Сталин не ставил перед собой задачу поголовно уничтожить всех представителей элиты, воспитанной на предшествующей сталинской системе взглядов. Едва ли целью чисток в рядах ЦК 1934 г. являлось омоложение кадров. Средним годом рождения 32 выживших был 1888-й. Значит, в 1939 г. им было около 51 года. В тоже время, средним годом рождения всех членов и кандидатов в члены ЦК образца 1934 г. был 1890-й. Это означает, что у старших по возрасту оказалось больше шансов пережить чистки[209]. Известно, что две трети членов ЦК, входивших в его состав в 1917–1937 гг., погибли в результате репрессий (исключай тех, кто успел умереть естественной смертью). Однако анализ биографий 328 человек, вошедших в состав ЦК после чисток (то есть избранных на съездах 1939 и 1952 гг., а также на партийной конференции 1941 г.), показывает, что приблизительно треть составляют представители первого поколения советской элиты, родившиеся до 1901 г. До этого они в основном не входили в состав ЦК, хотя являлись ветеранами партии. Что же касается состава ЦК, избранного в 1939 г., то в нём первое поколение лишь немногим уступало по численности представителям второго. Так, в 1939 г. среди этих руководителей, представлявших первое поколение советской элиты, были мужчины и женщины в возрасте до 40 лет или чуть старше, достигшие совершеннолетия в основном во времена императорской России. Что касается их системы взглядов, то не мене 58% (81 из 139) из состава ЦК 1939 г. вступили в партию ещё при жизни Ленина (то есть до 1924 г.). Из них 32 принадлежали к старым большевикам и 46 вступили в партию в годы гражданской войны. Даже в 1952 г. число членов ЦК, вступивших в партию после смерти Ленина, увеличилось преимущественно за счёт расширения ЦК. В 1952 г. в абсолютных цифрах в ЦК было столько же людей, вступивших в партию до 1924 г., как и в составе ЦК 1939 г. Если же рассматривать сталинскую элиту позднего периода в целом, то не менее трети её представителей мы относим к первому, а не ко второму поколению советской политической элиты[210].

Лучшему понимаю размаха и глубины репрессий служит скорее целостность старого ЦК, чем смена поколений. Небывалый масштаб репрессий, даже на уровне ЦК, и жестокость, с которой они проводились (руководители не просто отстранялись от должности, их уничтожали) свидетельствуют не только о безжалостности и политической паранойе Сталина и НКВД, но и о динамике самого процесса репрессий. Главной заботой Сталина не были только обновление элиты и смена поколений. Что для него действительно имело значение, так это сохранение своей собственной власти и упрочнение интересов революции, как он их понимал. Для него эти цели являлись неразрывными. Элита находилась в зоне риска до тех, пока, как казалось, создавала препятствия для достижения этой двойной цели. Если Сталин ставил своей целью держать всех в узде, то её невозможно было достигнуть (принимая во внимание сплочённость элиты) удалением нескольких десятков козлов отпущения. Если же он стремился разыскать своих тайных врагов, то и в этом случае дело не обошлось бы малыми жертвами[211]. Избежать их оказалось ещё труднее, так как наказание, требуемое Сталиным, было настолько жестоким, что эта борьба превратилась для элиты в сражение не на жизнь, а на смерть.

Трудно ответить, какой на самом деле была связь между членами ЦК — действенной, пассивной или потенциальной. Иногда утверждают, что причиной чисток стало нежелание членов ЦК предпринимать более решительные шаги по отношению к своим соратникам. В действительности существует мало свидетельств противостояния элиты попыткам Сталина консолидировать свою власть и даже вычистить элиту. «Нас всех следует повесить на одном дереве или, и это, пожалуй, самое верное, каждого повесят отдельно» — сказал как-то Бенджамин Франклин о другой революционной элите. Старые большевики провалили этот тест. В архивах не сохранилось свидетельств, которые подтверждали бы утверждение, что элита противилась жестокому наказанию Рютина в 1932 г.[212] Важность пресловутого инцидента на пленуме ЦК в феврале–марте 1937 г. — выступления Постышева — сильно преувеличена. В 1956 г. Хрущёв в своём докладе «О культе личности и его последствиях» сообщил, что кандидат в члены Политбюро Постышев усомнился в целесообразности поисков врагов. Постышев сказал, что он не понимает, каким образом один из его подчинённых, Карпов, мог оказаться троцкистом. На самом деле его слова являлись средством самозащиты, и он наравне со всеми принимал участие в охоте на ведьм. Кроме того, заявление Постышева на февральском пленуме — исключение из правил. Его слова тотчас же вызвали критику других участников пленума, среди которых был Панас Любченко[213]. Если бы существовало больше документальных свидетельств о наличии оппозиции репрессиям среди элиты, то советские историки наверняка обнародовали бы их во времена Хрущёва или Горбачёва. Грэм Гилл высказал предположение, что большое число членов ЦК, ставших жертвами репрессий, свидетельствовало о слабости этого органа. Проницательный историк использовал русское слово разобщённость, обозначающее отсутствие единства, чтобы описать фатальную слабость элиты[214].

В то же время, похоже, что Сталин и его соратники сталкивались с определённым сопротивлением на своём пути. Если элита и не могла сделать многого, то она хотя бы выступала в роли тормоза при проведении наиболее радикальных политических инициатив, по крайней мере тех, что касались её непосредственно. Так, попытка ужесточить наказание для Бухарина и Рыкова, лидеров правой оппозиции, на закрытом декабрьском пленуме ЦК 1936 г. не увенчалась успехом. Даже решение, которое члены ЦК приняли по делу Бухарина и Рыкова на пленуме в феврале–марте 1937 г., может рассматриваться как компромиссное. Они были исключены из ЦК и партии, но их дело не передали в Военный трибунал, а перепоручили НКВД[215]. Конечно, сопротивление объединённой элиты могло быть преодолено, но его нельзя было игнорировать.

Элита ЦК, пытаясь защитить себя, не смогла перейти к осознанным действиям, не говоря уже о возможности заговора против Сталина. Тем не менее, как было показано в первой части данной главы, представители элиты имели между собой немало общего. На это обратил внимание на съезде партии в 1934 г. Николай Ежов, глава Мандатной комиссии и один из ключевых деятелей сталинской партийной машины. Говоря обо всей партии, Ежов отметил, что только 10% её членов вступили в её ряды до 1921 г. В тоже время среди делегатов съезда наблюдалась совершенно иная картина. По словам Ежова, за «проверенным слоем членов партии, прошедшим школу гражданской войны и подполья, остаётся руководящая роль»[216]. Как мы уже видели, этот «проверенные слой» ещё в большей степени доминировал среди меньшей группы — делегатов съезда, избранных в ЦК. Нет оснований предполагать, что Ежов, говоря о руководящей роли, прибегал к завуалированной критике. Сам Ежов вступил в партию в марте 1917 г. и принадлежал к проверенному слою. Через три года он возглавил НКВД и стал главным инструментом Сталина в проведении массовых репрессий. К тому моменту разобщённость ветеранов партии превратила их в лёгкую жертву.

Представители элиты, входившие в ЦК, были примерно одного возраста, происходили из императорской России, вместе прошли школу подпольной борьбы и, что следует отметить особо, гражданской войны. В последующие полтора десятилетия они занимали посты на всём пространстве советского континента. Это единство усиливалось как сознанием принадлежности к старой партийной гвардии, так и осознанием себя крохотным меньшинством среди враждебного или, в лучшем случае, неоднозначно относящегося к ним населения. Представители партийной элиты были связаны своего рода семейными узами, и основа этих уз — не сознательная неприязнь к Сталину, а жизненный опыт — события, которые всем им пришлось пережить. Это была матрица верности старых большевиков. Конечно, не следует переоценивать поступок Постышева, однако он, быть может, действительно не мог поверить в то, что Карпов — троцкист. Постышев, выступая в защиту Карпова, ссылался на других членов ЦК, которые когда-то занимали в Киеве руководящие посты и работали вместе с Карповым, — Варейкиса, Якира и Гринько[217]. На пленуме в феврале–марте 1937 г. сам Сталин сетовал (этот пассаж не вошёл в официальную публикацию отчёта о заседании пленума), что Серго Орджоникидзе ошибочно доверял члену ЦК В.В. Ломинадзе. Февральский пленум 1937 г. завершился выступлением Сталина, в котором он подчеркнул негативную сторону создания связей внутри элиты — её сплочения[218]. Сталин действительно боялся оппозиции — в этом смысле самым опасным ему казалось поколение старых большевиков. Они имели тесные личные связи и общее прошлое — опыт оппозиционной борьбы. Среди них могли скрываться «двуличные изменники» и оппозиционеры. Тесные узы, связывавшие старых большевиков, делали их политически подозрительными.