Снова загудели моторы, глухо, пока вполсилы, качнуло, полумесяцы берегов бухты двинулись назад, последней глаз зацепил красно-белую башенку маяка. Море слегка морщило, но «Орион» уже встал на крыло и качки не ощутил. Хорошая машина, правда хорошая. Жалко если загубим.

Где, где, где… память у мертвецов отличная, Данил мог поручиться, хотя не беспредельная. Мы идем к Сочи, там конечная, нет, ждать столько, с риском что не успеют развернуться вовсю, они… она, оно… не будут. И тогда он понял. И даже успел поздравить себя, а память-то правда не подвела. Вспомнил как раз за минуту до того как снова осветились экраны и невидимка произнесла:

— По левому борту через десяток минут вы можете полюбоваться уникальным природным памятником, скала Парус, далеко выходящая за береговую линию. Высота скалы…

На экране скала-плита с многоэтажный дом, и правда напоминавшая косой парус, даже с дыркой внизу, поворачивалась в синей-синей воде. Лезвие, поставленное перпендикулярно каменному берегу.

Глубина у выступающей в море части один и восемь десятых метра. Осадка «Ориона» в надводном режиме один и семь. На кой бес и откуда в холодном Даниловом мозгу остались эти сведения, он не мог сказать, но прятались же где-то. Пройдет, впритирку, но пройдет.

Почти семьдесят в час. Скала разрежет корпус вдоль, как бритвенно острый нож режет огурец. Полна горница людей, что оно такое? Что от них останется?

Фарш. Если будет пожар, то жареный.

— Оле, я думаю, она хочет распороть нас о Парус.

— Trollets kuk! Время…

— Минуты две, и они сей…

Он не успел договорить.

Хриплый голос каркнул, легко заглушая гул.

— Сидеть смирно, у нас бомба!

«Идиотия», подумал Данил.

Старушка, экий одуванчик, в сером палитишке и вязаном сиреневом берете, в круглых очках с двойными стеклами, почти питерская древность, стояла в проходе. Рядом с ней внук, кто еще, белокурый мальчик лет восьми с лицом рекламного ребенка, а под красно-белой расстегнутой курткой, на белой рубашке — пластиковые бутылки, примотанные скотчем, в переплетениях синих и красных проводов. Персонажи тупого анекдота, что ли.

Но глянув им в бледные лица обострившимся взором, Данил увидел знакомые кроваво-багряные глаза. Вот значит как.

Кто-то ахнул, кто-то выругался, примолкли иностранцы, непонимающе вертя головами, им, наверняка, все казалось представлением, шоу-программой.

Они стояли удобно, как раз между Данилом и Ольгером с подругой. Данил медленно поднялся. Голоса стихли.

— Поворачиваем в Турцию! — крикнула старуха. — Быстро, кто-нибудь, в рубку, скажешь дебилам, корыто захвачено!

Все отдавало дрянным балаганом. Однако какие шутки… Данил даже прикинул, сможет ли кораблик добраться до Стамбула, тьфу ты…

Кто-то истерически прыснул.

— Малыша я беру на себя, — шепнул голос Сайхи в ухе.

— Я пойду, скажу! — отозвался высокий белобрысый парень в широкой голубой куртке, в кресле почти у барной стойки, — Не взрывайте! Я сейчас!

Он поднялся и шагнул назад, в проем коридора, к проходу в рубку с табличкой «Посторонним в», дернул ручку, овальная дверца открылась.

И только тогда, тупо глядя на его грязные лаковые ботинки, на черные отглаженные брюки со стрелками, Данил понял.

Вот же идиотина.

— Оле, старуха моя, Сайха, тебе бомба, а ты за ним, он тоже!

— О skit! — Ольгер бешеным медведем прыгнул назад, в корму, но бывший парень уже скрылся.

Одновременно, не опоздав и на секунду:

Сайха быстрее пантеры, едва замеченная даже Даниловым взглядом, метнулась к мальчику и красивыми белыми руками обхватила его белокурую голову. Одним округлым движением свернула шейку, оторвала голову вовсе и кинула в нос, к наклонным окнам. Вместо крови из остатка шеи плеснуло черной жижей и завоняло мертвечиной, безголовое тельце качнулось и рухнуло бы, не подхвати его Сайха. Идеальная хищница.

Данилов пистолет бухнул трижды, две серебряные экспансивные пули превратили голову мертвой старухи в ошметки гнилой плоти и костей, третья вскрыла грудную клетку, и так молчащее сердце стало зеленоватой слизью — Данил перестарался.

Ольгер распахнул куртку, нашаривая свое, особое оружие, когда ступил на удобный обрезиненный трап вверх, в рубку. Дверь со сломанным замком бухнула за спиной.

На трапе, загораживая проход, стояла девчонка в черной широкой куртке. Темноволосая и темноглазая. Знакомая по снимкам. Ольгер остановил движение, не выхватив невеликий топор с посеребренным лезвием. Он в стесненных условиях не любил огнестрельной снасти.

— Красавец, — сказала девчонка, опасная, как взведенная торпеда, низким, не слишком девичьим голосом, — узнаю. Вы-то ничем не рискуете. Я вас не трону. Зачем спасать выродков? Плесень эту с вонючими пастями и мыслями? Берите власть, берите их кровь и мясо, я помогу. Хаос кончится, а вы останетесь на вершине пирамиды. Пищевой цепочки, как должно. Включи уже мозги.

Ольгеру показалось, голос звучит неуверенно.

— Да знаешь, — сказал он, сжимая кулак перед ее худым личиком, — жалко кнарр, хорошая посудина. И хватит с меня горящих кораблей. Уходи.

— Как хочешь. Другой раз, последний, встречу иначе.

И она пропала, миг и нет.

В рубке у пары кожаных кресел, под пультами с разноцветными экранами, свернулись три мужские фигуры в белых рубашках с погончиками, живые или нет, неясно. А у рулевого колеса перед левым креслом стоял белобрысый парень. Куртку он скинул, на спине черный дешевый пижак расходился пополам, так что в разрез выглядывала сероватая нечистая рубашка. Откуда ж тебя подняли, убогий?

Он обернулся, скаля белые зубы, щелкнул каким-то рычажком и прибавил ход спаренными рукоятками на приборной доске посередине, между креслами.

Ольгер видел: впереди, перед скалистым берегом, в волнах растет плоское каменное лезвие, и нос направлен прямо на него.

Мертвец шутовски поклонился и кинулся на мертвеца.

Но свистнул топор, почти перерубив ему шею.

Зпиликал сигнал, взволнованный женский голос взывал «Опасно, близкий берег, опасно, близкий берег!» А то мы не видим.

Тело с полуотрубленной головой, упавшей на грудь на ремне плоти, раскинуло руки, Ясно, он и не собирался драться, схватить, задержать на пару секунд, хватит.

До скалы полсотни метров, Loki ' s röv!

Рассердил берсерка, падаль.

Ольгер врезал трупу топором по бедру, привычным приемом, подрубил ногу и пинком отбросил в сторону. Убрать газ… рукоятки двинулись назад, но скрость не падала, не успеть…

Ольгер вспомнил троллев «Титаник», крутанул штурвал вправо. Нос качнулся туда, и «Орион» налетел на скалу.

С визгом каменный меч срезал левое подводное крыло, вспорол скулу корабля, тот свернул вдоль берега, ухнул носом на камни и под дикий скрежет, распарывая брюхо, пополз по границе воды и суши, сломал о скалу и хвостовое крыло. Остановился, завалившись влево, на искалеченный борт. Прибой хлынул в пробоины, и где-то внутри заверещал пожарный сигнал.

Ольгера бросило на руль, хрустнули, ломаясь, ребра… не впервой, залечим. Палубу перекосило. Берсерк развернулся — из-под пульта, дергаясь и пачкая ковролин черной гнилью, полз мертвец. Парой ударов топором Ольгер превратил его в шевелящуюся груду тухлой плоти. Кто-то застонал снизу, в команде есть живые, добро. Его обоняния коснулся знакомый запах: снизу тянуло дымом.

В салоне творился бедлам. Сайха сгруппировалась как кошка, но Данила приложило о кресла, впечатало виском в подлокотник, пожалуй, живым он в живых не остался бы. Все сильнее пахло синтетическим дымом, по перекошенному полу ползли окровавленные люди, где-то рыдали, женщина повторля «о Божа, о Боже», кто-то в голос ругался черными словами.

Данила выручила давняя, детская еще привычка. В любом транспорте он прежде всего разглядывал яркие, красивые аварийные картинки и схемы эвакуации. Даже смерть и воскрешение не стерли ту манеру. Он поднялся, ноги передали перекошенность палубы, голова отозвалась не болью, скорее ощущениями неладного. Минута показалась очень долгой, но неудобства прошли, а зрение обострилось, его амулет все еще работал, хвала адской магии.