Александр сжал челюсть, чувствуя, как внутри него загорается злость.

— Честь? — повторил он, подавляя горький смех.

Графиня не дрогнула.

— Ты понимаешь, как далеко это зашло? Завтра семья твоей невесты ожидает, что ты объявишь день свадьбы. Ты думаешь, что они потерпят унижение? Ты думаешь, что я позволю тебе разрушить свою судьбу из-за девушки, которая не стоит даже одной нитки на твоём камзоле?

Гнев поднялся внутри Александра стремительно, как волна перед бурей.

— Ты говоришь о разрушенной судьбе? — его голос звенел от напряжения. — Разве моя судьба — это марионетка в твоих руках? Разве я не имею права выбирать?

Графиня не отступила.

— Выбирать? — её голос стал ещё тише, ещё опаснее. — Ты уже сделал свой выбор. Ты родился в этой семье. Твоё будущее давно решено.

— А если я не согласен?

— Тогда ты перестанешь быть моим сыном.

Слова упали в воздухе тяжёлым грузом, и холод, что пронизывал усадьбу, вдруг показался тёплым по сравнению с её взглядом.

Александр медленно вдохнул, чувствуя, как в груди что-то сжимается, но уже не дрожит. Он ждал этого. Ждал всю жизнь.

— Что ж, мать, — его голос был ровным, но в нём не осталось прежней покорности.

Он смотрел на неё не как на родителя. А как на женщину, которая всегда держала его на цепи.

— Тогда, боюсь, ты потеряешь сына.

Александр чувствовал, как внутри него что-то ломается, что-то, что держало его на месте всю жизнь. Слова графини всё ещё звенели в воздухе, как раскалённый металл, брошенный в холодную воду.

"Тогда ты перестанешь быть моим сыном."

Эти слова не удивили его. Он ждал их, чувствовал, что этот момент неизбежен. Но когда они были произнесены вслух, они ударили больнее, чем он ожидал. Больнее, чем любые удары, что он когда-либо получал. Он вырос с мыслью, что его будущее принадлежит не ему. Что его обязанности важнее чувств, что его долг перед семьёй превыше желаний.

Он смирился с этим, но никогда не принимал это по-настоящему. И вот сейчас, в этот самый момент, он наконец сделал выбор.

Но цена этого выбора оказалась слишком высокой.

Он смотрел на мать, но не видел в её глазах боли.

Только лёд.

Только разочарование.

Только чистый, выверенный расчёт.

Она не сомневалась в своих словах.

Не дрогнула, не заколебалась.

"Ты не мой сын."

"Ты выбираешь грязь вместо крови."

"Ты позор семьи."

Все эти мысли читались в её взгляде, и это было хуже, чем слова. Потому что он знал, что она действительно готова отказаться от него, если он не подчинится.

— Ты ведь понимаешь, что у тебя больше ничего не останется? — её голос был ровным, но в нём скользило нечто, похожее на предупреждение.

Александр медленно вдохнул, стараясь подавить ту боль, что застряла в горле.

— Останется.

Графиня насмешливо вскинула бровь.

— И что же?

Он молчал мгновение, но затем спокойно произнёс:

— То, что я выберу сам.

Она смотрела на него несколько долгих секунд, затем медленно покачала головой.

— Какой же ты наивный, Александр…

Она повернулась, словно разговор был окончен, но он не дал ей уйти.

— Помолвка будет разорвана.

Эти слова заставили её остановиться. Она не повернулась, но её плечи едва заметно напряглись.

— Ты слишком самоуверен. Семья Разумовских не допустит этого. Ты нарушишь договор между нами. Ты потеряешь не только свою репутацию, но и всё, что у тебя есть.

— Разве у меня что-то есть?

Теперь его голос дрожал от сдержанного гнева.

— У меня нет выбора. Никогда не было. У меня есть только твои приказы. Ты думала, что сможешь сделать из меня ещё одного Орлова, который пойдёт на заклание ради твоих амбиций. Но я не стану таким, мать.

Графиня резко обернулась, её глаза сверкнули холодным гневом.

— Ты глупец! — её голос был твёрже стали. — Ты думаешь, что любовь спасёт тебя? Ты думаешь, что она даст тебе дом, имя, будущее? Ты ошибаешься. Женщина, ради которой ты готов перечеркнуть всё, ничего тебе не даст. Ты выберешь её — и останешься ни с чем!

Александр сжал кулаки.

— Если это цена, я готов её заплатить.

Она медленно подошла ближе, её движения были грациозными, но каждая тень на лице делала её пугающей.

— Ты разорвёшь помолвку — и все отвернутся от тебя. Не будет друзей, не будет поддержки, не будет наследства. Ты опозоришь себя, Александр. Ты останешься в одиночестве.

Александр глубоко вдохнул, чувствуя, как что-то обрывается внутри. И в этот момент он понял правду. Он уже был один. С самого детства. Просто раньше он не хотел этого признавать.

— Тогда пусть будет так.

Он развернулся, чтобы уйти, но голос матери остановил его в последний момент.

— Ты пойдёшь к ней?

Александр замер.

— Ты сделаешь этот шаг? Ты думаешь, что она примет тебя? Что она простит?

Он не обернулся, но его плечи напряглись.

Графиня усмехнулась.

— Ты уже проиграл, Александр.

Он не ответил. Он просто шагнул вперёд, зная, что после этого возвращения уже не будет.

Усадьба вздрогнула от утреннего шума, словно чудовище, пробуждённое громом.

Слухи разлетелись мгновенно.

Слуги шептались, их голоса гудели в коридорах, как шёпот бури, предвещающий разлом.

Графиня не стала медлить.

Она собрала всю семью в малой гостиной, и Александр шёл туда, зная, что в этом зале его будут судить. Когда он вошёл, все взгляды обратились на него.

Софья сидела у окна, её руки были скрещены на груди, а тёмные глаза не выражали ничего, кроме презрения.

Отец молчал, но его пальцы выстукивали глухую дробь по подлокотнику кресла.

Мать стояла у камина, её осанка напоминала статую – гордую, ледяную, неумолимую.

Александр не дрогнул.

Он был готов.

— Ты с ума сошёл, брат? — Софья первая нарушила тишину. Её голос был пропитан ядом, но в нём слышалось что-то ещё – страх.

— Нет.

Его голос не был ни резким, ни гневным – он просто констатировал факт.

Он не сошёл с ума. Он просто впервые сделал то, что хотел сам.

— Разумовские ждут тебя, Александр, — наконец произнёс отец. Его голос был низким, сдавленным, как у человека, который пытается подавить свой гнев.

Александр поднял на него взгляд.

— Они будут разочарованы.

— Ты их унизил.

— Я спас их дочь от брака без любви.

— Ты спас? — Графиня резко повернулась к нему, её глаза вспыхнули гневом. — Ты обрёк её на позор, а себя – на уничтожение. Ты разорвал помолвку перед всем высшим светом!

Гнев поднимался в воздухе, как раскаты грома перед бурей.

— Я не разрывал её перед всем высшим светом. Я разорвал её перед тобой, перед нашей семьёй, перед самим собой.

Графиня сделала шаг вперёд, её глаза сверкнули презрением.

— Ты разорвал её ради кого? Ради служанки? Ради девицы, которая выросла в грязи? Ты готов отдать всё ради неё?

Софья горько рассмеялась.

— Господи, Александр, ты хоть понимаешь, что творишь? Ты всё уничтожаешь! Своё положение, своё будущее, нашу репутацию! Всё, ради чего мы жили! Ради чего жила мать!

Александр не отреагировал на её слова.

Он просто продолжал смотреть на графиню, ожидая её последнего удара.

— Ты бросаешь вызов собственной крови, — произнесла она наконец. — Я даю тебе последний шанс. Ты сейчас поедешь к Разумовским, ты извинишься перед их семьёй, и эта помолвка останется в силе.

Она остановилась перед ним, так близко, что он чувствовал её ледяное дыхание.

— Ты не сделаешь этого — и ты будешь изгнан.

Эти слова повисли в воздухе, как смертный приговор.

Они были сказаны не в порыве эмоций, не сгоряча – графиня Орлова никогда не позволяла себе терять контроль.

Нет.

Она обдумала каждое слово.

И теперь он стоял перед выбором.

— Ты можешь лишить меня имени, но не лишишь меня воли.