Дома, в Давыдово, все спали. Я переоделся, притопал на кухню и сам заварил себе чаю. Хм… Кажется, вообще впервые в этой жизни сам завариваю себе чай. Геморрное дело — без электричества-то — но справился. Когда чайник уже закипал, нарисовалась заспанная Маруся. Очень удивилась моим действиям, но компанию составила. Вытащила откуда-то крендельки и мёд. Устроились прямо на кухне. Маруся поинтересовалась, как прошла охота. Я коротенько отчитался.

— Главное, что вы живы, барин, — заключила Маруся. — А Митрофанушка где?

— Какой Ми… А, Неофит? Да в кабаке, со всеми отмечает.

— В кабаке?

— Угу… Н-да, согласен, звучит так себе. Я как-то забыл, что среди нас несовершеннолетние. Но за ним Мстислава присматривает.

Блин… За Мстиславой за самой бы кто присматривал. Демид вот, в Питере, справлялся с этой задачей из рук вон плохо.

Я вздохнул, но потом успокоил себя мыслью, что в кабаке есть ещё Земляна, есть не совсем уж тупой Захар. Есть мудрый Прохор. Есть Егор, в конце концов, на которого как на себя можно положиться. Да и сам Неофит — не оранжерейное растение. Не потеряется. Опять же, амулет для перемещений по Знакам у него есть. Хватит всё контролировать. Сейчас уже конкретно настала пора сосредоточиться на главном.

— И что же, вы правда завтра в потусторонний мир пойдёте? — спросила Маруся, глядя на меня во все глаза. И сама же содрогнулась от ужаса, которым повеяло от её слов.

— Надо идти, куда деваться.

— И то верно. Барышню-то жалко! Она хорошая, добрая.

— Ну да. И барышню жалко, и чертей с Кощеем жалко…

— А этих-то чего?

— Ну как же. Живут с такими уродствами и даже не соображают, что уроды. В заблуждении, получается, пребывают. Надо им как-то рассказать, посочувствовать, что ли… Вот что, Маруся, я спать хочу. То есть, не то, чтобы совсем. Сейчас кое-что такое сделаю, что малость не до сна будет. Ты иди пока ко мне в башню, а я скоро приду.

Маруся нежно улыбнулась и, убрав посуду, улетучилась. А я вышел из дома и открыл дверь сарая. Скастовал Светляков и окинул взглядом своё баночное богатство.

Время пришло. Собственно, ежу было понятно, что тысячу родий я не насшибаю за столь короткий срок одной лишь охотой. Так что пора использовать чит-коды.

После всех своих перипетий я обладал родиями в количестве двухсот восемнадцати. До тысячи не хватало всего ничего — семьсот восемьдесят две родии.

Каждая банка — это десять родий. Десять банок — сто. Мне нужно семьдесят девять. А здесь, по самым примерным подсчётам, штук двести.

Жаль, конечно, что не получится их сначала открыть, собрать комплекты, а потом бахнуть некомплектные части. Если вскрывать осторожно, родийный механизм тихонько ломается. Но времени у меня, как обычно, нет. А значит, будем работать наугад.

Для пробы я вытащил на свободное место десяток банок. Составил из них пирамидку с основанием четыре банки. На них — ещё четыре, сверху — две. Отошёл, вытянул руку и кастанул на всё это дело Костомолку.

Молнией меня отшвырнуло на дверь, которую предусмотрительно закрыл. Затылком приложился неслабо, аж искры из глаз полетели и язык прикусил.

Сотня родий за один присест — это тебе не хрен собачий.

— Терпимо, — сказал я хрипло. — Давай ещё разок.

Следующая сотня пошла тяжелее. Я вырубился на несколько секунд, а когда пришёл в себя, из носа текла кровь. Четыреста восемнадцать родий.

— Соберись, тряпка, — приказал я себе. Убрал искорёженные банки и составил на их место новые.

Когда поднимал руку, она дрожала.

В этот раз сознание получилось удержать. Но я упал сначала на колени, потом — на руки. Стоял так, тяжело дыша, и пытался ухватить за хвост стремительно крутящийся вокруг меня мир.

Пусть там, в кабаке, не думают, будто мне скучно. По ощущениям, к пятому литру креплёного приближаюсь.

Пятьсот восемнадцать родий.

Ну что, ещё пять раз?..

В себя я пришёл так мягко и плавно, будто вынырнул из облака. В голове было восхитительно ясно. Лежал на мягком. Ноздри щекотал приятный запах чего-то травяного. Рядом кто-то ходил, ворча. Стучала поварёшка о котелок или кастрюлю. Наверное, тётка Наталья завтрак готовит…

Стоп. Что-то тут не так. Какая, нафиг, тётка Наталья? Я что, в кухне сплю⁈

Глаза открывать не хотелось, но я сделал над собой усилие. И обнаружил, что сплю не в кухне. И не в башне. И не в сарае. И вообще не в своей усадьбе.

— Ишь ты. Выкарабкался, — хмыкнула Карелия Георгиевна, помешивая что-то в котелке. — И чего ж вы, молодые, все так на тот свет торопитесь? Недельку подождать просила — и того не утерпел.

— Я тут — как? — Язык плохо ворочался. — Я тут — почему?

— «Как», «почему», — передразнила Яга. — Меня под утро аж подкинуло. В потустороннем мире черти на рогах плясали — сам Владимир к ним идёт, да не с войной, а чин-чином, ногами вперёд. Это ж какая удача! Ну и понеслась спасать тебя, дурака. Уж не чаяла успеть. О чём думал-то, когда такое исполнял?

— О бабах, наверное…

— Думал бы о бабах — к Маруське бы своей наверх пошёл. А не банки мял в сарае.

— Ну, значит, о тварях.

— И о тварях неправильно думал! Вот помер бы — и чего? Что бы с этим миром без тебя сталось?

— Не помер же. — Я сел на лавке, где Яга устроила мне постель, потряс головой. — И вообще нормально себя чувствую. На удивление…

— Не за что.

— Спасибо.

Раздевать Яга меня не стала — видимо, ей уже было не интересно — только сапоги сняла. А меч — так вообще дома остался.

Я обратил мысленный взор на копилку родий и выдохнул с облегчением. Одна тысяча восемнадцать штук. Как в аптеке. Ну что ж — пора? Пора!

От очередного приступа головокружения я упал обратно на подушку. Яга, отвлекшаяся на котелок, этого не заметила.

— Ты ранг-то поднимать не спеши, — не оборачиваясь, ворчала она. — После такого сперва оклематься надо. Вот сейчас отварчику выпьешь, потом позавтракаешь, поспишь — и тогда уже…

— Поздно, — прохрипел я.

Яга резко развернулась с поварёшкой в руке, как будто готовая отоварить загулявшего мужа. Глаза её округлились.

— Да что ж ты, ирод, делаешь-то⁈ — завопила она. — Что ж ты, злодей, вытворяешь⁈

Крики доносились будто издалека. И сама Яга делалась всё меньше и меньше. Тонула в белизне. Много было вокруг белизны. Я ещё успел подумать, что белое — это хорошо. Такой чистый непорочный цвет. Раствориться бы в нём…

От упаднических мыслей, обманом внедрённых мне в меркнущий разум, спас горячий отвар. Он ошпарил губы, нёбо, язык, гортань, хлынул по пищеводу в желудок и там вообще взорвался атомной бомбой.

Я рванулся и заорал. Белизна исчезла, вернулась избушка Бабы Яги, a. k. a. Карелии Георгиевны.

Сама Яга стояла надо мной с деревянной кружкой и смотрела зло.

— Горячо? Вот то-то же! Совсем ума лишился⁈ Что творит, что творит! Очухался?

— Ыгы, — только и сказал я.

Ошпарило меня недурно. Пришлось тут же кастовать Заживление. Попустило. Я вытер рукавом пот со лба и укоризненно посмотрел на Ягу.

— Методы у вас, конечно, гестаповские, но эффективные, не отнять.

Яга фыркнула и покачала головой.

— Повезло тебе, дураку, что отвар вскипеть успел! Без него не вытянула бы.

— Вытянули бы. Я в вас верю.

Я потянулся, проверяя организм на целостность. Всё в порядке. Я жив, и я — Тысячник. Цель достигнута. А значит, пора продолжать движение к цели.

— Что там у нас с навигатором? — Я поднялся с постели, потянулся ещё раз с наслаждением. До хруста в спине.

— С кем?

— Ну, вы там что-то исполняли, чтобы Катерину Матвеевну в загробном мире отыскать.

— Эх, ещё бы парочку деньков, — посетовала Яга. — Зелье настояться бы успело.

— Ежели бы да кабы…

— Да знаю, знаю. Сработает. — Яга со вздохом попинала стоящую под столом кадку. — Тебе прям щас, что ли?

— Можно немного позже. Вы же тут будете, никуда не уйдёте? Ближе к вечеру заскочил бы, а до тех пор — пусть его настаивается. В нашем деле каждая мелочь на счету.