Историю Советской России с 1917 по 1991 г. нельзя сводить только к истории её элиты. На неё непрерывно влияли преобразования общества и экономики. Международное окружение (с 1950-х гг.) также оказывало растущее влияние на внутренние дела, начиная с проникновения молодёжной культуры и заканчивая гонкой вооружений, которую в итоге советская система не смогла выдержать. Между тем в центре внимания историков и политологов всегда находилась верхушка советского руководства — Ленин, Сталин, Хрущёв, Брежнев, Горбачёв. Но всё-таки история элиты на уровне членов Центрального Комитета содержит элементы изменений и преемственности, без изучения которых российский опыт коммунистического правления во многом оставался бы непонятным.
Элита бессмертна? Любая революция, по Парето, помимо всего прочего, представляет собой смену элит[754]. Революции, произошедшие во многих странах Восточной Европы в конце 1980-х гг., весьма точно соответствовали этому утверждению. Во всём этом регионе они сопровождались сменой правительств и переходом к рыночно ориентированной экономической политике. Несколько лет спустя перемены ещё не выглядели окончательными. Бывшие коммунистические партии опять, хотя бы на время, вернулись к власти в Албании и Венгрии, в Польше, Литве и Болгарии. В Румынии произошла смена руководства, но изменения политического режима были не столь очевидными по крайней мере до тех пор, пока не потерпела неудачу попытка бывшего члена Секретариата компартии переизбраться на новый президентский срок в 1996 г. Между тем в соседней Молдове бывший член Политбюро победил на президентских выборах, прошедших в конце того же года, пополнив собой список из шести ветеранов этого правящего органа КПСС, оставшихся на руководящих постах в своих странах. Бывшие коммунисты продолжали занимать доминирующие позиции в Сербии и большинстве бывших Советских республик Средней Азии, они также выиграли президентские и парламентские выборы в Монголии. На Кубе, в Китае и в большинстве стран Юго-Восточной Азии «коммунистическая власть всё ещё оставалась в неприкосновенности[755]. В самой России деятельность Коммунистической партии после попытки августовского путча 1991 г. была вначале приостановлена, а затем, в ноябре того же года КПСС запретили. Однако партия в начале 1993 г. ожила, после того как её запрет был признан неконституционным, удачно выступила на выборах в декабре того года и оказалась самой успешной партией на выборах в Государственную Думу, состоявшихся в декабре 1995 г. Российские граждане, со своей стороны, оставались привержены идее сохранения СССР. Они полагали, что «было бы лучше, если бы всё осталось так, как было в 1985 году»[756], и оценивали возникшую политическую систему ниже той, что существовала в Советские годы[757]. Так или иначе, но большинство считало, что коммунисты по-прежнему находятся у власти, если она в принципе осталась в государстве, где организованная преступность уже рассматривалась как доминирующая сила, влияющая на выработку и принятие политических решений[758]. Существуют различные точки зрения относительно того, насколько коммунисты или бывшие коммунисты фактически сохранили за собой власть в странах Центральной и Восточной Европы. Относительно слабая преемственность власти наблюдалась тогда в Чешской Республике, где Коммунистическая партия очень быстро превратилась в маргинальную силу[759], а также в Польше, где «ядро новой властной элиты состояло из «новых людей»»[760], или в Венгрии, в которой произошли радикальные преобразования, в ходе которых подавляющее большинство бывшей коммунистической элиты утратило свои позиции[761]. Некоторые авторы доказывают, будто между горбачёвской и ельцинской элитами «было мало пересечений», хотя те же самые исследователи в других работах утверждают, что более трети посткоммунистической элиты составляют люди, занимавшие видные руководящие посты в КПСС, что являлось очень точным определением элитного статуса человека при Советской власти, а на региональном уровне более половины руководства — это люди, занимавшие те же должности в январе 1985 г.[762] Иные авторы признают наличие особенно высоких уровней преемственности в составе местных и региональных элит[763], но настаивают на том, что указанную преемственность в составе элиты следует рассматривать в более общем смысле, учитывая переход в неё членов Советской элиты в широком смысле этого понятия, или так называемой номенклатуры. При этом вероятнее всего вся бывшая коммунистическая элита сумела сохранить свои позиции[764]. Для некоторых исследователей процесс изменений в Восточной Европе лучше всего укладывается в понятие «политический капитализм», сходный с теми процессами, в ходе которых бюрократия в постколониальной Африке после обретения независимости воспользовалась своим положением для накопления личного богатства[765]. Иные же под влиянием идей социолога Пьера Бурдье считали более правильным говорить о процессе «конвертации власти», в ходе которой действовавшая номенклатура сумела использовать собственное влияние для преобразования политического капитала, которым она обладала, в экономический, зачастую пользуясь для этого жульнической приватизацией общественной собственности[766]. Впрочем, средний российский аппаратчик с трудом расставался со своим креслом[767]. Преемственность и изменения — отнюдь не простые понятия, по крайней мере когда они изучаются во времена политических кризисов[768]. Начнём с того, что кризис назревал достаточно долго и, естественно, продолжился после конца коммунистической эры. Между тем некоторые системные изменения, например, проведение выборов на конкурентной основе и легализация многопартийности, происходили ещё до крушения Советской власти. Точно также вопросы преемственности должны рассматриваться применительно к двум политическим режимам и смене форм собственности. Советская элита была преимущественно русской по национальности, что примерно соответствовало национальному составу бывшего СССР, где русские составляли более половины населения. При этом разным республикам автоматически выделялась часть мест в элите, включая определённое, закреплённое за каждой республикой количество мест в Центральном Комитете. Понятно, что большинство нерусских членов ЦК после 1991 г. продолжили свои карьеры в собственных республиках, ставших независимыми государствами, гражданами которых они являлись, а не в посткоммунистической России. Если до конца 1980-х гг. принадлежность к элите вполне обоснованно определялась членством в Центральном Комитете КПСС, то в посткоммунистические 1990-е гг. такое определение уже не соответствовало действительности. К этому времени на должностях, обладатели которых имели значительное влияние на принятие решений в общенациональных масштабах, уже находились люди, бывшие лидерами различных партий и представителями групп интересов, включая вновь образовавшиеся бизнесы, крупнейшие банки и промышленные группы. Более того, со временем происходила смена поколений элиты, обусловленная преклонным возрастом людей, составлявших подавляющее большинство на верхних уровнях руководства партии и государства в поздний советский период. Как мы уже упоминали, средний возраст членов Центрального Комитета в 1986 г. составлял 58 лет, то есть был близок к пенсионному для мужчин в СССР, и многим из них пришлось бы уйти из активной политической жизни в начале 1990-х гг. даже при условии сохранения советской системы. Напротив, другие представители элиты, утратившие свои позиции в начале правления Ельцина, к середине 1990-х гг. вернули их себе, став новым политическим и деловым классом, «который теснейшим образом ассоциировался с партийно-государственной номенклатурой 1980-х гг.»[769]
вернуться См.: Pareto V. Treatise on General Sociology. — N. Y., 1935. вернуться О разных судьбах коммунистических партий в посткоммунистичекую эру см., напр.: Mayle A., Nagle J. Resurrection of the Successor Parties and Democratization in East-Central Europe // Communist and Post-Communist Studies. 1995. № 28:4 (Dec.). P. 393–410; Waller M. Adaptation of the Former Communist Parties of East-Central Europe: A Case of Social-Democratization? // Party Politics. 1995. № 1:4 (Oct.). P. 473–490; Rose R. Ex-Communists in the Post-Communist Societies / / Political Quarterly. 1996. № 67:1 (Jan.-Mar.). P. 14–25; Ishiyama J.T. The Sickle or the Rose: Previous Regime Types and the Evolution of the Ex-Communist Parties in Post-Communist Politics // Comparative Political Studies. 1997. № 30:3 (June). P. 299–330. вернуться На мартовском 1991 г. референдуме по вопросу о сохранении СССР в качестве «обновлённой федерации» «за сохранение» проголосовало 76.4% при явке избирателей 80% (Известия. 1991. 28 марта. С. 1, 3). Как показали несколько последовательных опросов общественного мнения, имело место общее согласие граждан относительно того, что распад СССР стал «великим несчастьем». В 1995 г. это мнение разделял 81% опрошенных и лишь 16% были с ним не согласны (см.: Dobson R.В. Is Russia Turning the Corner? Changing Russian Public Opinion, 199–1996. — Washington,1996. P. 32). Четыре года спустя доля людей, сожалевших о гибели СССР, возросла, достигнув 85% (Новые Известия. 1999. 30 янв. С. 1). вернуться Россияне оценивали «существующую политическую систему» скорее отрицательно (46%), нежели положительно (28%). Большинство из них надеялись, что политическая система усовершенствуется через пять лет (43% против 20%), но всё ещё более позитивно оценивали «политическую систему, существовавшую до начала перестройки» (так считали 59% опрошенных, с ними были не согласны только 22%). См.: Rose R. New Russia Barometer V: Between Two Elections. — Glasgo: Centre for the Study of Public Policy, University of Stratchclyde, SPP 260, 1996. P. 47–50. вернуться Аргументы и факты. 1994. № 35. С. 2; 1994. № 23. С. 2. Более половины (51%) опрошенных в конце 1997 г. считали, что «мафия правит Россией», 29% полагали, что власть находится в руках государственного аппарата, а 26% — что у частного капитала. Лишь 21% и 14% соответственно полагали, что страной управляют президент или правительство (Известия. 1998. 23 янв. С. 5). вернуться См.: Mansfeldova Z. The Emerging New Czech Political Elite (доклад, подготовленный для объединённой сессии Международного консорциума политических исследований — ECPR в Мадриде, в апрель 1994 г.). Существует мнение, что роль бывшей коммунистической номенклатуры в политическом руководстве бывших ГДР и Чехословакии была пренебрежимо малой, но в Словакии бывшие коммунисты занимали ведущие позиции в трёх правительствах, существовавших после 1992 г. (Baylis Т.A. Elite Change after Communism: Eastern Germany, the Czech Republic and Slovakia // East European Politics and Societies. 1998. № 12: 2 (Spring). P. 276, 279). вернуться Wasilievski J., Wruk-Lipinski E. Poland Winding Road from Communist to the Post-Solidarity Elite // Theory and Society. 1995. № 24: 5 (Okt.). P. 690. Дополнительные сведения можно найти, напр., в работах: Pogorecki А. The Communist and Postcommunist Nomenclatura // Polish Sociological Review. 1994. № 2:106. P. 111–123; Konsolidacja elit politiczynch, 1991–1993 /ed. J. Wasielevski. — Warsaw, 1994; Elity w Polsee, w Rosji I na Wegrzech / 1. Szelehyi et all. Warsaw, 1995. вернуться См.: Szelenyi S., Szelenyi I., Kovach I. The Making of the Hungarian Postcommunist Elite: Circulation in Politics, Reproduction in the Economy // Theory and Society. 1995. № 24: 5 (Oct.). P. 712. Перемены оказались не столь радикальными, как показали парламентские выборы 1994 г., на которых победу одержала Социалистическая партия. Как отмечалось, времена сразу после крушения прежнего режима «были особенно неблагоприятными для старой номенклатуры, но последующие выборы вернули во власть многие старые кадры, включая членов номенклатуры» (Rona-Tas A. The Great Surprise of the Small Transformation. — An Arbor, 1997. P. 224). Перемены в этом регионе в целом рассмотрены в: Postcommunist Elites and Democracy in Eastern Europe / ed. J. Higley, J. Pakulski and W. Weschlowsk. — London, 1998. вернуться Lane D., Ross C. Russian Political Elites, 1991–1995: Recruitment and Renewal // International Politics. 1997. № 34: 2 (June). P. 169–192 (на с. 171–172). Похожие мысли высказаны в статье: Lane D. Transition under Eltsin: The Nomenklatura and Political Elite Circulation // Political Studies. 1997. № 45: 5 (Dec.). P. 855–874. Сходные взгляды представлены в книге: Lane D., Ross С. The Transition from Communism to Capitalism: Ruling elites from Gorbachev to Yeltsin. — Basingstoke, 1999. Ещё один исследователь не обнаружил заметной преемственности внутри верхушки политической элиты в узком понимании этого слова, но выявил также наличие значительных вариаций представительства старой элиты среди членов правительства, руководства Государственной думы и ведущих чиновников администрации президента (Rigby Т.Н. New Top Elites for Old Russian Politics // British Journal of Political Science. 1999. № 29: 2 (Apr.). P. 323–343). Общее исследование посткоммунистических элит содержится в книге: Elite in Transition: Eliye research in Central and Eastern Europe / ed. H. Best, U. Becker. — Opladen, 1997. Две её главы посвящены российской элите. вернуться Российская газета. 1992. 4 марта. С. 2. Здесь утверждается, что до 80% местных функционеров остались на тех же местах, что они занимали при Советской власти. Сам Ельцин настаивал на том, что на общенациональном уровне такая преемственность становилась менее заметной (Известия. 1992. 27 марта. С. 7). вернуться HigleyJ., Kullberg J., Pakulski J. The persistence of Postcommunist Elites // Journal of Democracy. 1996. № 7: 2 (Apr.). P. 133–148 (на с. 135–136). Я. Baсилевски также пришёл к выводу, что «простая преемственность» фактически являлась в российском случае «доминантным признаком» [новой элиты] (Wasielewski J. Hungary, Poland and Russia: The Fate of Nomenklatura Elites // Elite Crises ad the Origins of Regimes / ed. M. Dogan and J. Higley. — Lanhan, 1998. P. 166. Аналогичные точки зрения представлены в следующих публикациях: Baylis Т.A. Plus са change? Transformation and Continuity Amongst East European Elites // Communist amd Post-Communist Studies. 1994. № 27:3 (Sept.). P. 315–328; Higley J., Pakulski J. Elite Transformation in Central and Eastern Europe // Australian Journal of Political Science. 1995. № 30:3 (Nov.). P. 415–435; Higley J., Kullberg J., Pakulski J. Elites, Institutions and Democratisation in Russia and Eastern Europe // Elites abd Leadership in Russian Politics / ed. G. Gill. — London, 1998. P. 106–133. Ряд авторов выдвинул идею, согласно которой перемены, произошедшие в Восточной Европе в 1989 г., были на самом деле революцией против бюрократии, которую возглавляли бывшие технократические фракции коммунистической элиты (Eyal G., Szelenyi I., Townsley E. Making Capitalism without Capitalists: The New Ruling Elite in Eastern Europe. — London, 1999). вернуться См., напр.: Staniszkis J. The Dynamics of the Breakthrough in Eastern Europe. — Berkeley, 1991. Ch. 2. вернуться Szelenyi S., Szelenyi I., Kovach I. The Making of the Hungarian Postcommunist Elite. P. 698. С концепцией Бурдье можно ознакомиться в статье: Bourdieu P. Forms of Capita // Handbook of Theory and Research for the Sociology of Education / ed. J. G. Richardson. — N. Y., 1986. вернуться Remnick D. Lenin’s Tomb. — Harmondsworth, 1994. P. 504. вернуться В более общем виде эти понятия рассмотрены в: Elites, Crises and the Origins of Regime. вернуться Медведев Р. Здоровье и власть в России: новый класс российского общества. Александр Солженицын: три года в новой России. — М., 1997. С. 26. |
