Разумовский вложил мне в ладонь изогнутую трубку, заканчивающуюся раструбом. Показал, что трубку нужно приложить к стене, а раструб к уху. Я прислушался. Речь шла о красавице. Я прислушался уже заинтересованно. Оказалось, что красавица — левретка какой-то необыкновенной расцветки. Тьфу ты, блин, нашли, что обсуждать! Дальше я на предмет беседы внимания не обращал.

Худощавого отмёл сразу, Министр выше ростом. А вот к грузному присмотрелся внимательнее. Голос Министра помнил хорошо.

— Ну что? — прошептал Разумовский.

— Нету здесь Министра, — отозвался Николка.

Я кивнул:

— Согласен. По телосложению один из этих двух мог бы подойти, но голос — не его.

— Голос можно подделать.

— Это тональность можно подделать, говорить грубее или писклявее. А чтобы так искусно изображать грассирующее «р», надо долго тренироваться. Этот человек картавит. Министр говорил чисто.

— Нет его здесь, — повторил Николка. — Всё, господин хороший, можно мне…

— Постойте, — Разумовский нахмурился. — Вы что, хотите сказать, что там два человека?

— А сколько должно быть?

Разумовский прильнул к глазку. Отодвинувшись, обронил сквозь зубы: «Ждите!» и выскочил в коридор.

— Жди, — сказал я Николке. И вышел за Разумовским.

Чтобы увидеть, как он схватил за грудки человека в ливрее.

— Где Ваальс⁈ Я тебя спрашиваю!

— Не могу знать, ваше благородие! — голос человека отражал полную растерянность. — Мы, как велено было, приглашение доставили, в карету усадили, ко двору привезли. Сопроводили в залу, кою вы указать изволили…

— Он оттуда выходил?

— Не могу знать, ваше благородие! Я сопроводил, да вам докладывать побежал, что дело сделано.

Разумовский выругался и исчез. На него магия его же амулетов, запрещающая перемещение Знаками, очевидно, не действовала.

Я вернулся к комнату и подошёл к глазку в стене. Разумовский уже стоял посреди нарядного помещения, а оба господина изумленно смотрели на него. Я поднёс к уху трубку.

— … Ван дер Ваальс был здесь? — донеслось до меня.

— Был, но недолго. Поздоровался, по залу побродил, а потом говорит: «Господа, прошу меня простить, неотложное дело!» И вышел. Больше не возвращался.

Разумовский выругался ещё забористее.

— А что случилось, Никита Григорьевич?

Этот вопрос остался без ответа. Разумовский исчез — для того, чтобы в ту же секунду оказаться рядом со мной и Николкой.

— Можешь без прелюдий, — остановил я. — Упустили?

— Да. Эти…………!

— Ого. Я и не думал, что аристократы так загибать умеют. Где насобачился?

— В юности у охотника обучался.

— Вот оно что. То-то, думаю, чем-то родным повеяло… Ну, я — за Министром. Ты со мной?

— А ты знаешь, как его найти?

— Не знал бы, звать бы не стал. Только пообещай рот на замке держать.

Разумовский положил ладонь на рукоять шпаги, висящей у пояса.

— Клянусь.

Я призвал Путеводное Яблоко.

— Леопольд Ван дер Ваальс. Покажи.

Яблоко поднялось на уровень моих глаз. Воздух под ним знакомо загустел. Проступила картина: человек с перекошенным от злости лицом барабанит тростью по стволу дерева.

— Что он делает? — изумился Разумовский.

— Пришёл к какой-то высшей твари. А её, по ходу, дома нет.

Учитывая то, что долбил Ван дер Ваальс по дереву, вариантов было не так уж много. Опять леший. Однообразно пошло, как-то даже как будто нерадостно. Ну что такое леший? На десяток работы. Конечно, Алексея можно взять, чтоб подкачался, Неофита, опять же. Может, Степан подтянется. Хотя что значит «может»? Подтянется, куда он, нафиг, денется. Охотников много не бывает.

Николка, увидевший голографическую проекцию в воздухе, нисколько не удивился и не испугался. Наоборот, подошёл ближе, всмотрелся в изображение и с уверенностью заявил:

— А вот это — он, Министр!

— Серьёзно? — вздохнул я. — Не может быть… Как же мы сами не догадались.

— Если сами могли, тогда зачем было меня брать? — насупился Николка.

— Ну, извини, тут сам видишь, всё немного…

— Я из-за вас часы покрал.

Мы с Разумовским повернулись и посмотрели на Николку. Тот показал нам золотые часы на цепочке.

— Ты их где взял? — спросил я. — Ты ведь даже из комнаты не выходил! Как в том анекдоте про русского в герметичной камере с двумя титановыми шариками, только наоборот.

— Там, в кресле, — уныло сказал Николка, показав себе за спину. — Завалились между подушкой и подлокотником.

— Это Ахриянова часы! — воскликнул Разумовский. — Он их искал… Да как ты прознал, что они там лежат⁈

— А мне почём знать? Оно ж всё будто зовёт меня. Так и поёт в голове: «Иди сюда, Николка, возьми меня! К тебе хочу!» — особенно ежели трости.

— Ну-ка держи, — протянул я Николке амулет, определяющий Силу. Тот, с которым мы вычислили Степана в Обрадово.

Николка взял его, сжал. Ничего не произошло.

— Не охотник, — покачал я головой и забрал амулет. — Просто уникум. Свой, природный. Таких в заповедниках держать надо, чтоб не вымерли.

— На каторге их надо держать, — проворчал Разумовский.

— А я о чём говорю?

— Не губите! — тут же грохнулся на колени Николка. — Нельзя мне на каторгу, у меня здоровье слабое! Дозвольте к доброму графу вернуться! Пока я на птичнике работал, ничего такого и в мыслях не держал, и искушений не знал!

Разумовский, ворча, забрал у Николки часы. Мы вновь посмотрели на голограмму и увидели, что Ван дер Ваальс так-таки достукался.

Дерево, до которого он домотался со своей тростью, отъехало в сторону, и Министр, даже не дождавшись окончания процесса, пошёл вниз, в образовавшийся тоннель. Из тоннеля лился наружу тревожный красный свет. Ступени уводили в лютую глубину. И яблочко, что характерно, дальше следить за Министром не стало. Изображение зарябило и потухло.

— Вопрос на засыпку, — проворчал я. — Куда этот сукин сын мог упереться, что даже мой распрекрасный Знак не сумел за ним последовать?

— Полагаю, ответ может быть лишь один, — отозвался побледневший Разумовский, — и тебе он известен так же, как мне.

Ответ был и вправду известен. Потусторонний, мать его, мир. Тот самый, где черти уже спят и видят, как бы разобрать меня на микроэлементы. А сейчас там до кучи нарисуется Министр и доложит, что всё пропало, гипс снимают, клиент уезжает. После чего, надо полагать, мне придётся ждать сюрпризов.

— Так… — Я в задумчивости почесал нос. — Значит, вот что мы сейчас будем делать…

— В розыск эту скотину объявлю! — рыкнул Разумовский. — Всю полицию поставим на уши!

— Ну и на кой-ляд нам стоящая на ушах полиция?

— Эм… Не понимаю.

— Вот и я не понимаю. Во-первых, человек (будем называть это так), за которым мы охотимся, обладает нечеловеческой силой, амулетами и вообще всесторонне развитая сволочь. У вас настолько переполнены ряды МВД, что вы хотите послать их на убой?

— Н-да, согласен, это я поспешил… Разумеется, тут — дело охотников. Они должны…

— Охотники если кому чего и должны — всем прощают. Ты можешь только с главами орденов поговорить. Валяй, начинай. Перед тобой глава Ордена Истинного Меча.

Разумовский посмотрел на меня как-то диковато и сказал:

— Я хочу, чтобы ты всех своих людей поднял искать Ван дер Ваальса.

— Да, конечно, не вопрос. Уже третьи сутки ищут.

Взгляд Разумовского сделался опасным.

— Что это ещё за шутки⁈

— А как ты себе представляешь вот это вот «искать Ван дер Ваальса»? — рявкнул я в ответ. — Ломануть толпой в потусторонний мир? Найти это дерево? Есть идеи, в каком оно хотя бы городе? Может, мы уверены, что оно хотя бы в России? Нет. Но даже это — ладно, дерево, допустим, найдём. А дальше?

— Что ты предлагаешь? — Разумовский буквально заставил себя успокоиться.

— Прекратить совершать предсказуемые истерические поступки и подумать, что мы имеем. Первое: Министр как-то чухнул, что он под колпаком. Это говорит нам о том, что он очень осторожен, хотя не очень умён.