- Не я воспитала Селиона, - ответила жестче, чем хотелось, прибывая под впечатлением от услышанного, - его воспитала жизнь! Я просто была рядом.

- О том-то и речь, краса ненаглядная, - усмехнулся медведь, - о том-то и речь.

День клонился к закату. С полчаса назад на пороге гостевого дома вновь объявился Микула с очередным сообщением. На этот раз нас приглашали в баню. Сие полезное мероприятие, отчего-то не пользующееся особой популярностью среди знати за пределами «Медвежьей долины», здесь было возведено в настоящий культ и, само собой, не предполагало отказа.

Особых сборов не требовалось. Наш рыжий «гонец» сообщил что халаты, полотенца, веники и прочие «нужности» для нас уже оставили на видном месте, и чтобы всем этим воспользоваться, надо лишь «маленько обождать».

Этот особый деревенский говор, на котором изъяснялся рыжик, весьма забавлял Дартина, и тот снова и снова втягивал мальчишку в занимательную беседу, дабы выловить новые неаристократичные словечки. Вот и сейчас под предлогом дружеского чаепития брат усадил паренька за стол, с интересом расспрашивая о жизни и нравах деревни. «Гонцу» льстило такое внимание со стороны высшего и он, наминая булочку, с невинной простотой сдавал все мало-мальски полезные секреты.

Сам я слушал в пол уха. Мне бы радоваться тому, что медведи не просто не выдворили нас за порог, но и допустили до участия в паломничестве к их вековой святыне, но настроение вопреки ожиданиям было скверным. Утром я видел свою «Снежинку» с Ратмиром. Парочка облюбовала задний двор и, стоя на пороге, как раз таки, той самой бани, мило о чем-то беседовала.

Но зверь бесился не из-за этого, а из-за того сколь непозволительно малым было расстояние между этими двумя. «Моя… Хах... Что, усатый друг, рановато мы успели присвоить ту, что не давала на это своего согласия». Забавно, но днём ранее, я безмерно радовался новостям об улучшении состояния Иной. И вот сегодня от этой радости не осталось и следа. Будучи где-то там, в недосягаемости для нас всех, «Снежинка» терзала душу болью и тревогой, теперь же вместе с оскалившимся нутром голову подняла ревность. Пока я не имел на неё даже право, но от острых коготков этой «бестии», тонко царапающих сердце, сидеть на месте удавалось с большим трудом. Зверь требовал забрать своё и чхать хотел на все логические цепочки, которые пытался выстроить разум. Мне просто жизненно необходимо было проветриться, или начать что-то делать! А потому, когда беглый взгляд, случайно брошенный в окно, выхватил возвращающуюся из бани распаренную и намытую троицу, состоявшую из Ратмира, Борислава и Селиона, я решил, что ждать повторного приглашения не имеет смысла.

- Дар, я пойду, - бросил, поднимаясь с нагретого нервами кресла, - давай, закругляйся тут и догоняй.

- Разве пора? – послышалось мне вслед, из оставленной позади гостиной.

- Пора, - крикнул, уже на пороге, - я видел уходящих медведей.

- Каил, но там…

Что «там», я уже не дослушал. Вернее даже не попытался дослушать, предпочитая выплеснуть избыток энергии за пределами дома. «Баня – хорошее лекарство не только от лютой хвори, но и от дурных мыслей», - эту житейскую мудрость, посланный к нам Микулка, явно позаимствовал у деда. И сейчас мне страстно хотелось поверить в то, что Алтэй не ошибся.

До крепкой деревянной постройки, имевшей у основания крыши два узких вытянутых окошка, я добрался за считанные минуты и, буквально влетев в предбанник, стал быстро избавляться от одежды. Зверь рвался к «Снежинке», и сегодня настала пора удовлетворить горячее желание встречи. Но прежде, чем отправиться к Неоре, нам обоим необходимо было выпустить пар. Холодная голова и обузданное нутро – единственное сочетание, при котором, мне с моим пятнистым другом светило не наломать дров. В остальных случаях исход был непредсказуем.

Как я не ободрал пуговицы с рубахи, было не ясно, но здравомыслие победило. Одежда перекочевала на вешалку, а я в том, в чём некогда родила меня мама, отправился дальше. Парную и предбанник разделяла большая комната. Здесь был огромный стол, накрытый искусно расшитой скатертью, на котором помимо толстостенных кружек, мёда и чая в пузатом заварнике, была разложена всевозможная печёная сдоба. От сладкого аромата рот мгновенно наполнился слюной. Медведи явно были щедрыми хозяевами. И я решил, что после парной непременно угощусь всем, до чего дотянется моя когтистая лапа.

На самом деле, хлебнуть горячего отвара хотелось уже сейчас, дабы разгрузить утомившийся разум, однако нутро торопило в спасительное пекло, нашептывая, что чай будет прекрасным завершением, но никак не началом. Пришлось отказать себе в малом и ещё раз вскользь оглядеть комнату в поисках того, что должно было пригодиться по ходу. Вместо стульев стол обрамляли деревянные лавки, на одной из которых стопкой лежало несколько белоснежных полотенец, пара мочалок и баночка с раствором из мыльного корня, а со спинки свисало три махровых халата. «Три» - тогда я не придал этому большого значения и, подхватив с настенного крючка деревянный ковшик, отправился прямиком в парную.

Мгновение, когда за спиной захлопнулась дверь, а в ноздри ударил запах берёзы и можжевельника, было последним осознанным посланием плавящегося разума. Потому что картина, представшая пред моими страждущими очами, заставила дрогнувшее сердце сделать большой замысловатый кульбит.

Посреди комнаты в лёгких клуба тающего пара спиной ко мне стояла «Снежинка» и осторожно поливала себя водой зачерпнутой маленьким ковшиком из высокой пузатой бочки. Вероятно, недавно девушка хорошо намылила голову, и теперь густая пена сползала по влажной коже, лаская изящный силуэт и выворачивая наизнанку моё самообладание.

- Марна? – прозвучал мелодичный голос, когда дверная коробка выдала предательский хлопок, и девушка на ощупь потянулась к краю бочки, желая опустить на воду свой черпачок, - Прости, ты не могла бы полить на голову, кажется, я не угадала с количеством…

Не ведая, что творю, я быстро шагнул к бочке и, щедро зачерпнув воды, стал осторожно поливать светлую макушку.

- Ох, спасибо, - выдохнула «Снежинка» и пробралась маленькими пальчиками вглубь вспененной копны волос. А я, затаив дыхание, сделал ещё один шаг. Живот тут же окатило жаром чужого распаренного тела, впитавшего терпкий аромат мыльного корня. И одурманенное нутро мысленно попрощалось с остатками благоразумия.

«Ворожба, не иначе… Древняя и прекрасная как мир, которой невозможно сопротивляться…»

Ковш быстро менял наклон…Вода струилась по хрупким плечам, путалась в неимоверно длинных волосах, стекала по трогательной ложбинке позвоночника и тонкими ручейками огибала сияющие округлости ягодиц. Взглянув на них, я невольно сглотнул, чувствуя, как тяжелеет в паху, и потянулся за новой порцией воды. В свете масляной лампы кожа девушки казалась золотистой, и это гипнотическое зрелище норовило выбить из опустевшей головы остатки контроля. Повинуясь неодолимому порыву, я осторожно потянул прилипшие к пояснице волосы, полностью оголив изящную спину, и тут же залюбовался причудливым узором, вплетенным в бархатистую гладь, от тонкого изгиба шеи до покатых округлостей бёдер...

Белые пряди легли на плечи, потянув за собой львиную долю внимания, так как рискнули скрыть под тонкими шёлковыми нитями сочные налитые груди. Желание прикоснуться к гладкому полотну волос, окутавшему девичий стан, дабы освободить эти сладкие тяжёлые полукружия, отозвалось в напряжённом теле волной горячей истомы, вновь ударившей в уже откровенно ноющий пах. Единственным спасением от безрассудства был второй ковш, который занимал другую руку, не позволяя той перейти последнюю запретную черту…

- Можно ещё?.. – подала голос «Снежинка» и я понял, что завис, держа над головой девушки абсолютно пустой ковш. Пришлось мгновенно исправиться.

Вода искристым потоком заструилась от серебристой макушки к хрупким плечам, унося остатки пены и позволяя моей невольной искусительнице наконец-таки открыть глаза.