Но и самой лютой зиме не обуздать ту ярость, которая в нём пробудилась. Жар свежей крови наполнял жилы, заставлял их оттаять. У живогора путь один: вперёд, пока от ног не останутся мясные обрубки с зубцами переломанных костей.

Молот нашёлся среди пепла рухнувших деревьев, совсем рядом с посеревшим навесом. Арачи схватил его на бегу и приметил цель.

Стерва с туманом из плаща укрылась в лесу, куда уже побежал Лаг Бо. Талаги — не видать. Подонок с посохом крушил деревья по ту сторону поляны.

Остался Зейлан. Вытянутый, длиннорукий, точно дитя подколодной ящерицы и не особо красивого человека. Он скалил острые зубы и размахивал цепью. Один конец крестом обёрнут вокруг куртки, второй — рыщет по лесу в поисках Висиды.

«Теперь охочусь тут я,» — решил Арачи, набирая воздух в грудь.

Крик приятно драл глотку, снова наполнившись сокрытым в груди жаром. Зейлан обернулся на него через плечо и скорчил костистое лицо. С заметным недовольством он подтянул цепь и приготовился встречать живогора.

Арачи дождался, пока плеть сотни звеньев устремится к нему. Отбил конец молотом с такой силой, что звон отразился от черепа изнутри. Цепь изогнулась, пошла волнами. Чередой изгибов она попыталась подсечь живогора. Он перескочил: раз, второй, третий, четвёртый.

Вместо рыка вырвался смешок. Это же — точно та тупая игра с верёвкой, которую любили шаадамарские девки.

Зейлан издал клич, потянул цепь. Теперь разящая сталь налетела сзади. Арачи успел выставить молот, отвёл первую петлю. Вторая просвистела над головой, когда он пригнулся. Третья саданула по плечу, четвёртая подсекла ноги.

Он воткнулся лопаткой в землю, тут же кувыркнулся влево. Вовремя: конец цепи дважды хлестанул по месту, куда упал живогор парой вдохов раньше.

«К такой суке Висиде не подобраться, — успел подумать Арачи. — Понятно, чего он за неё так взялся.»

Чары не только делали цепь крепче: она жила сама по себе, изгибалась так, как никогда не смогла бы без рун. Она не просто лязгала — она скрежетала, будто голодный зверь, готовый разорвать жертву.

Молот Арачи без устали взлетал, опускался, прокручивался и парировал. Ничем не хуже поганой безделушки Зейлана.

Змеерылый пустил цепь по земле. Арачи её перепрыгнул и нырнул за дерево. Затрещала пепельная кора под ударами заряжённых магией звеньев. Размахнуться было сложно, и Зейлан хлестанул напролом. Усталый ствол скрипнул глубокими выбоинами, завалился набок. До земли вновь долетели лишь потоки пыли.

Бегать Арачи надоело. Скоростью такое гибкое, стремительное орудие не побороть, даже возожги Арачи кровь. Тут нужна сила, тупая и прямая, и у него как раз её хватало.

— Р-р-а! — клич раздул пылающие лёгкие.

Живогор побежал навстречу, и Зейлану пришлось спешить: уже не вскружить игривую спираль, когда молот вот-вот размозжит лицо.

Дальний конец цепи встал перед лицом Зейлана и принял удар, но молот её продавил и впечатал в худую щёку. Сверкнули каблуки на башмаках уродца, и он полетел спиной к поляне. Затылком треснулся о последнее дерево на пути, сполз туда, где должны быть корни. Но цепь ещё держалась в воздухе, готовая защищать хозяина.

Пока Арачи пробивался сквозь её завитки, Зейлан сумел встать.

Слева подмога пробивалась и к живогору: это Тална широкими скачками перемахивала через камни и расщелины, что возникли от града ударов. Арачи глянул на неё, качнул головой:

— Не надо!

— Туда! — воскликнула красноволосая недотрога в ответ. Палец её указывал на слепящее пятно солнца у края поляны.

Зейлан завидел Талну, провёл длинным языком по зубам. Он попытался направить орудие ей навстречу, но Арачи выставил молот. Звенья намотались на рукоять под самым навершием и натянулись. Тална остановилась, завела руку за плечо и метнула мешок к солнцу.

Мошна шлёпнулась и зашлась шипением. Чёрное облако с зелёными жилами взвилось над ней в ожидании узких ноздрей Зейлана. Та же едкая дрянь, что остановила даже Всадника, как сразу понял Арачи.

Цепь всё пыталась вырвать его оружие, освободиться. Мышцы в руках натянулись, скрипели связки в плечах. От этой мощи Арачи казалось, что его сейчас разорвёт на лоскуты, но он продолжал тянуть молот на себя.

Наконец, нажим на мгновение ослаб. Живогор издал клич, вложил остатки силы в один рывок. Цепь натянулась вновь — уже по его воле — и понесла Зейлана к облаку, как грузило на крючке рыбака. Уродец закашлялся, попытался разогнать пелену кривыми пальцами.

«Ещё не всё.»

Цепь принялась раскачиваться, всё так же обёрнутая вокруг молота. Теперь она будто хотела опрокинуть Арачи. Он подстроился под её ход, выждал, когда звенья пойдут вправо, а сам что было сил потянул влево.

Противная магия. Поганые руны. Надоедливая цепь. С такой близи живогор даже видел трещинки на её тусклом теле. Трещинки, которых раньше, без сомнений, не было. И которые станут только больше, если он надавит посильнее.

— Р-р-а-а-а!

С оглушительным лязгом лопнуло звено, и оборванная цепь безвольно шлёпнулась наземь. Погасла резьба в их стали, а магия засочилась вверх струйками бледного дыма. Арачи бросился к самому краю облака Талны. Даже если вдохнёт — начхать. Живогоров в Каатоне травили и не таким, чтобы закалить тело.

Он взвесил молот на обеих ладонях, дождался, пока в пелене проступит продолговатая морда Зейлана. Удар отшвырнул уродца на добрую сажень. Арачи скакнул вслед, взмахнул снизу вверх, чтобы прибить его спиной к стволу.

Короткий размах, прокрутить корпус — последний удар вышел таким идеальным, что Мастер Кромпа бы обделался от гордости. Зейлан оценить его уже не мог: от головы осталось только смешение костей и мозгов, размазанное по вмятине в пепельной глади дерева.

Арачи опустил молот и позволил густой крови стечь с него на землю.

Вот теперь — всё.

Лаг Бо не помнил, как оказался у корней неведомого дерева. Не знал, кто корчился под его хваткой. Женщина, кажется. Гибкая, цепкая — она пыталась вырваться, то и дело взмывали у его лица острые полоски серебристого дыма. Им даже удалось надрезать кожу у его глаз.

Но от боли он только нырял глубже. Ещё быстрее опускались его кулаки, сильнее вгрызались в её лицо когти.

Лаг и Бо. Леопард и сокол. Два зверя, которым и встретиться-то не суждено при жизни, сошлись не только в его имени, но и в его теле. Стоило заснуть одному, второй царствовал в дебрях его души. Лаг Бо, конечно, предпочитал сокола: спокойного, зоркого, терпеливого. Потому и выжидал, подобно ему, вдали от сердца сражения. Там, где он поможет друзьям, не глядя в угасающие глаза врагов.

Но боль отпугивала сокола. На её трезвон из убежища показывался леопард. Заспанный и недовольный таким пробуждением, он тряс ушастой головой и бросался на добычу. Неважно, какую. Значение имела та боль, которую ему причинили.

— Лаг Бо! — кричал кто-то совсем рядом. Голос, кажется, знакомый.

А он бил и бил, пока тело под ним совсем не размякло. Кости врага раскрошились, завалились вглубь черепа. Наверняка, у женщины раньше было лицо, но теперь оно осталось лоскутами содранной кожи под его ногтями.

— Лаг Бо! — руки схватили его за плечи потащили.

Не оглядываясь, Лаг Бо оттолкнул этого человеа. Услышал возглас, в котором смешались удивление и страх.

— Что с тобой?

Ещё одна женщина. Звонкий отголосок её слов задел иную струну, куда более привычную.

Не просто женщина. Подруга.

— Висида… — сказал он на остатках дыхания. — Ты ранена?

Крови было много. На лице, на разодранной куртке и разбитых руках Висиды уже засыхала чёрная корка.

— Порядок, — сказала она уверено. — А ты… Не знала, что ты так можешь.

Лаг Бо не отводил взгляда от густого слоя крови на ладонях. В её толще проглядывались волосы и даже зуб безымянной жертвы.

— С ней покончено, — бросил он, отходя в сторону.

Усилием Висиды леопард вернулся в нору, вновь облизнул когтистые лапы и приготовился дремать. Но его ржавое дыхание улетучится не скоро.