— Не было, Лесьярушка, — тон Кощея снова сменился на умильный.

— Да откуда ты знаешь?

— Да где бы ты взяла такого, как я? Таких, как я, больше нету…

— Да уж, — пробормотал я. — Таких долбодятлов, реально — поди найди. — Повернулся к лесовичке. — Уважаемая! Ну, что вам стоит? Вы вроде не школьница на выпускном балу.

— Что мне стоит⁈ — возмутилась лесовичка. — Ах ты, потаскун! Развратник! По себе судить привык! А я сколько веков одна-одинёшенька прожила, честь блюла девичью!

— Вас не поймёшь. То — хрен знает, сколько, то про девичью честь… Вы, это. Может, просто стесняетесь? Давно, наверное, не возвращались… так сказать, в прежнюю форму. Оно там, может, за века слежалось, или ещё чего? Так это вы не волнуйтесь. Кощею волю дай — он вас в любом виде отлюбит, у него тысячу лет женщин вообще не было. А я отвернуться могу, мне не сложно. Да и в целом — не сказать, что впечатлительный.

— Это ты что сейчас такое сказал? — изумилась лесовичка. — Это ты думаешь, что я некрасивая, что ли⁈

Она выпрямилась. Повела плечами, встряхнула головой. И тут же на моих глазах сухонькая старушка как будто начала расти. А вместе с тем менялись её лицо и тело.

Разгладились морщины, налились румянцем полные губы, сверкнули зеленью глаза. По плечам рассыпались густые тёмно-рыжие волосы. Расширились бёдра, поднялась грудь, уточнилась талия. Из одежды на роскошной девушке осталось несколько сухих листочков, целомудренно приклеившихся к самым интересным местам.

Трансформация закончилась. Кощеева башка от восхищения потеряла дар речи.

Я пробормотал:

— Офигеть… Не, ну как мужик мужика — я тебя понимаю. Такую и сам бы не забыл.

Чутким ухом своим я уловил откуда-то снизу, из недр дома грохот. На него наложились встревоженные голоса.

Извинившись, я вышел из башни и спустился по ступенькам.

— Что тут такое?

— Да там, барин, с запертого крыла что-то ломится, — сказал Данила с топором.

— Вона чё эрекция животворящая делает… Ладно, сейчас разберусь. Вы, никто не лезьте. Там дело особое.

Спровадив таким образом Данилу, я вышел на улицу, миновал свой морок и проник на запертую территорию. Здесь удары раздавались громче. Само собой.

Тело Кощея стояло на коленях возле подвальной двери и долбилось в неё всем телом. Когда я открыл, оно от неожиданности упало на пол.

— Я уж и подзабыл, какой ты здоровенный, — задумчиво изрёк я, глядя, как эта хреновина поднимается на ноги. — Да уж… А что если ты, мил человек, мне звездишь? Я тебя соберу воедино, а ты мне тут экстерминатус устроишь, потом в загробный мир вернёшься, и повторится всё как встарь? Ночь, ледяная рябь канала, аптека и далее по списку?..

Тело Кощея вновь встало на колени. Если раньше в этом была объективная необходимость — оно просто не помещалось в подвале в полный рост, — то теперь конкретно умоляло. Хотя даже без башки было чуть выше меня.

— Да я не возбуждаюсь, когда передо мной на коленях стоят. Мне, Кощей, доводы нужны. Гарантии.

— Какие ещё тебе гарантии? — послышался вдруг грустный голос.

Я обернулся, увидел Лесовичку. Она стояла поодаль, на этот раз одетая. В свой излюбленный прикид. Листья, травы, ветки, ягоды.

— Вы это о чём? — вежливо спросил я.

— Сам царь загробного мира перед тобой на колени встал. И я тому — свидетельница.

— Это разве гарантия? Да он вас же первую прикончит, как свидетельницу, и дело с концом.

Лесовичка покачала головой.

— Не знал ты Славомыса.

— Бог миловал.

— Не таким он был, чтобы на колени встать, а потом предать. Трудно его было заставить колени преклонить, но если уж признал кого над собой — так тому и быть, значит.

— А девушек невинных Славомыс раньше похищал?

Вздохнула Леська.

— И то правда, Владимир. Изменился он, сильно. Можешь ему поверить, а можешь не верить. Что до меня — я не знаю, хочу ли видеть его прежнего. Прими сам решение. За всех.

Ну, блин. Легко сказать!

Давай-ка начнём с того, что я и тебе не сказать, чтобы прям доверяю. Да, ты нам с Захаром помогла, потом мы тебя выручили, ты мне подгон хороший сделала. Потом опять же Захара с деревенскими приютила, согрела-обсушила. Дальше мы твои проблемы порешали. Ну, прямо скажем, хоть количественно ты нам больше помогала, чем мы тебе, однако рисковали и напрягались сильнее мы. Шутка ли — целого лешего забить! Не, ну то есть сейчас, конечно, шутка — так, размяться поутру. А тогда нифига не смешно было. Десятком стояли, чуть все не полегли. Так что профита с нас ты больше получила, чем мы с тебя. И в серьёзном деле я тебя не проверял ни разу. В окопе одной ложкой на двоих из котелка не хлебали…

Я думал, Лесьяра ждала. Тело Кощея стояло на коленях, молитвенно сложив перед грудью костяные руки. Я поморщился. Ладно… Хрен с ним, я сегодня фаталист. Меры предосторожности, конечно, приму, но в целом — пускай.

Я сидел в столовой один и пил чай. В доме было тихо. Ни одной, можно сказать, живой души, если не считать живой душой Лесьяру. Всех домашних я загнал в яйцо. Настроил перемещение на двор своего оплота и дал наказ в случае чего нажать определённую кнопочку. За кнопочку отвечал Тихоныч, как самый рассудительный.

Выбранную комнату я огородил по периметру противотварной цепью. Смешно, конечно, надеяться, что она удержит Кощея в полной силе, но тут уж лучше больше, чем меньше. К тому же, рассчитывал я не только на цепь. Знал, что в этом доме есть кое-что, что в решающий момент защищает хозяина. Однажды оно помогло мне справиться с Троекуровым, когда эта мразь додумалась припереться ко мне в гости и начать качать права. Вряд ли Кощей ожидает такой подставы, так что преимущество у меня будет.

Ну и Истинный меч, прокачанный ножнами Мономаха. Не будем забывать, что у Кощея меча больше нет. Его прихватизировал Гравий, я возражать не стал. У меня свой есть, козырный, а с этой дурой при обычном человеческом росте работать невозможно. Что уж Гравий с ним делать собрался — понятия не имею. Сделает — покажет. Может, на стенку дома повесит, для красоты. Самое применение.

Было тихо. Ну а чего я, собственно, ждал? Стонов на весь дом и трясущейся люстры?

Хлопнула дверь. Я повернул голову, услышал шаги. Они приближались, приближались… И вот в столовую вошёл мужчина. Не сказать, чтоб молодой, лет пятидесяти. И правда высокий, хоть и не до такой степени — на голову выше меня, так, навскидку. Одет он был в какие-то старинные одежды, сейчас ничего похожего не носят. Лицо суровое, но при этом как будто отрешённое. Голова перехвачена узорчатым шнурком, завязанным узлом на затылке.

Кощей остановился, посмотрел на меня. Не дожидаясь приглашения, сел напротив. Между нами оставался целый длинный стол. Если кастану Знак — десять раз успеет увернуться, упасть вместе со стулом, а потом атаковать…

— Вот и всё, — тихо сказал Кощей. — Можешь убить. Родий только не получишь, костей не соберёшь.

— И что? Нет даже соблазна нарушить слово и убить меня?

— Как я тебя убью? Я простой человек.

— Так перекинуться обратно в скелета — не?

Кощей покачал головой и усмехнулся с такой грустью, что даже мне стало как-то не по себе.

— Став Кощеем, я от человеческого отрёкся. Но сила моя росла. И однажды я понял, что смогу снова превратиться в себя прежнего, живого, могущества моего на это хватит. Но вот обратно — уже не сумею. Кончено со мной, охотник.

— Ну, отчего же кончено? Почему не просишь меня, чтобы просто тебя жить оставил? Как человека.

— Потому как не жизнь это. Кощеем я только силу чувствовал и понимал, ничего кроме силы не нужно было. А сейчас человеческая кровь по жилам течёт. Жив я, а не жив. Сердца-то нету.

— Давай про сердце подробнее. Договор был — рассказ за Лесьяру.

— От своих слов не отрекаюсь, охотник. Слушай.

И Кощей рассказал полную версию событий, случившихся в незапамятные времена в загробном мире.

В общих чертах всё было так, как он уже говорил прежде. Начался вдруг среди ночи натуральный звездопад. Никто не знал, что происходит, все были в панике. Ну, может, кроме Кощея, который сразу почуял, что коли текущий царь потустороннего мира чего-то боится, то надо это брать и использовать. На худой конец — дружить с этим. Потому что Славомыс не был рождён, чтобы перед кем-то в грязи ползать. Ему самому нужна была власть. Ну, в крайнем случае, полная свобода. А после смерти он оказался хуже распоследнего холопа — расплачивался за земные грехи.