После разгрома «Дикой дивизии» и внутрикорпусного переворота в III-м кавалерийском корпусе, Корнилов всё взвесил и решил отложить взятие Петрограда и Москвы на «как-нибудь потом».

— Можно же стать Наполеоном II, — с усмешкой парировал генерал.

— Этот тоже, насколько я знаю, плохо кончил, — припомнил Аркадий. — То ли от болезни, то ли отравили.

— Тогда лучше буду оставаться обычным генералом, — вздохнул Николай Николаевич. — Не моё это — править государством. Вот не моё и всё. Корнилов — глупец, если думал, что справится. Если он собирался править так же, как организовал мятеж, Россия была бы обречена.

— Возможно, — пожал плечами Аркадий. — Что ж, похоже, что вам придётся готовиться к следующему Святому Георгию.

— Кто ещё в этой стране получал Георгии в такой короткий срок? — усмехнулся Алексеев. — За подавление мятежа против законной власти мне должны дать минимум I-ю степень…

— Главное, чтобы не пристрелили или не отравили, — предостерёг его Немиров. — Керенский глуп, но вот его окружение…

— Да я в Петрограде уже давно не хожу без вооружённого охранения, — ответил на это Николай Николаевич. — Но что ты думаешь о нашем плане? Не пришло ли время свалить Временное правительство и привести к власти нашего общего друга?

— Время ещё не пришло, — покачал Аркадий головой. — Нужно дать Керенскому «настояться».

Мятеж Корнилова был обречён с самого начала, так как единственные его реально боеспособные подразделения были разбиты или разоружены под Псковом. «Дикая дивизия» была уничтожена почти в полном составе, она буквально стёрлась об ружейно-пулемётный огонь, а вот III-й кавалерийский корпус разоружён и доставлен на Северный фронт, где уже проходят военно-полевые суды.

Остальные мятежные подразделения подверглись влиянию одного очень опрометчивого хода Керенского. Александр Фёдорович сглупил и воспользовался услугами большевиков, которые с радостью предоставили ему своих агитаторов.

Мятежники отступают к Самаре, по пути теряя солдат. Агитаторы отрабатывают за идею, поэтому Корнилов теряет целые роты и батальоны. Боевые действия не ведутся, а будущее Белое движение теряет подразделения…

«Эх, жаль, что Семёнов не догнал», — с досадой подумал Немиров. — «Или не захотел?»

Теперь, после такой пусть и не крупномасштабной, но измены, под подозрением находятся все офицеры. Никто не знает, каких именно взглядов они придерживаются. Никто не знает, что ими движет, а главное, никто не знает, предадут ли они или когда они предадут.

«Вот тебе и причина, почему большевики в моей истории не доверяли царским офицерам», — подумал Аркадий. — «Гораздо проще и безопаснее объявить их всех заведомо предателями, чтобы не было потом обидных провалов».

Но эту проблему должно решить формирование РККА. Добровольцы из офицеров, добровольцы из унтеров и добровольцы из солдат. РККА будет меньше чем вся царская армия, она будет лучше оснащена, за счёт поэтапной демобилизации, а самое главное — её будет сильно дешевле кормить.

Только вот до этих благословенных времён мира, в которых отчаянно нуждался Аркадий, нужно было как-то дожить.

«Но работаем с тем, что есть», — страдальчески поморщился он. — «Я уже сделал очень много и существенно изменил историю».

Дальше разрыв между тем, что он помнит и тем, что происходит, будет расширяться.

— Немцы, сукины дети… — прорычал вдруг разозлившийся Алексеев. — Вот как можно идти к миру любой ценой, если эти подонки используют любую нашу слабость? Как этого не понимает Ленин?

Кайзеровская армия, будто зная о грядущем мятеже, предприняла попытку наступления на Ригу. Неудачно, конечно, но всё равно неприятно.

— Да всё он понимает, товарищ генерал, — вздохнул Аркадий. — Мы будем идти к миру, но не путём наступательных успехов. Сами видели, к чему приводят агрессивные порывы. Почти полмиллиона человек больше никогда не вернутся к своим близким.

— Эх… — генерал налил себе ещё одну стопку. — Сопьюсь так… Но душа просит…

— Не оправдывайтесь передо мной, товарищ генерал, — попросил его Аркадий. — Лучше обсудим сдерживание Восточного фронта.

«Восточный фронт» — это гипотетический промежуток между Казанью и Самарой, на котором бы занял оборону Аркадий.

Форсировать Волгу — это лютая головомойка, поэтому мятежники, ещё не идентифицирующие себя как отдельное Российское государство, должны будут использовать это стратегическое преимущество.

Их критически недостаточно, чтобы контролировать всю реку, от Нижнего Новгорода до Астрахани, поэтому реально сделать короткий оборонительный периметр вдоль ключевых городов.

— Да что тут обсуждать-то? — раздражённо махнул рюмкой Алексеев. — Надо преследовать этих сукиных сынов и давить, пока не задохнутся. «Сильная власть», етить её…

— Не думаю, что наступательные операции без тщательной подготовки будут иметь какой-то ощутимый смысл, — покачал головой Аркадий.

— Подготовимся, — уверенно произнёс Алексеев. — Но сначала нужно понять, где остановится Корнилов. Обложим его по контуру, оброем траншеями, а потом оставим охранные дивизии и артиллерию — пусть пробует пробиваться…

Среди верных Корнилову генералов оказался небезызвестный генерал-лейтенант Деникин, генерал-лейтенанты Эрдели, Лукомский, Романовский, Плющевский-Плющик, Ванновский, Селивачёв, Орлов и Тихменев. Помимо этого в войсках мятежников сейчас находятся члены ГК Союза офицеров армии и флота, но их имена Аркадий запоминать не стал — они есть в списке, распространённом по всему фронту.

— Чехословацкий корпус, — напомнил Аркадий.

— Я не думаю, что они представляют какую-то опасность, — покачал головой Алексеев. — Пусть сидят на Юго-Западном фронте — их и так неплохо потрепало в наступлении Керенского.

— Тем не менее, считаю, что они остаются главной угрозой нашему плану, — настоял Аркадий. — Нужно заранее подвести достаточно войск, чтобы разоружить это формирование и заключить под стражу. Это граждане чужой страны, которая необязательно станет нам дружественной, напоминаю.

— У нас тут немцы никак не успокоятся, а ты предлагаешь выделять войска для нейтрализации условно-дружественного корпуса? — спросил Николай Николаевич.

— Они нам ни разу не дружественные, — вздохнул Аркадий. — И немцы станут для нас меньшей проблемой, если чехословаки вдруг решат восстать. Это всё существенно осложнит — нам это не нужно.

— Ладно, — генерал налил себе ещё одну рюмку. — Обсудим это с Лениным. Если уж он скажет, что твои опасения не безосновательны, то выделим войска для разоружения чехословаков.

— Наверное, приятно носить буржуазную награду? — снисходительно улыбаясь, поинтересовался Зиновьев.

— Буржуазные награды, — Аркадий ткнул в два ордена Святого Георгия, а затем указал на георгиевское оружие. — Я трижды буржуазно награждённый.

— Я считаю, что неу… — заговорил Зиновьев.

— Товарищи, — неделикатно прервал его Ленин. — Мы близки к нашей общей цели и споры сейчас несвоевременны.

— Нет-нет, — покачал головой Аркадий. — Мне интересно, что хочет сказать Григорий Евсеевич. Вы хотели сказать, что это неуместно? Вот это георгиевское оружие я получил за уничтожение банды грабителей, пытавшихся атаковать заставу, которую я возглавлял. Они приходили за моей головой — обещана была отара в сто пятьдесят овец. Убив тех бандитов, я защитил мирных жителей Ферганской области и установил в том регионе покой. Заслужил я эту буржуазную шашку? Или это было неуместно?

— Присутствие царских войск в том регионе — это проявление империализма, — заявил Зиновьев.

— Вот этого Георгия IV-й степени я получил за штурм германских позиций, — продолжил Аркадий. — Империалистическая война, да, но у меня были какие-то варианты? Вот вы скажите, Григорий Евсеевич, если героизм произошёл на империалистической войне — он ненастоящий?

— Настоящий, но он не отменяет империалистический характер войны, — после недолгой паузы ответил Зиновьев.