынужденный согласиться с внесением изменений в 6-ю статью Конституции, фактически легализовавших создание многопартийной системы в стране. Мартовский пленум 1990 г. утвердил учреждение поста Президента Советского Союза, а последний июльский 1991 г. пленум ЦК одобрил постепенный переход от ортодоксально-коммунистической к идеологии, близкой к западной социал-демократической с одновременным утверждением проекта новой программы партии.

Заседания Центрального Комитета становились более открытыми, на них высказывались альтернативные точки зрения, а голосование по разным вопросам перестало быть единогласным, причём некоторые участники были готовы доказывать собственную независимость. Например, Лигачёв в своём выступлении перед Конституционным судом в 1992 г. утверждал, что произошли серьёзные изменения в том, как партия вела свои дела, особенно после 1988 г. и создания комиссий Центрального Комитета. Проекты многих партийных документов готовились комиссиями, представлявшими их на утверждение всему составу ЦК, члены комиссий участвовали в заседаниях Политбюро и Секретариата. Расширялась практика проведения консультаций со специалистами по обсуждаемым проблемам. Например, перед рассмотрением на февральском 1988 г. пленуме состояния системы образования были получены советы послов СССР в зарубежных странах и рекомендации, выработанные рядом совещаний на местах[546]. Как вспоминал ректор Московского государственного университета Анатолий Логунов, бывший членом ЦК вплоть до 1990 г., в прошлом пленумы Центрального Комитета были «жёстко запрограммированы», а выступавшие докладывали исключительно о «позитивных результатах». Теперь заседания ЦК проходили более оживлённо, они стали «даже интересными». Он получил возможность говорить, что пожелает, по крайней мере о развитии науки. Никто больше не утверждал заранее тексты его выступлений и не отказывал ему в праве выступить на пленуме[547]. Михаил Ненашев, бывший редактор газеты, ставший главой Госкомитета по печати, вспоминал, что они все «получили шанс выражать на пленумах ЦК свои сомнения и озабоченности. Он сам часто выступал и говорил многое, что совсем не нравилось партийному руководству»[548]. Сам Лигачёв, работавший 17 лет первым секретарём Томского обкома партии, впервые получил в те годы возможность выступать на любом пленарном заседании ЦК[549].

При Горбачёве Центральный Комитет снова стал центром партийной жизни, каким он был в 1920-е гг., но это произошло в то время, когда позиции самой партии в обществе были вначале поставлены под вопрос, а затем и полностью подорваны. Членство в партии стало больше соответствовать структуре общества, его гендерному, национальному, возрастному и классовому составу. Члены партии обрели возможность избирать своих руководителей тайным голосованием на конкурентной основе, делегаты съездов партии получили право более свободно, чем в прошлом, определять состав Центрального Комитета, которому предстояло руководить партией до следующего съезда. Сам ЦК стал собираться чаще, на нём выступало больше людей и принималось больше решений, чем за весь период со времён Хрущёва (и дохрущёвский). Но общество уже изменилось под влиянием перестройки. То же самое происходило с партией, по мере разделения которой разделились делегаты съездов и члены самого Центрального Комитета. Например, большинство (67%) делегатов съезда в 1990 г. проголосовали за сохранение «авангардной роли партии», но лишь 19% выступили за её превращение в рядовую парламентскую партию. И хотя большинство делегатов ратовали за введение рыночной экономики, также большая часть (58%) полагали, что переход к рыночным отношениям должен происходить без снижения жизненного уровня людей[550]. Центральный Комитет больше не являлся органом, послушно утверждавшим генеральную линию, предлагаемую всезнающим руководством, но он так и не стал тем форумом, через который диверсифицировавшаяся партия могла выражать свои взгляды и вырабатывать программу, реализуя которую, её руководители сохранили бы доверие членов собственной партии и более широких слоёв общества.

Противоречия, возникшие в конце 1980-х гг., продолжили расширяться и углубляться в начале 1990-х, причём их источники находились внутри самой партии, переживавшей в те годы кризис[551]. Одним из его признаков стало внезапное сокращение членства в партии после нескольких десятилетий его устойчивого роста. Несколько коммунистов добровольно вышли из её состава в 1988 г., и подобное событие произошло впервые со времён гражданской войны. Хотя в тот год численность партии ещё продолжала медленно расти, но уже в 1989 г. наблюдалось её сокращение примерно на 1%. Настоящая катастрофа разразилась в период с начала 1990 по лето 1991 г., когда из партии вышла примерно четверть её членов[552]. Одновременно из неё выходили люди, избранные депутатами Союзного и Российского парламентов. Поначалу таких насчитывалось более 300 человек[553]. Тогда же произошёл первый зафиксированный случай выхода из партии члена ЦК. Драматург Александр Гельман заявил на пленуме ЦК в январе 1991 г. о том, что он «утратил взаимопонимание с партией» и поэтому покидает её ряды[554]. В апреле 1991 г. экономист Станислав Шаталин «посчитал себя обязанным выйти из состава Центрального Комитета», поскольку прекратил своё членство в партии в связи с тем, что, как выяснилось в январе, «…его взгляды несовместимы с членством в Коммунистической партии Советского Союза и тем более в её Центральном Комитете»[555]. Позднее из ЦК вышел Иван Силаев, назначенный премьер-министром России, а Эдуард Шеварднадзе вышел не только из ЦК, но и из партии. Ещё один беспрецедентный в послевоенной истории случай произошёл с Анатолием Березиным, назначенным премьер-министром правительства Мордовии после того, как он был исключён из партии[556]. Дополнительным симптомом углубляющегося кризиса стало резкое падение доходов партии. В октябре 1990 г. более миллиона её членов имели задолженность по уплате членских взносов, и в партии был введён режим суровой экономии. К лету 1991 г. расходы партии почти вдвое превысили поступления в её бюджет, и руководство призвало к экономии и привлечению иных резервов[557]. Имели место бунты против местных партийных руководителей и открытые разногласия между членами партии. В соответствии с решениями XXVIII съезда в партии возникли различные группировки, и к лету председатель Контрольной комиссии насчитал по крайней мере десять организованных течений в рядах партии, когда-то демонстрировавшей «монолитное единство»[558]. Три республиканские компартии (Грузии, Литвы и Молдавии) полностью отделились, а компартии двух других прибалтийских республик раскололись на про– и антимосковские отделения. Возникла любопытная ситуация, когда первые секретари лояльной и независимой Эстонских компартий одновременно входили в Политбюро ЦК КПСС[559]. Все меньше людей обращались друг к другу со словом «товарищ», все меньше поступало в ЦК писем, в которых люди писали о своих проблемах. Даже в центральном партийном аппарате появились свои отступники, причём некоторые из них покидали ЦК, унося с собой в портфелях ножи и чайные ложки из столовой, и всё сложнее становилось заполнять открывавшиеся в аппарате вакансии[560].