Ну почему он такой? Почему всегда старается испортить мне утро? Может, ну ее, эту учебу?.. Пойду работать дворником, как «мечтала», буду мести тротуары… Буду видеть трехруких людишек со смазанными лицами и телами…

Нет! Вон из моей головы, гад! Не пущу!

– Встаю… – простонала, наблюдая, как слишком радостная в шесть утра тушка скрывается за дверью и усаживаюсь поудобнее, подпихивая под ноги мягкое одеяло.

Чертов сон! Чтоб его, этого Зайцева… Пусть в отместку ему снятся самые жуткие кошмары, где я буду каждый раз пытать его до болезненной икоты! Ишь ты, ручонки свои распустил, трогал меня куда придется… Нет, нет, нет и еще раз нет! Не бывать этому!

Я его ненавижу! НЕ-НА-ВИ-ЖУ! И он мне ни капельки не нравится. Не нравится! Точно! Точно ведь?..

Чтобы хоть немного отвлечься от жужжащих со всех сторон мыслей, старающихся пробраться мне под кожу как можно глубже, я, пугая домочадцев своими резвыми прыжками в разные стороны, молча прошлепала на кухню и, отодвигая матушку с кухни подальше, принялась готовить на всех завтрак. Пышный омлет со свежими томатами, копченой колбасой и ароматной зеленью…

Это шкварчание копчености, поднимающаяся до закрытой крышки яичная смесь и мельтешащий за спиной Никита, то и дело сглатывающий слюну и ворчащий что-то о скором завтраке… Все это навевает приятное чувство ностальгии по былым временам, когда мы с братом дрались за очередную нарезку для завтрака, мама ругалась и шутливо била нас по рукам лопаткой, а папа, посмеиваясь, читал свою любимую газету, наблюдая за всем со стороны.

– Боже, где этот ангел, спустившийся к нам с небес? Почему возле плиты стоит рогатый черт и кашеварит что-то вкусное? Где мы так согрешили? – деланно вздыхает Никита и прикладывает руку к сердцу, делая вид измученного, страдающего человека, пододвигая ближе к себе заполненную омлетом тарелку.

И в кого он такой?

– Сегодня просто снег обещали, вот она и делает все, чтобы глупый прогноз погоды ничего не смыслящих в этом людей сбылся, – весело заявляет папа, за что тут же получает легкий шлепок по коленке от своей жены.

Ну хоть кто-то на моей стороне и не старается поиздеваться с утра пораньше.

Мама смотрит на мужчин обыденно снисходительно, возводит глаза к потолку и одними губами просит дать ей сил, поправляя выбившиеся из уложенного строгого пучка прядки. М-да уж… Ей еще тяжелее, чем мне, ведь я терплю все это только девятнадцать лет, а она с восемнадцати, как вышла замуж и родила своего первого ребенка. Бедная женщина. Я бы на ее месте уже давно избавилась от них, возвращая своей жизни спокойствие и умиротворение.

– А тебе, – прошептала я, усаживаясь на свободный стул возле брата и впиваясь ноготками в его ногу, обтянутую все еще тонким слоем пижамных штанов, – я сделала особенную порцию с долей яда и слабительного. Не помрешь от отравы, так хотя бы понос замучает.

А ему хоть бы хны! Будто и не слышит моих слов, уминая завтрак за обе щеки и визжа от удовольствия.

* * *

Пять минут… Осталось пять минут! Если я за это время не успею повесить куртку и не добегу до четвертого этажа, Егорова меня прилюдно четвертует и даже скупую слезу не пустит, наслаждаясь моей погибелью.

– Четыре! – сквозь гул голосов студентов слышится один единственный отчетливый, с угрожающими нотками, возле лестницы первого этажа.

Вот же ж..

Расталкивая снующих туда-сюда студентов в разные стороны и тихо извиняясь на каждое недовольное, негодующее высказывание, я принялась перескакивать через ступеньку, стремясь как можно скорее добраться до конечной точки своего пути.

– Три… – слышится впереди и вдалеке среди толпы виднеется блондинистая макушка.

Вот ребята перед ней расступаются. Вот она грозно глядит на меня в ответ в другом конце коридора. Вот она злостно притоптывает ножкой в такт моему гулко бьющемуся от нехватки воздуха в легких сердцу. А я… Да я же сейчас помру на этом светлом кафеле и буду еще долгие годы мельтешить приведением, распугивая всех студентов! Какая же нелепая смерть: остановка дыхания от страха перед лучшей подругой…

– Два-а-а…

– Да здесь я уже! Здесь… – промычала, запыхавшись хватаясь за плечи подруги и переводя дыхание. – Что ж ты так орешь? Аж на первом этаже слышно! – девушка в ответ лишь хитро прищуривается и растягивает свои ярко накрашенные алой помадой губы в подозрительно счастливой улыбке.

Неужели нашла себе нового ухажера, о котором теперь будет без умолку трещать весь день? Ей бы уже определиться, а то нацепляет так через пару месяцев целый букет венерички и будет плакаться одинокими вечерами, сетуя на несправедливость бытия.

– Смотрю, твои утренние часы все такие же насыщенные, – шепчет, приобнимая меня за шею и даря приторный поцелуй в висок.

Блин, помада же останется…

– И не у меня одной, – вторю в ответ, отлепляя от себя чужие жаркие ладошки. – Кто на этот раз? – Девушка молчит, смотрит на меня внимательно, словно хочет заглянуть в самую душу.

И чего это с ней? Неужели и правда случилось что-то необычное?

– Просто… – Вероника интригующе подзывает меня к себе пальчиком, заставляя встать на носочки, чтобы хоть немного поравняться с ней в росте, и заигрывающе шепчет на ушко: – Соскучилась по тебе. БЕ-ЗУМ-НО!

Нет, они с Никитой точно друг друга стоят. Оба упрямые, непослушные, излишне гордые и порой слишком милые, чтобы я могла хоть как-то на них злиться. Они даже в далеком детстве умудрялись сводить меня с ума одним лишь своим присутствием. Неразлучная парочка, придумывающая самые изощренные пытки для единственного в компании человечка младше их самих.

– А в особенности по твоей вкусной стряпне и ночевкам… – Егорова звучит слишком печально, чтобы можно было пропустить ее реплику мимо ушей. – Уже столько времени прошло с нашего с тобой последнего раза, – заявляет громко и этим заставляет проходящих мимо студентов удивленно оборачиваться, рассматривая нас с головы до пят.

Вот же неугомонная! Последний раз... Специально же заставляет меня краснеть, не затыкаясь ни на секунду со своими откровениями, о которых никому и знать было не обязательно. В прошлом году так вообще умудрилась целых полчаса рассуждать о том, каким бы шикарным мужчиной она была, родись долгожданным Олежкой, которого так хотела ее мама. Никогда не забуду этот пугающе ошарашенный и удивленный взгляд паренька с потока, внимательно слушающего ее длительные рассуждения о смене пола.

– Ты не понимаешь! Лучший в мире мужчина – это бывшая женщина. Да я бы нарасхват была у всех представительниц прекрасного пола. И пойму, и поддержу, и жилеткой для слез побуду, когда это необходимо. Нет, я была бы шикарным мужиком! Жаль, все равно любила бы мужчин…

– Я тоже скучаю, – отвечаю, просовывая несколько купюр в автомат с необходимым ранним утром кофеином. – Родители уезжают на дачу в выходные, поэтому можем устроить полноценный девичник с пиццей. Тем более Ксюша давно хотела посмотреть какой-нибудь новый боевик.

– Да, но… – Вероника как-то странно оглядывается по сторонам и, не заметив никого вокруг, тут же понуро бормочет: – помимо твоих родителей есть еще один Солнцев, который никогда не исчезает, стоит его об этом попросить или хотя бы намекнуть. А еще…

– Шилов… – зная эту девчонку наизусть, отвечаю я, печально глядя на подругу. – Наши мечты несбыточны, и дело не только в моем брате.

– Все запланированное может случиться, только если Никита провалится в канализационный люк и пропадет без вести, а Кирилл отпустит Ксюшу от себя хотя бы на одну ночь. Липучка приставучая… Не удивлюсь, если они еще и в туалет вместе ходят!

– Вряд ли Ксенька решилась бы на это, – смеюсь, забирая наполненный горячей живительной жидкостью стаканчик, и протягиваю подруге купленную по пути ее любимою «улитку» с корицей.

– Фоглафна! – бубнит, рассыпаясь в множественных благодарных поцелуях, пачкая меня теперь не только помадой, но и сладкими сахарными крошками. – Как, кстати, позанималась вчера со своим ухажером? – добавляет, прожевав очередной большой кусочек, заигрывающе поигрывая бровями и плюхаясь на подозрительно свободный в это время диванчик в коридоре, на котором обычно ребята проводят время в ожидании очередной нудной пары.