— Вы не понимаете, — забормотал второй врач. — Это же Иван Иванович Ползунов, гениальный инженер! Если не сделать трепанацию, он может умереть!

— Вот поэтому я здесь и оказался. Отвалите от пациента!

Подойдя к Ползунову, я простёр над ним свободную руку. Меч не убирал, во избежание.

Для начала прокачал Знак Остановить кровь. Согласно справочнику, на третьем уровне этот Знак мог останавливать кровь от потерянных конечностей. Но кто ж знает, может, и с внутренними кровотечениями управится. В конце концов, Знаки работают сами по себе, а описания составляли люди. Скованные рамками своего опыта и общего развития медицины на конкретный исторический период.

Остановить кровь я кастанул дважды. Потом — Костоправа, тоже два раза. Мне показалось, будто голова Ползунова дёрнулась в стрёмных тисках. Теперь настала пора Заживления. Его я, не скупясь, тоже провёл два раза, а потом полирнул всё это Восстановлением сил.

— И что? — спросил врач с коловоротом, когда я опустил руку. — Вы его исцелили?

— Надеюсь, — процедил я.

Ползунов издал слабый стон.

— Как будто бы цвет лица стал здоровее, — заметил второй врач.

— Всё это — антинаучный бред! — махнул коловоротом первый.

— Антинаучный — да, но не бред, — поправил его я. — Впрочем, согласен, всегда лучше прикрыть себе задницу на всякий пожарный.

Родий у меня было полно, поэтому я решил заодно прокачать ветку, к которой раньше не прикасался. Но вот теперь пригодится.

Знак Удержать дух, открытие, первый уровень, минус пятнадцать родий. Работает на умирающих от старости и болезней.

Второй уровень, минус десять родий — работает на умирающих от ядов.

Третий уровень, ещё десяток родий — самое то для умирающих от физических повреждений.

Справочник упоминал о четвёртом уровне, который, собственно, был уже чутка про другое — он позволял призвать одного голого духа, без тела. Но это было, во-первых, не актуально, а во-вторых, требовало ранга Тысячника.

Я снова поднял руку над Ползуновым. Рука уже подрагивала. Всё-таки Целительные Знаки — это не просто так, побаловаться. Силу поджирают будь здоров. По внутренней моей шкале, мана просела изрядно, осталось меньше трети. Но уж на один последний Знак должно хватить.

Я кастанул Удержание духа и покачнулся. Амвросий, который недолго думая ввалился в операционную вслед за мной, незаметно придержал меня за плечи.

— Сиди тут, — приказал я ему. — И не позволяй этим маньякам сверлить череп живого человека.

— Сделаю, — кивнул Амвросий и, облизнув губы, поглядел на санитаров. — Братушки! Мне бы, это. Водички, а?

Вроде бы тихо спокойно попросил, но прозвучало так, будто если через минуту воды не будет — зарежет. Санитары бочком выдавились из палаты прочь. А я обнаружил, что до сих пор сжимаю огненный меч.

Погасил, убрал. Покосился на мучающегося сушняками Амвросия.

— Вы что, реально до сих пор вия празднуете?

— Вий не каждый день бывает!

— Это безусловно. Но, как бы, зима близко. Охоты мало будет. Поэкономили бы, что ли…

— Тю! Здесь мало будет — в Пекло подадимся. Или хоть в тот же Полоцк. Глеб рассказывал, у них там круглый год весело. Без корки хлеба не останемся.

Да, в столице у охотников мышление работало не так, как в Поречье. Хотя, справедливости ради, тут и возможностей побольше. Если бы скотина Мефодий всё это ещё искусственно не блокировал, Земля ему стекловатой…

Я вывел из палаты Александру — которая, оказывается, тоже успела просочиться за мной. Мы нашли скамеечку. Сели.

— Иван Иванович будет жить? — волновалась Александра. — Вы же вылечили его?

— Должен, — твёрдо сказал я. — Дадим ему сутки времени оклематься, потом поговорить можно будет. А пока вы мне расскажите, что случилось. Какого рожна вы с ним вообще забыли ночью на улице?

— Мы не были вместе! Не подумайте ничего такого!

— Александра Дмитриевна, дорогая вы моя. «Такого» мне придумывать не надо, свои фантазии я воплощаю в жизнь регулярно и с удовольствием. Соответственно, за друзей, к коим отношу Ползунова и вас, только порадоваться могу. Не в коем случае не осуждаю, просто не понимаю — зачем на улице-то? Холодно уже, не май месяц. И Ползунов — не подросток, живущий с мамой. У него и в доме места полно.

— Я сняла квартиру неподалеку от дома Ивана Ивановича.

— На хре… то есть, я хотел сказать, рад за вас. А зачем?

— Ну не могу же я, незамужняя девушка, позволить себе проживать в доме холостого мужчины! Это неприлично.

— А, ну да. Только теперь я уже вообще ничего не понимаю. Ползунов в доме, вы в квартире, но при этом почему-то ночью оба на улице.

— Потому что вы меня не слушаете!

Я всем своим видом изобразил готовность внимать.

— Иван Иванович чрезвычайно много работает. Буквально днюет и ночует в мастерской. Забывает даже о том, что человеку необходимо питаться, и это в его-то годы! Он ведь уже не молод. Ему тридцать пять лет.

— Ну да, совсем старик. Одной ногой в гробу. И что?

— Я взяла на себя смелость присматривать за Иваном Ивановичем. Слежу за тем, чтобы он своевременно принимал пищу. Чтобы вернувшись вечером домой, не закрывался у себя кабинете и продолжал работать, а ложился спать, как все нормальные люди.

— А каким образом вы это исполняете, проживая в другой квартире?

— Иван Иванович любезно предоставил в моё распоряжение две комнаты в своём доме.

— И вы живёте там?

— Ну да, я ведь так и говорю.

— Вы говорите, что у вас есть квартира.

— Конечно же, есть! Я приличная девушка!

— Но живёте при этом у Ползунова?

— Если того требуют обстоятельства.

— То есть, каждый день?

— Ну, конечно. Я же вам объясняю, Ивана Ивановича необходимо постоянно контролировать…

— Ой, всё. — Я поднял руки. — Больше даже пытаться вникать не буду. Правила приличия — не мой конёк; точка. Давайте по существу. Где были Ползунов и вы прошлой ночью?

— Иван Иванович задержался в мастерской. Было уже очень поздно, я волновалась. Обычно он появлялся хотя бы к одиннадцати, а тут уж полночь, а его всё нет. Мы с Игнатом решили идти в мастерскую.

— С Игнатом?

— Лакей Ивана Ивановича, вы его знаете. Юлиан Юсупович уже лёг спать, а одну меня этот упрямый старик не отпустил.

— Правильно сделал. И что?

— Мы прошли буквально несколько шагов, когда услышали крик. Кричал Иван Иванович, громко: «Негодяй! Не смей!» Я закричала: «На помощь!» и бросилась бежать. Игнат тоже побежал, но он не так проворен, как я. Когда я подбежала, увидела, что Иван Иванович лежит на земле, а этот мерзавец снова замахнулся тростью! Я его толкнула — с разбегу, изо всех сил. Он упал. Увидел, что я не одна, что ко мне спешит Игнат. И исчез. Просто растворился в воздухе — так же, как иной раз вы.

— Угу. И что это такое было, по-вашему? Ограбление?

— Не похоже на ограбление. Нападавший выглядел вполне прилично, в цилиндре и в плаще. Впрочем, было темно, я толком не разглядела. Может быть, всё это старое и…

Я покачал головой.

— Даже если приличный господин поизносился, на гоп-стоп он вряд ли пойдёт. Скорее уж чего-нибудь стырит тихопёрдом, например, матушкины серебряные подсвечники. Впрочем, чужая душа — потёмки. А это, насколько понимаю, та самая трость?

Я заметил, что набалдашник трости, которую сжимала Александра, покрыт засохшей кровью.

— Это? — Она посмотрела на трость так, будто до сих пор не замечала. — О… Да. Это он выронил, когда я его толкнула. Орудие уби… Ах, Господи, что я несу! В общем, нападающий бил этой тростью. Ударил Ивана Ивановича по голове.

— Та-а-ак. Вы позволите?

Александра протянула мне трость. Я взял её и внимательно осмотрел. Тёмно-коричневая, набалдашник деревянный, но посеребрённый. Краска облупилась, не в последнюю очередь, полагаю, благодаря нападению.

Увесистая хрень… Ага, вот, в набалдашнике просверлена дырочка. Ну да, ну да, плавали, знаем — свинец залит. И вполне обыденный аксессуар лёгким движением руки превращается в смертельное оружие. Ох и повезло Ползунову, крепкий у него череп! Ну и Александра удружила, конечно, вовремя забеспокоилась.