Анна сделала заказ.

***

Дослушивая историю, что поведала подруга, Анна хмурилась всё больше и больше.

В отличие от того, как Олег, всячески подбирая слова и вуалируя всё, что попадало под его соглашения о неразглашении, рассказывал лишь то, что казалось ему «странным», история Лены — во всей её чёткости и документированности — казалась просто дикой.

Она даже показала фотографии папок и кучу бумаг в них. Сообщила и о письме.

Поделилась и идеями, что посетили её после. Она смущалась, говоря об этом. Как и Олег, говоривший о проблемах с психикой, ведь «странности» никак не вписывались в привычную картину мира. Будто бы ступала по льду и осторожно проверяла перед каждым шагом, поглядывая на Анну.

Анна, когда делилась с Леной своими соображениями — она помнила это, во время той пьянки, ведь тогда она ещё не была совсем на рогах — не стеснялась, потому что была сильно пьяна.

Но ей было так же неудобно думать об этом, когда она только ехала в офис.

Оказывается, что сообщения пропадают не у неё одной.

Нет, это было не тем, что её шокировало.

Шокировал её размах, о котором рассуждала Лена.

Пропадающие сообщения и ощущение, что психика даёт сбой у всех, кто прикасался к тому, что скрыто под завесой обыденности, — это лишь наклейка. Знак качества от какой-то очередной экспертной комиссии, щедро спонсируемой МЦАМОС.

Закончила свою историю Лена просьбой поискать какие-нибудь документы, что Олегу могли дать в детском приюте.

Она так извинялась за это и переживала, что едва не начала грызть ногти.

— Конечно, я поищу, — положила ей ладонь на плечо Анна. — Почему ты раньше не попросила?

— Да я… не хотела тебя лишний раз тревожить. К тому же, это касалось Олега… К тому же… нет, не так… Я уверена, что даже если что-то найдётся…

Она права.

Олег тоже говорил, что ему некуда обращаться.

— …это ничем не поможет? — закончила за неё Анна.

Лена молча закивала, закусив губу.

Молчание повисло за столом, и Анна всё же спросила:

— А как твой брат к этому отнёсся?

— Он мне не говорит, хотя копается в этих бумагах по полночи. Я очень переживаю из-за него… и из-за себя…

"Она тоже?!"

— Ты тоже?

Лена дёрнулась и замахала руками:

— Нет, нет… Просто… Ань… Он мне снится…

Далее Лена поведала историю о снах, чувстве вины. Разрыдалась.

Анне пришлось успокаивать подругу, которая просила у неё прощения.

"За что?"

Анна пыталась быть такой же чуткой, как была Лена тогда, в отеле, но, не являясь матерью, не могла.

Да ещё и виновато поглядывала на бармена, что косился в сторону их столика.

— Тш-ш-ш… Лен, ну всё… Давай прямо сейчас поедем, хорошо?

Лена всё же успокоилась.

Спустя несколько минут, когда она слегка подправила макияж, подруги покинули заведение, расплатившись за нетронутый салат.

Анна обещала себе больше не устраивать сцен в этом кафе, ведь ей нужно было приходить сюда.

Нельзя было распугивать клиентов слезами и кислыми рожами.

Выходя оттуда, она раздавала приветливые улыбки направо и налево.

— Подожди, стой! — крикнул Марсель, заметив, как зажёгся индикатор перегруза троса, прицепленного к тягачу. — ВЫРУБАЙ!

Водитель услышал и остановил ход.

Несмотря на сезон, разбор завалов, что остались после крушения ветряка, начался уже сейчас. К весне нужно было разгрести хотя бы ту груду, что была завалена снегом, чтобы компания смогла поставить новую установку.

Гарантия — учитывая трагичные последствия и прочие условия, что не входили в перечень страховки — была продлена. Вместе с извинениями и соболезнованиями, выраженными в письме, был прислан новый договор. Все расходы на устранение последствий, замену, последующее техобслуживание — всё это компания брала на себя.

Ради этого всего-то нужно, чтобы кто-то погиб.

Марсель, как мог, гнал от себя холодный цинизм, но он пробивался вновь и вновь, и, казалось, что совсем скоро он тоже начнёт говорить о «чёртовых корпоратах».

Да и вся та история с программой и расписанным будущим его детей — это до сих пор не укладывалось в голове и казалось больше каким-то розыгрышем.

Письмо отца… он перечитывал его столько раз, что знал наизусть до запятой.

Отец действительно изложил всё, что было расписано в документах. Своим языком. Сквозь призму своей ненависти к «чёртовым корпоратам». Он был субъективен.

Изучая канцелярский язык договоров и контрактов, Марсель видел нечто другое.

Он начал видеть план.

Отец лишь мельком упомянул это в письме, назвав «их школами», но там ведь было расписано всё. Вообще всё. Даже планы и проекты типового учебного городка прилагались, а также список дисциплин — в зависимости от выбранного направления.

Его дети могли бы стать теми, кто будет осваивать Марс.

Хотел бы он сам полететь туда? Возможно. Ведь он не знал ничего, кроме фермерской жизни.

Предложи такое Люку? Тот не стал бы размышлять и секунды — собрал бы чемодан мигом, и поминай как звали.

Не из-за того, что ему было некомфортно дома. Он любил семью. Но он знал многое — и о том, какие горизонты возникли перед человечеством. Им много рассказывают о будущей колонизации в школе.

Он бы не раздумывал.

Марсель взялся помогать работягам, которых направила компания. Бригада была небольшая, но они быстро расчистили площадку и хорошо прогрели груду обломков, откуда извлекали тело отца, когда буря утихла.

Снегопадов с той бури не было — будто бы природа выдала всё, на что была способна. Прогнозы на месяц вперёд были безоблачными.

Марсель был счастлив, что эту кучу уберут как можно раньше.

Лишь сломленная мачта постоит ещё какое-то время — как временный памятник погибшему отцу.

После его похорон должно было стать немного легче.

Пока Марсель этого не ощущал. Как и Лена.

Она вообще сильно изменилась после той бури, а письмо отца и вовсе пошатнуло её мироощущение.

Казалось ещё, что долгая разлука с мужем сказывается.

Дима сказал, что вернётся к концу месяца, и это вселяло какую-то надежду, ведь работы всё прибавлялось. Совсем скоро новогодние каникулы закончатся, и Люк вернётся в школу, поэтому Марсель останется практически один.

Наедине со своими мыслями, которые Лена сильно критиковала.

Вот и сейчас, отвязывая трос от куска короны ветряка, что они хотели вытащить — она зацепилась за обломок мачты, и, скорее всего, сперва придётся вытаскивать его, чтобы добраться до неё — он думал.

Думал о том, что его ещё нерождённые дети могли бы вырваться отсюда.

«Ты хочешь лишить их выбора, отдав им?» — спросила Лена, когда они вчера обсуждали её подозрения насчёт несоответствий, которые она нашла в расходных сметах.

Она привезла из города выпускные документы Олега. Из приюта.

Марсель глянул их по диагонали — не нашёл ничего странного.

Тогда они и поругались. Впервые. По-настоящему.

Ведь она наотрез отвергла его доводы.

Она даже не поняла того, что он сказал ей:

«Лен, а у кого из нас выбор был, ты о чём?»

Она тогда так вспылила, сообщив, что бросила бы всё и увезла отсюда Рене.

Не спросив его о том, хотел бы он быть увезённым.

Марсель много раз перечитывал строки с извинениями отца — и не мог простить его.

Ведь он не видел за ним никакой вины.

То, что это была корысть? Нет.

Отец и мать любили его — по-настоящему.

Не будь этой программы — были бы у него родители?

Нет. У Олега ведь их не было…

Финансирование их семьи и фермы, которая стала частью и даже, в какой-то мере, смыслом… разве к этому можно относиться плохо?

Тоже нет. По крайней мере, он не мог.

Лозунги о свободе выбора, что изложила тогда Лена…

Марсель знал, что это последствия стресса, разлуки, двух смертей…

Много на неё навалилось. Гораздо больше, чем на него.