Основные характеристики второго поколения элиты были подробно рассмотрены в главе 3. Человеку, родившемуся в 1908 г., (то есть в год, совпадающий с усреднённым годом рождения членов Центрального Комитета, избранных в него в 1956 и 1961 г.), исполнилось 9 лет в 1917 г., 21 год в 1929 г., 29 лет в 1937 г. и 45 лет в 1953 г. Большая часть представителей второго поколения элиты была родом из деревни, её члены, как правило, переехали в города в подростковом или юношеском возрасте. Многие из них вознеслись на высокие посты в ходе Большого террора. Они как однородная группа занимали ответственные посты в годы Второй мировой войны. Образовательный уровень элиты Центрального Комитета был смешанным. Есть основания полагать, что уровень образования советской элиты в целом к началу 1950-х гг. значительно поднялся. Недавнее исследование послесталинского периода, проведённое в России, выявило возникновение в те годы тенденции к проникновению технократии в партийный аппарат. Если в 1952 г. только 68% секретарей региональных и республиканских партийных комитетов имели высшее образование, то к 1956 г. их доля выросла до 86%. Джерри Хью, сравнивая 1957 и 1962 г., придаёт особое значение тому факту, что к концу 1950-х гг. стало больше региональных первых секретарей с высшим техническим образованием[338]. При этом, возможно, прав Моше Левин, считающий, что реальная культурная революция произошла после 1945 г., то есть слишком поздно, чтобы трансформировать второе поколение руководителей, так и остававшееся псевдоинтеллигенцией. Все они получили высшее профессиональное или университетское образование при Советской власти, как правило, во взрослом возрасте и в бурные 1925–1935 гг.[339] Представляется, что на самом деле общее повышение образовательного уровня элиты происходило постепенно, и в результате во втором её поколении становилось все больше людей с высшим образованием, которых ещё нельзя считать действительно хорошо образованными.

Анализ образовательного уровня делегатов партийных съездов указывает на то, что он следовал примерно тем же тенденциям, что и образовательной уровень элиты высшего звена. Доля людей с высшим образованием среди них стабилизировалась. В 1956 и 1959 г. люди с законченным высшим образованием среди них составляли 56%, что соответствовало абсолютным числам делегатов, имеющим право голоса, с таким уровнем образования (1355 и 1269 человек, соответственно). Фактически образовательный уровень делегатов даже понизился по сравнению с 60% (среди делегатов XIX съезда 1952 г.). Среди делегатов с законченным высшим образованием инженеры в 1959 г. составляли около трети, или 23%, от общего числа делегатов с правом голоса. В 1961 г. доля лиц с высшим образованием среди делегатов составляла 52%, хотя число делегатов с правом голоса выросло в три с половиной раза, а в 1966 г. снова поднялась до прежних 55%. В 1961 г. 17% делегатов были записаны, как имеющие «партийно-политическое образование»[340].

В составе Центрального Комитета имела место значительная текучесть кадров, но все замены, как правило, происходили внутри одного поколения. Достаточно сложно оценить, насколько высок был уровень протекционизма при этих персональных заменах. Например, Центральный Комитет поддержал Хрущёва в его борьбе против большинства Президиума в июне 1957 г. Означало ли это, что первый секретарь смог за время, прошедшее с 1953 г., наводнить ЦК своими сторонниками, а затем провести их в новый состав Центрального Комитета на XX съезде партии в 1956 г.? «Хрущёв был не дурак, — утверждал Молотов. — Он сумел сколотить свой собственный ЦК». То же самое предполагает Т.X. Ригби, отмечая, что «…примерно треть полноправных членов ЦК [46 из 133, избранных в 1956 г.] составляли люди, преданные Хрущёву, в то время как ещё почти треть [41 человек] были склонны скорее поддерживать его, нежели его противников»[341]. При этом Ф. Бурлацкий, работавший некоторое время спичрайтером Хрущёва, утверждает, что тот, образно говоря, «…привык ходить в стоптанных тапочках. Иными словами, Хрущёв предпочитал работать с тем аппаратом, который доставался ему от предшественников, редко менял людей в своём окружении». Похожие характеристики дают Хрущёву Роберт Конквест и Майкл Тату[342]. Не менее двух третей секретарей обкомов в Российской Федерации были смещены со своих постов в течение осени и зимы 1953–1954 гг., но обновление кадров партийных работников республиканского и регионального уровня не превысило 40%, а текучесть кадров среди министров была ещё ниже, около 30%[343]. Вероятно, в наибольшей степени покровительству Хрущёва обязаны своим избранием в 1956 г. 113 новых членов ЦК, среди которых 48% составляли секретари ЦК республиканских компартий и обкомов партии и лишь 18% — руководители центральных органов власти.

Вполне вероятно, гораздо важнее, чем личная преданность, был тот факт, что Хрущёв располагал такой же общей поддержкой со стороны элиты, какой пользовалась генеральная линия Сталина в конце 1920-х – начале 1930-х гг. Многие политические ходы Хрущёва были нацелены на сохранение этой широкой поддержки со стороны элиты, и институционализация Центрального Комитета, о которой пойдёт речь в заключительной части данной главы, была одной из составляющих его политики.

Карьеры людей, избиравшихся в Центральный Комитет в 1950-е и в начале 1960-х гг., высвечивают некоторые характеристики элиты тех лет и указывают на сохранение преемственности в подборе кадров. Андреев, Патоличев и Байбаков, о которых рассказано в предыдущих главах, были переизбраны в состав Центрального Комитета в 1956 г., знаменуя собой его преемственность по отношению к предыдущим периодам. Теперь обратимся к трём новым членам ЦК — Николаю Журину, Владимиру Новикову и Николаю Егорычеву[344].