Если бы братьев кто-то нанял охранять караван, начались бы проблемы, потому что парни оружия в руках не держали, в Данлаисе у них не было возможности брать уроки владения мечом и стрельбы из лука. Талсем как-то раз заикнулся, что неплохо бы освоить меч, но отец и слышать об этом не захотел, считая, что обувщикам нужно уметь управляться с шилом и иглой, а не с оружием. Талсем тогда не стал настаивать. А сейчас парень думал, что легко научится обращаться с мечом, ему казалось, это совсем нетрудно. В Барн-Арэде Талсем нашёл учителя-мечника, который за сравнительно небольшую плату согласился обучить братьев основным приёмам владения мечом. Но на первом же занятии Дэрон случайно споткнулся и в падении чуть не ударил учителя деревянным тренировочным мечом по голове. После такого мечник пинками прогнал обоих братьев со двора и наотрез отказался их учить, велел даже не приближаться к его дому. Талсем тогда чуть не побил Дэрона за такую выходку на занятии. Но младший брат заявил, что не виноват, что споткнуться в неподходящий момент может каждый. А потом Дэрон убедил Талсема, что это большая удача — отделаться от такого учителя, что хороший мечник всегда способен отразить удар, даже неожиданный, а если их бывший учитель только чудом не получил по голове, значит, мечник он посредственный.
Талсем с трудом нашёл другого учителя, согласившегося на небольшую оплату, но денег хватило только на несколько уроков. Естественно, за несколько занятий невозможно научиться хорошо владеть мечом. К тому же Талсем понял, что это совсем не просто, и нужно потратить много времени и приложить немало усилий, чтобы добиться желаемого результата. Также Талсем попытался научиться стрелять из лука — сам, без учителя (в домике, который они с братом сняли, нашёлся старый лук и несколько стрел). Но с луком дело обстояло не лучше, чем с мечом.
Дэрон же отказался от дальнейшего обучения владению оружием, объяснив, что хочет быть только художником, и по этой причине ему нужно беречь руки. Он стал брать уроки живописи. Получалось у Дэрона неплохо, но деньги на оплату уроков у художника вскоре закончились. Желающих нанять братьев охранять торговые караваны так и не нашлось. Талсем закрыл не начавшую работу контору, но надеялся в будущем ещё что-нибудь предпринять.
Парни стали работать на почте, разносили письма и посылки по городу. Ещё Дэрон изредка рисовал вывески на заказ, на что-то большее его навыков, как художника, пока не хватало. И всё-таки Дэрон не оставлял надежды продолжить обучение живописи и потом поступить в Академию Искусств Барн-Арэда. Но на это нужны деньги, а в данный момент у братьев даже на обед денег не было.
— Так и знала, что вы здесь прохлаждаетесь! — громкий голос, раздавшийся рядом, заставил парней вздрогнуть.
К столу подошла гномка и остановилась, сложив руки на груди. Гномку звали Нориэ́тта Длаш. Невысокого роста и крепкая, как все гномы, рыжие волосы заплетены в две толстые косы. На круглом лице гномки застыло суровое выражение, брови нахмурены, тёмные глаза строго смотрели на братьев.
Двадцать лет назад Миттон Илайн спас Нориэтту, когда та чуть не утонула в реке. Он возвращался с ярмарки и увидел тонущую гномку. К тому моменту, когда Миттон вытащил её на берег, Нориэтта потеряла сознание, и обувщику ничего не оставалось, как привезти несчастную к себе домой. Стояла середина весны, вода в реке ещё не прогрелась, поэтому после «купания» гномка сильно простудилась, долго пролежала без сознания, и Тинаса выхаживала её. Когда гномка пришла в себя, то рассказала, что её изгнали из рода и идти ей некуда. Илайны знали, что это неправда, потому что гномы никогда никого из сородичей не изгоняют, даже за самые тяжкие проступки. Накажут как следует, но не выгонят. Гномка сказала, что её зовут Нориэтта Длаш. Илайны понимали, что имя ненастоящее. Но несмотря на это, Илайны не стали выспрашивать у гномки, почему она ушла из дома и взяла себе другое имя — причём, человеческое, не гномье — решили, что сама расскажет, если захочет.
Когда гномка окончательно поправилась, Тинаса предложила ей остаться у них. Талсему тогда было два года, Дэрон только родился, и Тинасе требовалась помощь и с мальчишками, и по хозяйству. К тому же Тинаса шила отличную женскую обувь, а у Миттона лучше получалась мужская обувь. Жители Данлаиса часто делали заказы Илайнам, и на ярмарках изготовленная ими обувь хорошо продавалась, поэтому дел у четы обувщиков всегда хватало. Нориэтта согласилась остаться в доме Илайнов. Так у братьев появилась нянька. Гномка не только присматривала за мальчиками, но и научила их гномьему языку, а ещё драться на кулаках. Если бы Тинаса узнала, кого благодарить за частые драки сыновей с соседскими мальчишками, скорее всего, Нориэтте пришлось бы искать другое жильё. А если бы Миттон узнал, что гномка внушила братьям, что не сто́ит тратить свою жизнь на изготовление обуви, если они этого не хотят, и нужно найти для себя такое дело, которое будет нравиться, то Нориэтта пожалела бы, что не утонула в реке.
Парни понимали, что родители волнуются за них, поэтому, приехав в Барн-Арэд, сообщили, где теперь будут жить. Миттон ответил гневным письмом, всячески обругал сыновей, но потом всё-таки признал, что они вправе сами выбирать, чем заниматься в жизни. Тинаса написала, чтобы сыновья обращались к ним, если что-то будет нужно, и чтобы почаще писали домой. Родители поначалу присылали парням деньги, но братья всё отправляли назад, объясняя это тем, что сами заработают, ещё и родителям помогать будут. Но пока не получалось.
Вскоре после того, как братья сняли домик, к ним приехала Нориэтта. Это Тинаса уговорила её пожить в Барн-Арэде. Нориэтта не хотела уезжать из Данлаиса, но она волновалась за своих воспитанников, поэтому Тинасе не пришлось очень долго уговаривать гномку переехать. Впрочем, Нориэтта давно считала парней скорее племянниками, чем просто воспитанниками. Братья же к гномке относились как к строгой старшей сестре, а не как к няньке.
На первом этаже домика Талсем устроил контору, но она братьям ни разу не понадобилась, и в конце концов вообще прекратила существование, так что комната пустовала. На первом этаже ещё находилась кухня, там хозяйничала Нориэтта. На втором этаже имелись три маленькие жилые комнатки, поэтому места хватало всем. Нориэтта готовила еду, убиралась в домике, а ещё шила обувь. Когда братья подросли настолько, что нужда в няньке отпала, Нориэтта стала больше помогать в мастерской, и Миттон научил гномку шить простые, но прочные и удобные башмаки. Сейчас это очень выручало. Нориэтта продавала по несколько пар обуви в месяц. Братья получали деньги за работу на почте, но платили им не особо много. Дэрон рисовал вывески на заказ, правда, таких заказов было мало, всё-таки парень не являлся художником, и о нём почти никто не знал. Хоть у братьев и не водилось много денег, Талсем всегда вовремя платил за снятый домик, не желая оказаться на улице. Братья не могли ни нанять опытных охранников для сопровождения грузов (впрочем, это уже и не нужно — дело развалилось, не начавшись), ни оплатить уроки Талсема у мечника и Дэрона у художника. А сегодня у братьев не осталось денег даже на еду, потому что утром Талсем заплатил хозяину домика за следующие три месяца. Но братьям ни разу в голову не пришло обратиться за помощью к родителям. Парни считали, что должны всего добиться сами. Тинаса, конечно, пыталась перед отъездом дать Нориэтте денег для сыновей, но гномка знала, что парни всё равно отправят их назад, поэтому взяла немного — только на дорогу до Барн-Арэда и на первую покупку материалов для шитья ботинок.
— Эль хлещете? — гневно поинтересовалась Нориэтта у братьев. — Сколько уже вылакали?
— По кружке, — пробубнил Дэрон. — Больше денег нет.
Гномка покачала головой, потом крикнула мальчишке, который разносил еду:
— Эй, малец, иди сюда!
— Что желаете? — к столу подскочил тощий лохматый мальчишка с подносом.
— Принеси стул. А ещё две кружки эля для меня. И обед на троих. Мясную похлёбку. А этим охламонам выпивку больше не наливать!
