_{11. Jurisprudencia criminal. Tomo I. Madrid: Reus, 1871. - P. 190.}

_{12. Немирович-Данченко В. И. Край Марии Пречистой. Очерки Андалусии. — Спб: Изд-во А. С. Суворина, 1902. — С. 885.}

_{13. «St. Louis Republic» of June 14th, 1890.}

_{14. Pacheco de Narvaez Luis. Nueva ciencia, у filosofia de la destreza de las armas, Su teorica у practice. Madrid: Melchor Sanchez, 1672. - P. 640.}

Plumada (плюмада) — росчерк пера; росчерк. От pluma — перо¹. Можно провести аналогию с русским жаргонным выражением «писать» также служащим для обозначения режущих ударов ножом². При выполнении плюмады кисть, в зависимости от расположения большого пальца — на пяте или обухе клинка, повёрнута ногтями влево или вверх. Как это называли в терминологической традиции дестресы: unas adentro (ногти внутрь) или unas arriba (ногти вверх).

В большинстве современных компиляционных и авторских систем ножа режущие удары, как правило, обучают наносить коротким возвратным движением. Обычно это происходит вследствие слабого знакомства с историей европейского фехтования и ухода от боевых техник к спортивному направлению. В настоящей схватке в результате подобного удара, особенно учитывая несколько слоёв верхней одежды, противник получил бы лишь небольшой порез длиной 3–5 сантиметров с поверхностным повреждением мягких тканей. Эффективность этой техники в бою вызывает сомнения, и такое ранение вряд ли смогло бы вывести соперника из строя. А учитывая скоротечность схватки на ножах, возможность получить второй шанс для удара представлялась далеко не всегда.

На самом деле в испанской школе, как и в любой другой фехтовальной традиции, плюмады и ревесы всегда наносились не к себе, а от себя, с проносом через цель и с полным выпрямлением руки в конце удара, как в поединке на оружии с длинным клинком. Таким образом, если удар был направлен в живот, он должен был максимально глубоко распороть стенку брюшины по всей длине, от бедра к бедру, а если целью являлась грудь, то точно так же требовалось рассечь грудные мышцы от плеча и до плеча. Короче говоря, целью каждого режущего удара являлся максимальный деструктивный эффект — гарантированное повреждение крупных сосудов, внутренних органов или мягких тканей, но на такую длину и глубину, которая могла бы обеспечить массивное кровотечение с последующим быстрым падением давления и развитием геморрагического шока.

Рис. 197. Д. Стайере демонстрирует порез лица, 1952 г.

Рис. 198. Д. Стайере проводит ревес — горизонтальный обратный порез лица с выпрямлением руки и проносом за цель, 1952 г.

Вместо того, чтобы нанести противнику полноценную плюмаду, многие современные авторские и компилятивные школы применяют треть или даже четверть от полной её длины. Такой искусственно укороченный удар с порезом на вершине параболы может быть использован для повреждения небольшой цели — например, предплечья, но уж никак не для серьёзного ранения корпуса. В «ла вердадера дестреса» Для обозначения режущих и рубящих ударов применялись термины «кучильяда» и «тахо».

_______

_{1. Большой испанско-русский словарь. / Под ред. Б. П. Нарумова. — 3-е издание — М-: Русский язык, 1999. — С. 602.}

_{2. Никитина Т. Г. Молодежный сленг. Толковый словарь. — М.: ACT, Астрель, 2007. — С.219.}

Reves — обратный; в обратном направлении¹. Удар, наносящийся слева направо, на возвратном движении — при условии, что нож в правой руке. Кисть вооружённой руки при этом, опять же в зависимости от хвата, развёрнута «unas afuera» (ногтями наружу) или «unas abajo» (ногтями вниз). Всё сказанное о технике выполнения плюмады в равной степени относится и к ревесу. Этот же термин использовался и в фехтовании на длинноклинковом оружии.

Рис. 199. Дуэль. Испанская карикатура, 1895 г.

_{_______}

_{1. Большой испанско-русский словарь. / Под ред. Б. П. Нарумова. — 3-е издание. — М.: Русский язык, 1999. — С. 672.}

Как-то раз дипломат и политик Дэвид Уркварт в беседе с неким жителем Севильи коснулся многочисленных убийств, происходящих в городе. На это собеседник ответил ему, что на самом деле почти всё, что считают обычными убийствами, в действительности дела чести и результаты дуэлей на ножах. И добавил, что в отличие от обычной драки поединок не примитивная поножовщина, а фехтовальное искусство¹.

Также и Теофиль Готье отмечал, что искусство владения навахой базируется на тех же правилах, что и классическое фехтование². Эта точка зрения бытовала в самых разных слоях испанского общества. Даже местные журналисты отчаянно защищали честь мундира своего народного искусства. Вот что в 1910 году писала газета «РиеЫо»: «Часто ли случается, что уважаемый фехтовальщик превращается в баратеро только лишь потому, что он сменит рапиру на наваху? Однако вторые из них преследуются властями, а к первым общество относится с почтением и восхищением. Но в чём смысл фехтования? Это искусство попасть в противника, при этом избежав его ударов. Искусство наносить ранения, оставаясь невредимым»³.

Рис. 200. Ф. Ламейер и Беренгер. Уличное нападение, 1847 г.

_{_______}

_{1. David Urquhart. The Pillars Of Hercules. Vol. II. London: Richard Bentley, 1850. - P. 383.}

_{2. Theophile Gautier. Wanderings in Spain. London: Ingram, Cooke and Co, 1853. — P. 155.}

_{3. El pueblo. Ano VIII. Niimero 4168–1910 septiembre 7. - P. 2.}

Согласно многочисленным описаниям поединков на ножах в различных источниках и свидетельствам очевидцев, испанцы славились тем, что в бою редко теряли голову и, несмотря на темперамент, всегда сражались крайне хладнокровно, расчётливо и осмотрительно. Иностранные мастера фехтования, которые использовали испанскую концепцию при создании своих систем, не забывали и об этом фундаментальном правиле. Так, например, известный итальянский фехтмастер конца XVI — начала XVII столетия Винченцо Савиоло, прекрасно знакомый с дестресой, создавая на базе испанской и итальянской школ свой эклектичный стиль, перенял у испанцев не только уникальную круговую концепцию передвижения, но и типично испанскую, хладнокровную и невозмутимую манеру вести бой¹.

Обычно взрывные испанцы мгновенно преображались в ситуациях, требовавших холодной головы и трезвого расчёта, — в поединке и за игровым столом. Проигравшийся в пух и прах испанец не рвал волосы и не бежал сводить счёты с жизнью, а спокойно сидел в уголке на диване с сигарой в зубах и невозмутимо наблюдал за игрой. Даже в Монте-Карло среди проигравшихся самоубийц меньше всего было испанцев, а самыми вспыльчивыми, по свидетельствам очевидцев, были выходцы с Апеннинского полуострова. Поэтому о горячащемся игроке испанцы обычно говорили, что он играет как итальянец².