Кажется, парень напротив все слышал, как бы я не старалась это от него скрыть. Смотрит на нас, чуть прищурившись, губы поджимает обиженно и вообще делает вид самого бедного на свете человека, которого обругали ни за что.

Пф-ф-ф! А что, я не права, что ли? Как бы не так!

– Эй, – Зайцев отлепляет меня от брата, сам обхватывает его шею ладонью и показательно громко бормочет: – не верь ей. Она первая на меня набросилась, еще и чуть раздеться не заставила. Если бы не ты, меня бы уже давно изнасиловали. Так что спасибо, ты спас мне жизнь и защитил мою честь!

Он и правда мазохист? Ему так нравится надо мной издеваться? Нравится бесить?

Никита с самым настоящим шоком в глазах смотрит сначала на меня, затем переводит взгляд на парня и тут же от него отстраняется, отряхивая свое плечо, словно от грязи, которой не существует. Но это не главное. Меня больше волнует то, с каким озорством он принимается нас рассматривать, тут же примеряя на свои губы ехидную ухмылку, которую я вижу всегда, стоит ему найти на меня «особый» компромат.

Нет, только не это!

– Так, Зайцев, иди уже домой и не нарывайся лишний раз. А ты, – указала пальцем на улыбающегося родственника, – не слушай его бредни. Он никогда не говорит правду.

Пихнув парня в бок локтем, я попыталась поскорее пропихнуть его к выходу, но он нагло уперся пятками в ламинат, отказываясь так просто уходить.

Ну да, как же я могла забыть, что последнее слово всегда должно оставаться за ним…

– До завтра, – бросил он на прощание, подмигнув сперва хмыкающему за моей спиной брату и уже затем послав мне воздушный поцелуй, который я тут же показательно поймала и разорвала в воздухе.

И все-таки я не перевариваю этого парня! Стоило только выдворить за порог существо, делающее мою жизнь куда «разнообразней» в последние дни, что начало года хочется возненавидеть всей душой, как на меня, радостно потирающую ладошки вследствие избавления от одной ма-а-аленькой проблемки, тут же уставилась излишне любопытная пара светло-зеленых глаз.

Ну вот и все… В ближайшее время Солнцева Валерия Петровна станет самой настоящей измученной мумией, разлагающейся на диване в гостиной. Так и знала, что общение с этим парнем ни к чему хорошему не приведет. То бить его приходится, иначе до верхушки мозга с первого раза не доходит, то игнорировать, что, будем честны, у меня так и не получается делать…

– А теперь, Валерия, – Никита нависает надо мной непробиваемой стеной, загораживая своими широкими плечами свет от небольшой люстры в коридоре, – я слушаю и внимаю. Кто это был?

Не знаю, как было у Вероники, когда она еще встречалась с этим психом, но мне от одного тона его голоса хочется втянуть голову в плечи и спрятаться, лишь бы не попасть под раздачу. Эта интонация, это раздражение, явно мелькающее в светлой радужке, уж точно не предвещает ничего, кроме самого худшего.

Что ни день, то эмоциональные качели какие-то!

– Я же уже говорила. Мы просто делаем проект по…

– Хороший такой проект… С поцелуями и обжиманиями!

– Ты не так понял…

– Да что тут понимать?

– Между нами и правда ничего нет, – прошептала я, чуть ли не прилепляясь к стене спиной.

Ух, сейчас бы чаю… С валерьяночкой, и желательно не мне.

Брат хмурит брови, разворачивается на пятках и устремляется прямиком на кухню, громко щелкая по чайнику. Злобно притоптывает ногой, отбивая четкий ритм босой стопой по полу, остервенело разрывает два пакетика чая, швыряя заварку по кружкам, и совершенно невозмутимо роется в холодильнике, ничего оттуда так и не доставая.

Злится… Переживает… Мой любимый, единственный и вечно неугомонный братец. Сейчас у него пар из ушей повалит, и тогда можно будет спокойно выдохнуть, понимая, что мой верный и уравновешенный сожитель вернулся.

Не люблю, когда он пышет гневом. В эти моменты он всегда становится излишне молчаливым. Переваривает все в себе, в глаза не смотрит и всячески старается игнорировать, пока самостоятельно не придет к какому-нибудь выводу. Пусть уж лучше ворчит и громит все вокруг, чем строит из себя самого задумчивого человека на свете. Так я хотя бы смогу ответить ему кулаками и колкостями, зная, что относительно права во всем.

– Ладно, – парень резко выдыхает, дожидаясь звонкого щелчка закипевшего чайника, и разворачивается всем корпусом ко мне. – Лучше скажи, мне уже начинать нервничать и поджидать его в темном переулке?

Вот он, гроза все моих ухажеров на ближайшие лет десять…

– Не думаю. Но если он еще останется целым после моих рук, то я обязательно тебе об этом расскажу, – радостно заявила я, воодушевленно постукивая ладонями по столу в ожидании ароматного напитка.

Я знаю, о чем он думает. Всегда знаю, что таит в себе его взгляд, полный понимания и поддержки. Никита Петрович был первым, кто все узнал, и первым, кто стирал мои слезы несколько часов подряд, не зная, как успокоить и прикоснуться к рыдающей девчонке. Тогда я была самой настоящей плаксой. Хотя… Сейчас ничего не изменилось, кроме одного…

Лучше и правда быть одной, чем с кем-то.

– Эй, перестань! – смеюсь я, ворочаясь на кровати, стараясь избежать чужих проворных рук на своем теле, но это не помогает.

Чужие ладони большие, широкие и такие теплые. Они настолько горячие, что, кажется, способны согреть в самую ненастную погоду, и от этого на душе становится еще теплее. Саша шепчет что-то нечленораздельное, прикасается там, куда я в жизни не позволила бы ему добраться, но это приятно и ни капельки не отрезвляет.

Он вновь целует куда придется, расстегивает одну пуговичку за другой на голубой блузке и не дает пошевелиться, придавливая своим телом сверху.

– Саш…

Я не пытаюсь его остановить. Да и мне не позволила бы это сделать грубая мужская сила. А нежные и горячие прикосновения заставляют буквально плавиться и растекаться одной большой безвольной лужицей от приятных касаний.

Его губы везде… На губах, шее, плечах, животе… Еще немного, и я останусь перед этим наглецом в одном нижнем белье, сдаваясь окончательно и бесповоротно. Даже дышать становится тяжелее от взгляда этих пронизывающих насквозь голубых глаз. Ну какой же он!..

Сопротивляться смысла нет, да и не особо хочется противиться этому сладостному притяжению. Так хочется потянуть за край его футболки и переместить ее вверх, оголяя симпатичный торс с, вероятно, упругими кубиками пресса. Но вместо него видно лишь расплывчатое телесное пятно, и это заставляет замереть. Но всего на секунду, ведь ему совершенно ничего не мешает подмять меня под себя и впиться своими упругими и такими целовабельными губами в мои, вырывая из груди тихий стон.

Его руки беспорядочно блуждают по телу, а я, одурманенная запахом яркого, холодящего душу ментола, перестаю замечать что-либо, никак не касаемое нас двоих. Одна его ладонь методично сжимает мое бедро, пуская табуны мурашек по коже, вторая вовсю терзает мою обнаженную спину, а третья…

Стоп, какая третья?..

– Солнце… Вставай…

О чём он вообще? Какое вставай, когда всё только началось?!

– М-м-м…

– Подъём я сказал!

И почему у него голос моего брата? Еще и три руки… Может, они уже успели подружиться и теперь издеваются надо мной? Но ведь еще вчера он хотел подкараулить его в темноте между домами, чтобы отмутузить посильнее…

Стоило только приоткрыть один глаз, как обнаглевшее симпатичное личико парня тут же промелькнуло передо мной. Чужие губы растянулись в лукавой улыбке, а одна явно лишняя конечность тут же замахала в знак прощания, посылая мне от своего прикосновения с губами воздушные поцелуи.

Он что, совсем офонарел?

– Никита? – пробормотала я, всё ещё не веря своим глазам, и потерла их ладонями, смаргивая сонливость и желая развидеть увиденное.

– А кто еще? Мечтаешь о Папе Римском? – брат язвительно лыбится и тут же сдергивает с моего подбородка одеяло, откидывая его на пол. – Давай, вставай. Нам в универ через час, и если ты продолжишь дрыхнуть и пускать слюни, мы опоздаем.