Анте Жилига, югославский коммунист, придерживавшийся оппозиционных взглядов, вращался в кругу партийных руководителей Ленинграда в конце 1920-х гг. и имел возможность собственными глазами наблюдать формирование своего рода аристократии из числа «новых богачей»[665]. Как заметил Жилига, эти люди своим образом жизни резко отличались от окружавшего их общества, и внутри самой иерархии происходила заметная дифференциация в зависимости от служебного положения. Она проявлялась в том, где отдыхали семьи тех или иных руководителей и как они одевались. Более того, между их мужьями, жёнами и детьми устанавливалась своя собственная иерархия. Если мужья ещё заботились о сохранении пролетарского внешнего вида, то жёны ответственных работников стремились жить лучше соседей, а дети воспринимали своё привилегированное положение как должное и не видели причин его скрывать. Пример подавал сам первый секретарь Ленинградского обкома Киров, который, выезжая на юг с парой своих собак, приказывал освобождать для их размещения от пассажиров соседний вагон, чтобы животные могли путешествовать со всеми удобствами. История попала на страницы «Правды», корреспондент которой был уволен за этот материал, хотя в его заметке Киров напрямую не упоминался.
Система обеспечения партийного руководства, отработанная к началу 1930-х гг., представляла собой сеть специальных магазинов или, как их тогда называли, закрытых распределителей. Высшие слои элиты, включая членов Политбюро, обслуживал закрытый магазин № 1, работавший под личным присмотром Анастаса Микояна. В мае 1932 г., когда многие простые люди, не имевшие права на привилегированное снабжение, страдали от недоедания, Микоян назвал позором отсутствие папирос в двух специальных московских магазинах и приказал своим подчинённым немедленно обеспечить их всеми необходимыми курительными принадлежностями[666]. На случай проведения важных мероприятий существовали особые формы. Например, на питание 500 участников пленума ЦК, состоявшегося в сентябре 1932 г., было израсходовано за две недели 10 тонн мяса, четыре тонны рыбы, 600 кг сыра и 300 кг икры. Кроме того, всех участников пленума обеспечивали дополнительным снабжением на всё время их поездки на пленум и возвращения домой[667]. Так называемый партийный максимум, введённый Лениным, мог бы ограничить заработки руководящих товарищей, если бы они не получали щедрые пособия, но в 1932 г. секретным решением Политбюро партмаксимум был отменён[668].
Административные основы подобной системы начали закладываться в начале 1920-х гг., хотя некоторые полагают, что она ведёт начало «с первого дня прихода большевиков к власти»[669]. После XII съезда, проходившего в 1923 г., стало особенно очевидным, что партия намерена охватить этой системой не только собственных руководителей, но также «ведущих сотрудников советских органов, прежде всего, экономических». В результате появились два перечня должностей, подлежащих спецобслуживанию: «Номенклатура № 1», для включения в который требовалось утверждение Центрального Комитета, и «Номенклатура № 2» (им распоряжался партийный аппарат). Вскоре начал формироваться третий перечень, «Номенклатура № 3», куда входили выборные должности, а сама система распространилась на более низкие уровни партийной номенклатуры. Перечни пересматривались ежегодно, в них добавлялись новые должности или исключались внесённые ранее. В середине 1920-х гг. ежегодно в номенклатурные списки вносилось около 5 тыс. должностных лиц, причём более половины назначений осуществлялось партийными чиновниками в обход Центрального Комитета. Система была полностью отлажена к середине 1930-х гг., и в последующие 50 лет она время от времени модифицировалась в соответствии с меняющимися обстоятельствами[670]. К концу Советской власти в номенклатурных перечнях значилось почти полмиллиона должностей, что позволяло партийному аппарату распоряжаться судьбами не менее 3 млн граждан, включая членов их семей[671].
Предпринималось немало попыток дать определение формации того типа, которая была построена на основе сочетания общественной собственности с административным и зачастую неравным распределением доходов и других жизненных благ. Председатель Центральной Контрольной Комиссии партии Аарон Сольц ещё в 1921 г. полагал, что он сумел выявить коррупционные последствия прихода к власти для ведущих коммунистов. В своей статье в «Правде» он сетовал на то, что возникла «коммунистическая иерархическая каста чиновников с их собственными групповыми интересами. Образовалась «коммунистическая знать» с привилегированным питанием и жилищами, которая командует целыми железными дорогами с тем, чтобы её ведущие представители могли без задержек разъезжать по стране»[672]. Дипломат Христиан Раковский в поздравительном письме к одному из товарищей по оппозиции в 1928 г. дал более развёрнутый анализ сложившейся системы. Он доказывал, что «Советская система переродилась в бюрократическое государство с коммунистически-пролетарскими пережитками». «Когда класс берёт власть в свои руки, отдельные его представители становятся деятелями нового правительства. Начинает происходить его дифференциация, вначале функциональная, а затем и социальная. Очевидны различия между рабочим-шахтёром и партийным чиновником с его персональным автомобилем, более комфортабельным жильём, регулярным отдыхом и хорошей зарплатой. Возникшая таким путём новая бюрократия, состоящая из партийных и государственных чиновников, становится феноменом нового порядка, новой социальной категорией, изучению которой можно посвятить целые научные трактаты. Любые попытки реформирования опирающейся на них партии являются утопией»[673]. Жилига и другие оппозиционеры полагали, что экономические основы революции смогут сохраниться, но они были также убеждены в превращении бюрократии в класс, «враждебный пролетариату»[674].
Троцкий, находясь в ссылке, пошёл в своём анализе ещё дальше, доказывая в своей работе «Преданная революция», что элита или, как он предпочитал её называть, бюрократия сочтёт своё привилегированное положение недостаточным, если оно зависит от занимаемых должностей, а это явление временное и неопределённое. Более того, с точки зрения элиты, она должна защищать своё положение от превратностей политического процесса и сделать его передаваемым по наследству следующим поколениям подобно тому, как правящие группы в иных обществах поступают со своими собственными богатствами. «Привилегии, — подчёркивал Троцкий в 1936 г., — имеют только половину своей цены, если нельзя оставить их в наследство», и по этой причине бюрократия будет «неизбежно искать способы укрепления своего положения в отношении прав собственности». Право передавать по наследству материальные блага и победа элиты в этой решающей сфере будет означать её «превращение в новый имущий класс»[675]. Милован Джилас написал двадцатью годами позже, что этот «новый класс» уже появился на свет, основываясь на той форме «коллективной собственности», которая допускала его «монополию на распределение материальных благ»[676].
На самом деле в СССР действовал ряд неписаных правил, препятствовавших быстрому формированию той коррумпированной и самовоспроизводящейся касты, существование которой, как им казалось, выявили оппозиционеры[677]. Одно из самых существенных заключалось в том, что дети высокопоставленных руководителей обычно не имели возможности занимать равнозначные должности. «Элитные дети» имели целый ряд альтернативных возможностей для профессиональной карьеры, зачастую связанной с работой за рубежом. Гарантиями тому служили ограничение доступа рядовых граждан в высшие учебные заведения, готовившие, например, дипломатов или журналистов-международников. Эти ограничения, препятствовавшие самовоспроизводству элиты, в целом действовали достаточно эффективно, и на протяжении всего периода существования Советской власти среди членов ЦК насчитывалось очень мало людей, выросших в Москве или в номенклатурной семье. Вдова Ленина Надежда Крупская была членом ЦК с 1927 г. до самой своей смерти в 1939 г. Жена Молотова Полина Жемчужина являлась кандидатом в члены ЦК с 1939 по 1941 г. (позднее она была арестована в ходе кампании по борьбе с космополитизмом и освобождена из заключения только после смерти Сталина). В разное время в период между 1920-ми — 1950-ми гг. в ЦК входили братья Косиоры (Иосиф и Станислав) и Кагановичи (Лазарь и Михаил). Зять Сталина Юрий Жданов являлся членом ЦК с 1952 по 1956 г., а младший брат Динмухамеда Кунаева, избранный Президентом Казахской Академии наук в 1974 г., стал кандидатом в члены ЦК двумя годами позднее[678]. Зять Хрущёва Алексей Аджубей был членом ЦК с 1961 по 1964 г., а сын и зять Брежнева — с 1981 по 1986 г. Генерал Владимир Говоров, состоявший в ЦК с 1976 по 1990 г., являлся сыном маршала Леонида Говорова, который был кандидатом в члены ЦК в 1952–1955 гг. Но эти примеры были, пусть существенными, но отступлениями от хорошо отработанных правил, позволявших избегать как наследственности, так и возникновения привилегированных правящих групп. Как заметил Анатолий Собчак, номенклатуру можно было даже считать «демократической» в том смысле, что она была готова черпать кадры из всех слоёв общества[679].
