— Попугать повешенным хотим, совсем страх потеряли, работать не хотят. Пусть посмотрят, что может быть с нерадивыми, может проймет картинка. Чужая кровь частенько в чувства приводит. — Максим пошел к нему навстречу и говорил первое, что приходило в голову. Ему нужно было время, и пока мужик поймет, что да к чему, он успеет сблизиться. Всего-то несколько шагов…

— А ну, стоять! — Тот выхватил из-за пояса ТТ. — Ты кто такой вообще? Где Хром? Где Рашпиль? — Несмотря на то, что был пьян, бдительный житель города сообразил, что происходит что-то не то.

— Так, они там новую рабыню поймали, в лесу остались, обламывают. — Художник приближался, медленно, без резких движений опуская руку к ножнам.

Автоматом воспользоваться он не успеет, тот закинут за плечо, а пистолет врага смотрит прямо в грудь, и палец того лежит на спусковом крючке. Глупо получилось, хотелось выглядеть как можно более естественно, охрана города ходила именно так, не держа в руках оружия, и надо было быть похожими на них. Кто же знал, что нарвутся на такого бдительного.

— Стоять сказал! Руки в гору! — Рявкнул, делая шаг назад, мужик. — Еще шаг, и я тебе мозги выбью!

— Что ты такой нервный? Опусти ствол, не люблю, когда в меня тычут. — Максим остановился.

Он практически выполнил то, что хотел, но ключевое слово тут: «Практически», так как пальцы только-только коснулись самого края рукоятки кинжала. Еще бы долю секунды, и можно бы воспользоваться, но враг давит на спусковой крючок, еще совсем немного и выстрелит. Художнику не дадут этих долей.

— Руки в гору, я сказал! — Рявкнул краснорожий, и вдруг, недоуменно выпучив глаза и захрипев, начал заваливаться на дорогу.

Максим не стал выяснять, что такое произошло, а молниеносно метнул кинжал и, как всегда, попал точно туда, куда хотел, в сердце. Враг тут же затих, а из воздуха, рядом с ним, немного сзади, материализовался позеленевший Илья с окровавленным ножом в руках, еле сдерживающий рвотные порывы.

— Я его убил? — Парень был явно в шоке, и, едва сдерживая панику, смотрел на подрагивающий труп.

— Все хорошо, — подбежал к нему Художник. — Молодец. Если бы не ты, он бы убил меня. Ты все сделал правильно. Держись парень, ты действительно молодец, не ожидал оттебя, — улыбнулся он, приобнимая его за плечи. — Но не время сейчас расслабляться. Соберись. Еще ничего не закончилось.

— Да, — пролепетал Тень. — Я все понимаю, — он отвернулся, чтобы никто не видел его слез, но дрожащий голос выдавал чувства. — Пойдемте дальше, дядя Художник.

Труп бывшие рабы спрятали за угол дома. Надо сказать, что многие из них, также чувствовали себя плохо и едва сдерживались от рвоты. Только единицы отнеслись к убийству человека на их глазах, как к саму собой разумеющемуся в данных условия действию. Современный человек воспитан в традициях гуманизма, что очень хорошо там в старом мире, в который нет возврата, но тут, в Уйыне другая реальность, жесткая, не оставляющая выбора, им придется к этому привыкнуть или погибнуть. Или ты, или тебя.

Максима порадовало, что из тех, кто взял в руки автоматы, не нашлось таких, кто не пробовал на вкус вражеской крови. Хоть тут удача не подложила ему в очередной раз свинью, выбрав достойных.

Вереница мнимых рабов и охранников, не столкнувшись больше с препятствиями, вышла наконец на площадь.

Ночь окончательно вступила в свои права, засыпав небо бездушными звездами, взирающими с ледяным спокойствием на жестокий мир Уйына, а луна освещала мертвым сиянием столб, с привязанным к нему Угрюмом. Друг не шевелился и, опустив голову, безвольно висел на орудии пыток.

Максим бросился к нему и приподнял лицо за подбородок. Стеклянные глаза, и холодное тело, его не смутили, он этого даже не заметил.

— Братан, ты чего! — Закричал Художник, не замечая, что в друге уже нет жизни. — Просыпайся, все уже закончилось, ты свободен. Сейчас уйдем отсюда, и как только восстановишься, вернемся и разворотим к чертям собачьим это змеиное кубло. Братан, — захлебнулся он слезами. — Да проснись ты, — он врезал ему пощечину, от чего голова мертвеца безвольно качнулась. — Гад! Ты не смеешь оставить меня тут одного! Это не честно! Сволочь! — Максим схватил податливое тело за плечи и начал трясти. — Очнись, сука! Очнись, братан! Не смей умирать! Братишка, — он упал на колени. — Как же так. Ты сволочь, Игорь, подлая сволочь. Ты сбежал…

— Надо уходить, — легла ему на плечи чья-то тяжелая рука. — Ему уже не помочь, он мертв. Все зря.

— Нет, — стряхнул с плеча ладонь, не оборачиваясь, Художник. — Он пойдет с нами.

— Он мертв, парень, — склонился над ним бывший штангист. — Он уже никуда не пойдет.

— Значит, мы его унесем, я не позволю тварям глумиться на телом друга, он будет похоронен как положено, — Художник поднялся.

— Мы все сделаем, только не раскисай, прими все как есть. — Глаза штангиста озабоченно посмотрели на Максима. — Ты его не вернешь и не смеешь расклеиваться, тебе поверили люди и пошли за тобой. Ты в ответе за всех нас.

— Что там еще такое происходит? — Из окна дома Строга выглянуло перекошенное злобой лицо.

Максим не целясь выпустил туда длинную очередь из автомата, и лицо, вскрикнув, пропало.

— Сдохни, гнида, — прошептал Художник в ту сторону, поднимаясь с колен, и уже громко скомандовал. — Тело Угрюма снять со столба. Понесем с собой.

— Тревога! — Раздался в тот же момент, крик из того окна, в которое стрелял Художник.

— Надо же, промахнулся, — зло оскалился Максим в ту сторону и скомандовал. — Выдвигаемся. Четверо с автоматами за мной, в авангарде, двое в конце, прикрывают отход, остальные несут тело, и не растягиваться. Бегом!

Дверь в увеселительное заведение воинов Строга резко, с оглушающим стуком, едва не слетев с петель, распахнулась, выпуская людей с автоматами, но Художник и четверка авангарда мгновенно срезала короткими очередями торопыг.

Как и предполагал Максим, Ойка ошибался. Не все «Свидетели смерти» находились внутри. То в одном месте, то в другом распахивались двери, и из них выскакивали вооруженные люди. Но поздно, рабы уже выбегали из городских ворот, унося ноги в сторону леса.

— Уходите к сихиртя, — остановил пробегающего мимо него Теть, Художник. — Я останусь тут и уведу погоню в сторону. Без этого вам не уйти. Ореки и менквы не дадут этого сделать, они прекрасные следопыты. На опушке ждет Ойка, он проводит. Скажи этой сволочи, что если он этого не сделает, то я его с того света достану. Дед знает, что я слов на ветер не бросаю. Все, уходите.

— Но дядя Художник, как я могу вас бросить? — Упрямо сжал губы Илья.

— Пацан! Брысь, я сказал! — Рявкнул Максим и ухватил за руку пробегающего мимо него боксера. — Тащи этого упертого барана на опушку. Там ждет лесной дед. Тень знает, что надо дальше делать, объяснит ему.

— А как же ты? — Недоуменно выпучил глаза бывший боксер.

— Я остаюсь прикрывать. Другого выбора у нас нет. Нашумели, не так предполагалось действовать. Все! Хватит базара. Выполнять! Это приказ. — Максим махнул рукой, прекращая нарождающийся спор.

Его послушались. Он умел быть убедительным, особенно если смотрел так, как в этот момент.

— Братана похороните, как положено, и пацаненка сберегите. Угрюм его полюбил, — крикнул он в сторону уже удаляющейся вереницы беглецов, и в спину закинувшего на плечо, брыкающегося ногами Ильи, боксера. — И уже тихо добавил. — И я.

От ворот в город вела прямая, без поворотов дорога, может, при обороне, это было бы и неплохо, вот только воинам Строга приходилось не обороняться, а нападать, и противостоял им тот, кому в Уйыне не было равных в меткости. Первый же выскочивший в погоню человек, был мгновенно застрелен, и его труп, как предупреждение остальным, валялся в пыли, раскинув руки, на фоне тусклой луны скорбной кучкой праха.

Завязалась позиционная борьба, что было на руку Художнику, специально затягивающему бой, и дающему бывшим рабам время убежать как можно дальше в лес. Но продлилось это не долго.