Справедливости ради следует сказать, что ситуация, сложившаяся в бывших испанских колониях, вовсе не уникальна и типична для многих стран, избавившихся от «колониального ярма» в первой половине XX столетия. Сразу после ухода колонизаторов на волне искусственно подогреваемого национализма там начинался отчаянный поиск национальной идеи, и одной из важнейших её составляющих должны были стать некие мифические древние смертоносные боевые искусства. Так как основной целью этих внезапно материализовавшихся из небытия, счастливо обретённых боевых систем являлось патриотическое воспитание местной молодёжи, то, разумеется, к кровавому колониальному наследию и проклятым угнетателям они не должны были иметь никакого отношения. Право на существование имели исключительно «свои исконные исторические» бокс, борьба и фехтование. Правда, почему-то ни одного упоминания о существовании этих систем в доколониальный период не сохранилось, и о них за все столетия пребывания в статусе колонии ни одним словом не обмолвились ни местные, ни колониальные источники, ни даже любознательные и пронырливые иностранные путешественники и журналисты. Что как минимум вызывает определённое недоверие к ревизионистским мифам.
Но почему культура чести и ножа зародилась именно в Испании, откуда и начала своё триумфальное шествие по Европе и обеим Америкам? Конечно, можно начать с Рима и воинственных кельто-иберов. Своё легендарное победоносное оружие — мечи-гладиусы, как и не менее прославленный кинжал — пугио, римляне заимствовали именно в Испании. Трое из пяти римских «хороших императоров», прославившихся своими воинскими победами, при которых Рим достиг наивысшего могущества, — Траян, Марк Аврелий и Адриан были испанцами. Сын Марка Аврелия — император Коммод прославился тем, что сражался на арене и принял участие в 735 гладиаторских боях.
Однако всё же я полагаю, что первый камень в фундамент этого культурного феномена заложила Реконкиста. Восемьсот лет испанский характер и менталитет формировались и закалялись в боях с арабскими захватчиками. Вся нация столетиями сражалась плечом к плечу и цементировалась в единое целое, превращаясь в воинский этнос и создавая воинскую культуру.
Мне часто задают вопрос: а что это за такой загадочный зверь, «воинская культура»? Её нередко путают с обычными боевыми традициями, однако же трактовка культуры значительно шире. Прекрасное определение воинской культуры предложила известный антрополог, доктор исторических наук, профессор М. Я. Бутовская. Вот как выглядит её дефиниция: «Общеизвестна истина о воинственности традиционной абхазской, как и в целом кавказской культуры. Здесь до начала XX в. каждый имел право и был обязан защищать свою жизнь, имущество от любого посягательства, беречь личное достоинство честь своей семьи, рода, воевать за народ…. В целом собственно кавказская, абхазская культура — это воинская культура: этнопсихологические черты народа, система ценностей, традиционный образ жизни, система хозяйствования и жизнеобеспечения были подчинены потребностям военизированного общества. Абхазский этикет — это воинский этикет»[50].
Рис. 22. Испанский солдат с навахой и отрезанными головами в Марокко. Испанская карикатура, 1893 г.
Хотя в этом пассаже профессор Бутовская говорит о Кавказе, но всё то же самое абсолютно справедливо и в отношении многих других воинственных этносов, и в том числе испанцев. В англоязычной терминологической традиции в научном обороте в качестве одного из синонимов также широко используется выражение «raiding culture» — «набеговая культура»[51].
Вот как в 1888 году описывал испанский характер Василий Иванович Немирович-Данченко: «Эти львы по храбрости, по внутренней силе возбуждения сумеют встретить сильного врага. Скажите испанцу, что Германия может выслать столько-то сот тысяч войска; он только улыбнется вам и ответит: «В наших горах и ущельях мужественный Ребенок стоит ста солдат. Да, наконец, и к испанской армии нельзя относиться спустя рукава. Я уже не говорю о том, что каждый испанец — готовый солдат, что всякий кастилец, андалузец, арагонец, наварец, баск, галлего, астуриец, валенсианец отлично стреляет, превосходно владеет навахой или шпагой, что каждый из них даже из-за прилавка готов стать с вами на барьер. Это народ-армия, это девятнадцать миллионов вооруженных людей, умеющих драться»[52]. Как гласила поговорка: «Испанского солдата можно послать на край света с бурдюком вина и навахой…»[53].
Таким образом, в первую очередь именно перманентные войны выковали национальный нрав — этос и сформировали в испанском характере качества, необходимые для появления культуры ножа: любовь к сражениям, кураж, бесстрашие, готовность к смерти, жестокость, безжалостность к врагам. Эгертон Кастл писал, что после падения Римской империи гладиаторские традиции в форме корриды и фехтовальных школ сохранились именно на Иберийском полуострове, так как они оказались наиболее созвучны местным нравам и обычаям[54]. Некоторые испанские авторы конца XIX века даже утверждали, что именно рудимент римских колизеев — тавромахия породила культуру ножа, а также сформировала менталитет испанцев и такие типичные черты испанского характера, как жестокость, воинственность и высокомерие[55].
Отдельно следует сказать об испанском отношении к смерти. Испанцы, как и все воинские этносы, выраставшие «под ружьём», убивали и умирали с поразительной лёгкостью. Российские офицеры, воевавшие плечом к плечу с испанцами против Наполеона, отмечали, что в бою они никогда не просили пощады и сами не брали пленных — противник вырезался без всякой жалости[56].
В связи с этим можно вспомнить такой печально прославленный испанский обычай, как дегола, или дегуэйо — перерезание глотки. Ещё во времена Реконкисты боевой клич «Дегуэйо!» обозначал, что пленных не берут и все враги будут преданы мечу[57]. В начале испано-американской войны 1898 года многие американские военные были абсолютно уверены, что испанцы окажутся лёгким противником. Однако, как показали последующие события, они просчитались: испанцы стояли насмерть или, как это тогда называли, «to the knife». Когда заканчивались боеприпасы, они дрались ножами, а попав в плен к американцам, сразу начинали готовиться к встрече с Создателем, так как были совершенно уверены, что их не оставят в живых, ведь сами испанцы, верные принципу дегуэйо, пленных не брали[58].
Рис. 23. Дегола — традиционная казнь перерезанием горла. 1893 г.
Рис. 24. Специальный нож для дегола, 1845 г.
Однако следует заметить, что именно эта постоянная готовность к смерти, присущая испанской культуре, спасла множество жизней в дуэлях на ножах. Так, например, в поединке, проходившем в 1915 году, один из дуэлянтов, к общему удивлению, убил своего значительно более опытного и искусного противника. Через много лет после этого события на вопрос, как ему это удалось сделать, он ответил, что исключительно благодаря отсутствию страха смерти[59].
