— Эй, — возмутился фальцетом другой участник пиршества. — Не надо меня снимать! Я без штанов!

— Но в проститутке! — прокомментировала Алена. — Поздравляю!

— Никита, отними у нее телефон! — тембр третьего я не смог распознать, на четыре слова он потратил куда больше одной октавы.

Филимонов, Ерофеев и Костецкий, баритон, фальцет и неопределившийся. Вся троица в сборе. Их папаши подали на меня в суд, который теперь, без поддержки натравившего их Вержицкого, безнадежно проиграют.

«Алена» тем временем изучала обстановку.

— Виски с колой? Ну конечно, неувядающая классика. Расползшиеся суши? Их надо было выбросить уже часа два назад. Фрукты можно оставить. Дополним натюрморт!

Прервав на миг съемку, «Алена» высыпала поверх испорченной еды цыганские таблетки. И сразу же продолжила съемку.

— Так, а что у нас на диване? Девочки, вам есть восемнадцать лет? Я бы и шестнадцати не дала. Четырнадцать, да? Мальчики, а ведь это статья. Ай-яй-яй! А если ваши папочки узнают, как проводят время их деточки?

— Никита, мать твою! — взвизгнул фальцет-Ерофеев, — отними уже у нее телефон!

— Ты что, сука, таблеток наглоталась? Моих таблеток! Как ты себя ведешь, дрянь? — Никита попытался отобрать смартфон, но заорал от боли, когда девушка выкрутила ему руку.

— А ну цыц! В следующий раз пальцы переломаю! Девчонки, а почему вас только двое? Мальчики пожмотились каждому по паре пригласить?

— Ты третья, дрянь, — вступил в диалог «неопределившийся» Костецкий. — Раздевайся, давай! И если я пойму, что ты испортила колеса…

— То поплачешь в подушку над испорченным вечером, — резюмировала «Алена».

— Аленушка, милая, — спросил Никита ласково, баюкая руку, — почему ты так себя ведешь?

— Видишь ли, Никита…

— Для тебя Никита Витальевич! — хозяин трезвел на глазах.

— Я тебя умоляю, Никитушка! Когда ты меня в первый раз послал за этой дрянью, — Алена набрала в горсть таблетки со стола и подбросила в воздух, — я чудом не погибла. Во второй раз мне повезло меньше. Меня убили, но я воскресла. Теперь перед тобой не забитая секретарша Алена, которую мог шпынять каждый, а монстр из ада! Хахаха!

«Алена» демонически захохотала, хотя на мой вкус это звучало мило, а не страшно. Но я пристрастен.

— Так отправляйся обратно в ад, сука! Только телефон оставь!

Фальцет вытащил откуда-то саблю, попытался грозно ею махнуть, но ударился коленом о край столика. Сабля воткнулась в паркет. Я решил, что пора выйти на первый план.

— Убери ножик, порежешься еще, — посоветовал я фальцету, заходя в пентхаус.

— А ты еще кто, — удивился Никита.

— Я дядюшка Боря из Воронежа, где в лесах много-много диких муравьев!

— Волков, дядя, — поправила меня «Алена», — воронежские леса знамениты волками.

— Наши леса изобильны зверьем. То ли дело ваши степи, охоты никакой! Сплошные суслики. Так, хорош бузить. Красотки, одеваемся и валим отсюда. Никита Витальевич, будьте любезны заплатить девочкам.

— Я уже заплатил их хозяину, — буркнул Филимонов.

— А теперь заплатишь им. Щедро!

— Или что?

— Или я твою шею гусиную сверну и скажу, что так и было.

Мне начали надоедать пьяные мажоры, никогда их терпеть не мог. Костецкий сунулся в карман, нащупывая пистолет, Ерофеев тянулся к сабле, пришлось достать моего любимого Тихоню и немного пострелять по светильникам.

— Сидите смирно, недоросли! Никита Витальевич, будьте любезны, отпустите девушек.

Филимонов подошел к одной из картин, отодвинул ее, открыв дверцу сейфа. Банальщина! Никита замешкался, набирая код, глянул на меня со значением, дескать, отвернись, дядя! Размечтался! Пришлось намекающе ткнуть его стволом Тихони в спину.

Хозяин пентхауса долго крутил в руках пачку банкнот, что-то высчитывая в уме. Мне надоело, я вырвал у него из рук деньги, отделил две стопки с палец толщиной, выдал уже одевшимся девочкам и выставил их за дверь.

— Слишком много! — вякнул Филимонов, но я посмотрел на него иронично:

— Думаешь?

— Давай спросим у них паспорта, — встряла «Алена».

Никита поморщился, делая вид, что не понял намек, но фальцет-Ерофеев оказался умнее.

— Они выглядели на все восемнадцать, — пробурчал он.

— Нет, не выглядели, — покачала головой «Алена».

Я бросил остаток денег обратно в сейф, но не дал Никите его запереть.

— Теперь о деле, — я указал троице на диван, и они там послушно расселись. — Алене не нравится служить у тебя, Филимонов. Она уже дважды рисковала жизнью ради пустой прихоти. Этого нет в ее трудовом договоре.

— Ты — слуга рода, тварь неблагодарная! — взорвался вдруг Костецкий, — простые людишки мечтают занять твое место!

— Она с удовольствием освободит теплое местечко. И, наверное, новые сотрудники с радостью сдохнут ради вашей унылой вечеринки. Напомню, что первый раз она чудом осталась жива.

— А сегодня? — повелся пьяный Ерофеев.

— Я же сказала, глупенький, — ласково ответила «Алена», — я умерла.

— С нами вчера интересный случай вышел, он немного касается вас, господа, — вернулся я в разговор. — Вчера мы с Аленой решили перекусить и немного отпраздновать нашу встречу. Мы — люди простые, благородных деликатесов, — я кивнул в сторону стола, засыпанного японской едой, — не ищем, дайте нам кусок мяса, приготовленный на огне, а к нему огурчиков соленых и прочих разносолов, да картошечки жареной с грибами, мы и счастливы.

— Мы тоже такое любим, — занервничал Ерофеев, видать, не насытился роллами.

— Значит, что-то человеческое в вас осталось. Но я не о кухне хотел рассказать. Нашли мы симпатичный загородный ресторанчик и засели там с Аленой. За соседним столиком разговаривали помещик Андрей Васнецов, а его Алена откуда-то знает в лицо, и его адвокат. Тоже мясцом под водочку не брезгуют.

— Васнецов, говорите? — заинтересовался Филимонов.

— Ага, теперь вам не скучно? Дальше еще интересней будет! Говорили они о вас, Никита Витальевич, слух у меня острый, а когда ваша фамилия прозвучала, нарочно прислушался.

— Они говорили обо мне?

— О вас троих, если быть точным. Бывают же такие совпадения! Но продолжу. Обсуждали они вас вот в каком контексте: некий весьма влиятельный барон Вержицкий скупил векселя вашей несвятой троицы, и других местных помещиков, имена которых не упоминались. С того момента вы трое с вашими родами у него в кулачке.

Я сжал кулак, демонстрируя, куда попала троица «Филимонов и компания». Пусть сами проведут аналогии и догадаются, каково их нынешнее положение.

— Васнецов хвастался, что дал барону пинок под его тощий зад, простите мой французский, я привожу слова помещика. Сейчас барон в панике покидает Нижегородскую губернию, и теперь означенные помещики Филимонов, Ерофеев и Костецкий подожмут хвосты. А сам Васнецов эти хвосты накрутит сперва в суде, где у глупых бароновых шавок нет никаких шансов. А если сунутся отношения выяснять, то и лично.

Я улыбнулся, глядя, как помрачнела троица, и продолжил.

— В этот момент я, извинившись, попросил дозволения присоединиться к беседе. Очень уж хотелось вступить в клуб недругов барчука Филимонова, — я ткнул пальцем в грудь Никиты. — Не серчайте, господа, но я пожаловался юристу Васнецова, что барчук Филимонов плохо обращается с моей племянницей, подвергает ее жизнь ненужной опасности и всячески унижает. Адвокат оказался настолько любезен, что подробно рассказал, как можно разорвать эти неприятные отношения на законных основаниях, а также составил все необходимые документы. Андрей Васнецов был еще более любезен и согласился оплатить этот труд, но тут уж я отказал, деньжат за свою жизнь заработал достаточно. Хватит на хорошее дело.

Я достал из портфеля бумаги.

— Здесь соглашение о разрыве контракта, а также положительная рекомендация. Все составлено лучшим юристом губернии. Когда вы подпишите документы и, разумеется, выплатите девушке выходные и подъемные, мы выйдем за эту дверь и больше друг о друге не услышим.