Оба, и Байбаков, и Патоличев, как и все представители поколения элиты, к которому они принадлежали, были убеждёнными сторонниками строгой дисциплины. Как сказал Сталин Байбакову, «…народному комиссару для успешной работы необходимо обладать «бычьими нервами» в сочетании с оптимизмом». Теми же качествами должны были обладать и сталинские секретари региональных комитетов партии. Кажется, они оставались сталинистами до конца своих дней. Во втором томе воспоминаний Патоличева, вышедшем из печати в 1995 г., практически отсутствует критика Сталина. Выступая в 1946 г., он заявил: «Да, на наше поколение партийных работников, прошедших испытание на зрелость в годы Великой отечественной войны, ныне легла большая доля ответственность за судьбы Родины и народа». Восьмидесятилетний Байбаков в интервью, данном в 1992 г, предстаёт в образе несгибаемого сталиниста и защитника производственной дисциплины[304]:
Меня часто спрашивают: как могло так получиться, что мы всё же выиграли войну, когда Гитлер дошёл до Москвы, до Ленинграда. Я сам поражаюсь, как? Я считаю — это результат высокой дисциплины. Сталин был очень сильным организатором. Простить ему нельзя, что много людей невинных погибло. Но тут больше всего виноваты два человека: это Берия и Каганович… А с точки зрения общего руководства, конечно, Сталин сыграл огромную роль… И первая, и вторая пятилетки шли с темпами роста национального дохода по 15% ежегодно. Ни одна страна в мире ничего подобного не имела. Почему мы смогли от сохи перейти к атомной энергетике? Это стоило больших усилий, как народ работал — это трудно себе представить! Ругают теперь стахановское движение — но это была идея! Мы знали, за что драться… Не знаю, кто как, но я ничего не боялся — что меня репрессируют, арестуют. Я верил в победу социализма; и, как коммунист, я головой отвечал за всё. И мои товарищи, подчинённые — все верили в победу. И мы добились огромных результатов. Мы добились того, что нас начали бояться англичане, американцы. Потому что они видели, какими сумасшедшими темпами мы шли, видели наш промышленный потенциал, военный потенциал…
3.2. Николай Байбаков (репродукция с портрета, написанного в 1979 г. Новости)
Примерно то же самое писал Байбаков в своих мемуарах, опубликованных после падения коммунизма, отвечая на вопрос, с кем ему было интереснее работать, со Сталиным или с Хрущёвым: «Я твёрдо и прямо скажу — со Сталиным. С ним было труднее, но интереснее. Помимо всего прочего потому, что тогда существовала жёсткая исполнительская дисциплина, принимаемые решения были обязательными для исполнения, не могло быть никаких отговорок или оправданий, бумажной волокиты». Он недвусмысленно отвергал обвинения в том, что является сталинистом, но, что знаменательно, не видел никакой альтернативы Сталину и проводимой им политике[305].
Центральный Комитет — путь самоуничтожения
1939–1953 гг. были периодом деградации Центрального Комитета партии как активно действующего органа. Именно это стало главной темой секретного доклада Хрущёва в 1956 г.:
При жизни Ленина съезды партии проводились регулярно, на каждом крутом повороте в развитии партии и страны. Ленин считал прежде всего необходимым широкое обсуждение партией коренных вопросов внутренней и внешней политики, партийного и государственного строительства… От съезда к съезду Центральный Комитет партии выступал как высокопоставленный коллектив руководителей, строго соблюдающий принципы партии и проводящий её политику… Если в первые годы после смерти Ленина съезды партии и пленумы ЦК проводились более или менее регулярно, то позднее, когда Сталин начал все более злоупотреблять властью, эти принципы стали грубо нарушаться. Особенно это проявилось в последние полтора десятка лет его жизни… Пленумы ЦК партии фактически не созывались…
По словам Хрущёва, даже члены Политбюро стали жертвами капризов Сталина, «заседания Политбюро проводились только время от времени», а решения принимались неофициальными комиссиями[306]. С учётом ситуации, сложившейся в конце 1940-х – начале 1950-х гг., интересно отметить, что реальные полномочия Президиума ЦК (так по-новому называлось его Политбюро в 1953–1966 гг.) были впервые чётко обозначены в принятом в 1952 г. новом Уставе партии, согласно которому «Президиум предназначен для руководства работой Центрального комитета между его пленумами»[307].
Очень большие промежутки между съездами партии и малое число проводившихся пленумов ЦК являлись наиболее вопиющими примерами игнорирования уставных требований. Хотя партийные конференции более низкого уровня всё же проходили, в первые послевоенные годы не было созвано ни одного съезда республиканских компартий. Всё это можно объяснить нежеланием Сталина делиться своей властью. Известно, что были предприняты две попытки созвать съезд партии, но, как писала «Правда» в апреле 1964 г., Сталин тогда заявлял, что ему требуется больше времени для подготовки отчётного доклада[308]. Есть веские основания предполагать, что на отсрочке съезда настаивали те члены правящей элиты, которые временно оказались в немилости у вождя. При этом Жданов, фаворит Сталина, в январе–феврале 1947 г. вёл активные приготовления к созыву XIX съезда, который очевидно должен был состояться зимой 1947–1948 гг. Проект повестки дня съезда включал принятие новых Программы и Устава партии наряду с утверждением состава послевоенной элиты. Шли также разговоры о том, что съезду будет предшествовать XIX партийная конференция[309]. Этому сопротивлялись те, кто подобно Маленкову и Молотову опасались укрепления лидерства Жданова, и они имели возможность блокировать проведение открытой дискуссии[310]. Смерть Жданова в августе 1948 г. отсрочила весь проект почти на четыре года, до октября 1952 г.
В соответствии с Уставом партии (в редакции 1939 г.) пленумы ЦК должны проводиться не реже, чем раз в четыре месяца. Это означало, что элита обязана была собраться не менее пятидесяти раз за период с весны 1939 г. по осень 1952 г. На самом деле, как следует из табл. 3.7, за это время состоялось менее дюжины подобных собраний. Устав 1952 г. содержал на этот счёт более реалистичное требование и предусматривал проведение пленумов ЦК раз в полугодие, хотя увеличение промежутков между пленумами можно отчасти объяснить увеличением численного состава ЦК. Так или иначе, но стремление проводить пленумы с разумной частотой всё ещё присутствовало.
Пленум ЦК готовились провести в октябре 1941 г., когда германская армия вплотную подошла к Москве, но он так и не состоялся, хотя многие члены ЦК тогда собрались в столице[311]. Январский пленум (1944 г.) рассмотрел второстепенные вопросы: создание республиканских наркоматов обороны и иностранных дел, выдвижение Шверника на пост первого заместителя Председателя Верховного Совета (в помощь Калинину) и утверждение нового государственного гимна[312]. Мартовский (1946 г.) пленум ЦК был посвящён предстоящей сессии Верховного Совета и утверждению персональных изменений в аппарате ЦК[313]. Февральский (1947 г.) пленум стал единственным, очень пространная резолюция которого была опубликована под заголовком «О мерах по совершенствованию сельского хозяйства в послевоенный период». Это решение, очевидно, было принято в ответ на неурожай и голод 1946–1947 гг. Пленум также утвердил уход Сталина с поста министра обороны[314].
