Каждый гудок уничтожает меня. Это все равно, что ждать, когда из-под твоих ног выбьют стул, на котором ты стоишь с петлей на шее.

— Донаван.

Мне требуется минута, чтобы ответить.

— Привет, Си Джей. — Мой голос звучит так чертовски чужеродно, словно я маленький ребенок, ожидающий своего наказания.

— Ты готов?

— Боже правый, скажи мне уже, ладно? — рявкаю я.

Он посмеивается, и я слышу звук рвущейся бумаги. Ему-то, черт возьми, хорошо смеяться, а мое сердце сейчас нахрен выпрыгнет, в голове бьют в набат, а нога подпрыгивает на коврике. А потом я слышу выдох Си Джея.

— Ты в порядке.

Никак не могу понять, правильно ли его расслышал.

— Что?

— Она солгала. Ребенок не твой.

Вскидываю кулак в воздух и кричу. Сжимаю голову обеими руками, когда адреналин ударяет по мне в полную силу, руки дрожат, а на глаза наворачиваются чертовы слезы. Я даже еще не могу переварить услышанное. Знаю, что говорит Си Джей, но не слышу его, потому что сердце колотится в ушах от адреналина, который бьет по мне, как перед началом гонки. Поднимаю руку, собираясь провести ею по волосам, но замираю на пол пути, чтобы стукнуть по рулю, прежде чем потереть лицо, потому что я так ошеломлен… так переполнен гребаным облегчением, что не могу удержать ни одной ясной мысли, кроме одной.

Он не мой.

Я не испортил жизнь бедной душе, запятнав ее своей кровью.

Родившейся от такой манипуляторши, как Тони.

— Ты в порядке, Вуд?

Мне требуется минута, чтобы сглотнуть и обрести голос.

— Да, — вздыхаю я. — Лучше, чем в порядке. Спасибо.

— Попрошу Чейз выпустить пресс-релиз для…

— Я всё улажу, — говорю я ему, не желая ничего больше, кроме как заставить стервятников взять все свои слова обратно и ненадолго убрать свои чертовы навязчивые камеры из нашей жизни. Позволить Райли адаптироваться к моей сумасшедшей жизни, пока мы обретаем наше равновесие.

Ну вот опять. Думаю о том, чтобы обрести гребаное равновесие и о нашем с ней будущем и прочей херне. Мой гребаный криптонит.

Черт возьми.

И тут меня озаряет.

Райли.

Нужно ей об этом рассказать.

— Еще раз спасибо, Си Джей, мне надо позвонить… мне пора.

Отключаюсь и тут же начинаю набирать Райли, но руки так сильно дрожат от адреналина, мчащегося вместе с кровью, что на секунду я останавливаюсь.

И тогда понимаю, что прежде чем говорить с Рай, хочу покончить с этим раз и навсегда. Мне хочется позвонить ей и начать разговор с чистого листа, сказать, что все позади. Ребенок, Тони, ложь — все завершилось, окончательно и, черт возьми, бесповоротно.

Делаю глубокий вдох, набирая номер, который раньше был таким привычным, но теперь заставляет мою кровь просто вскипать.

— Колтон? — мне нравится, что она удивлена, что я застал ее врасплох.

Время вводить мяч в игру.

— Тони. — Мой голос ровный, без эмоций. Больше я ничего не говорю. Мне хочется, чтобы она изнемогала. Хочется, чтобы гадала: знаю я или нет. Она достаточно смелая, чтобы врать мне в лицо, давайте посмотрим, будет ли она продолжать эту чертову шараду или выложит свои карты на стол.

Потому что, будь я проклят, если тест на отцовство — не мой туз в рукаве.

— Привет, — говорит она так тихо, что я не могу понять, она робеет или пытается казаться соблазнительной.

От обоих вариантов у меня сводит желудок.

Кусаю щеку, пытаясь понять, куда направить этот разговор, потому что, как бы я ни хотел заставить ее страдать, я просто хочу, чтобы она ушла. Sayonara, adios, все чертовы до свидания. Она прочищает горло, и я знаю, тишина убивает ее.

Хорошо.

— Колтон, — снова произносит она мое имя, и мне приходится прикусить язык, позволяя ей страдать. — Тебе что-то нужно? Я… я удивлена услышать тебя…

— Правда? Удивлена? — мой голос пропитан сарказмом, словно мотор маслом. — С чего бы это вдруг?

Она начинает заикаться, но ни одно из ее слов не идет дальше первого слога.

— Брось, Тон. Просто скажи мне одну вещь. Почему?

Когда, черт возьми, она стала такой? Когда превратилась из моей возлюбленной в колледже в коварную, манипулирующую сучку на другом конце линии? Какого черта я упустил?

— Почему? — спрашивает она, растягивая слово. Мы так долго были друзьями, что я могу распознать эту уловку. Она выискивает зацепку, за которую можно ухватиться, повернуть в свою сторону и использовать то, что я собираюсь ей сказать в качестве способа манипуляции.

А я сыт по горло. Невинные сцены закончились давным-давно, когда дело дошло до ее проклятой лжи. По крайней мере, теперь я могу ее распознать. После того, что она сделала с Рай? А теперь пытается сделать и со мной?

Твой ход, дорогуша.

— Да, почему? — отрезаю я. — Потому что сквозь твои идеальные белые зубы выходит, твою мать, ложь. Ты воспользовалась моим несчастным случаем…

— Колтон, я не пыталась…

— Заткнись нахрен, Тони! Мне плевать на твои жалкие оправдания! — кричу я на нее, потому что я в ударе и будь я проклят, если не испытываю кайф, выпуская все это наружу. Весь свой гнев, страх и неуверенность, которые правили моей гребаной жизнью последние несколько недель. Оставив меня в чертовски дезориентированном беспорядке, словно я вслепую въехал в дым на месте аварии в надежде, что переберусь на другую сторону через угнетающую чертову дымку. — Ты не пыталась что?

Мой гнев съедает меня изнутри. Мне нужно двигаться. Нужно освободиться хоть от какой-то его части, поэтому я толкаю дверь Ровера и начинаю ходить взад и вперед, вцепившись свободной рукой в волосы, ногами выбивая пыль из гребаной земли.

— Ты не пыталась использовать несчастный случай — мою невменяемую голову — как средство получить то, что хотела? Сказать, что я трахнул тебя, когда ничего не было? Заманить в ловушку, чтобы я стал папочкой твоего внебрачного ребенка? Насколько это хреново? Что за кусок дерьма так поступает, Тон? А? Можешь ответить, почему женщина, которую я когда-то знал — была моим другом хренову тучу времени — могла опуститься так чертовски низко, чтобы использовать ребенка в попытке меня вернуть?

Сейчас на этой стоянке недостаточно места, чтобы помочь мне успокоить чертову ярость, бурлящую в моих венах, потому что чем больше я думаю об этом — о том, что она пыталась со мной сделать — тем сильнее растет мой гнев.

Чертовски хорошо, что она молчит, говорю я себе, когда она не отвечает ни на одно мое слово. Слышу на другом конце провода лишь хныканье.

— Подумать только, раньше ты была мне небезразлична. Чертовски невероятно, Ти. — Я качаю головой и вбираю в себя огромный глоток воздуха. — Так ты обращаешься с людьми, которых, как утверждаешь, ты любишь? Используешь ребенка в качестве манипуляций? Обманываешь, чтобы заполучить любовь?

— Ты получил результаты. — Это не вопрос, лишь тихое утверждение, произнесенное устрашающе спокойным голосом.

Она знает.

— Да, я получил их. — Спокойная сталь в моем голосе должна заставить ее бежать и искать гребаное укрытие.

— Однажды ты меня поимела, Тон. Я разрулил это как можно мягче, так как наши семьи дружат. — Прислоняюсь спиной к Роверу и продолжаю мотать головой, пульс грохочет, дыхание учащенное. — Но тебе на это, очевидно, было наплевать, потому что ты поимела меня снова. Пыталась погубить меня единственным способом, который, как ты знаешь, может сломить меня сильнее всего на свете. Поэтому предлагаю выслушать меня внимательно, потому что я скажу это только один раз. Я, твою мать, с тобой покончил. Не связывайся со мной. И даже не смей, твою мать, связываться с Рай. А семейные дела? — я смеюсь, и, черт возьми, не потому, что чувствую себя счастливым. — Полагаю, у тебя будет желудочный грипп или какая-то другая причина не присутствовать на мероприятиях. Поняла? Ты была моим другом, а теперь ты просто… ничто.

— Прошу, выслушай, — умоляет она, и ее голос — голос, который раньше что-то для меня значил — никак на меня не влияет. Совсем. — Не будь таким холодным…