— Отмечено, — говорит Бэкс, еще раз прикладываясь к пиву.

— Мне надо отлить, — говорит Колтон, вылезая из шезлонга. Как я научилась делать за последние дни, заставляю себя оставаться на месте, в то время как Колтон мгновение борется с отсутствием равновесия и внезапным головокружением, которое, как я знаю, находит на него. Через несколько мгновений он кажется спокойным и идет, чтобы поставить свою бутылку на стол. Примерно в метре от стола Колтона подводит его правая рука, и бутылка с грохотом падает на террасу.

Глаза Бэкса мгновенно взлетают ко мне, сквозь них пробегает беспокойство, прежде чем он смеется и делает вид, что ничего не заметил.

— Вечеринка не удалась! — смеется он. — Думаю, сестра Рэтчет была в чем-то права, говоря про смесь лекарств с алкоголем.

— Отвали, — бросает он через плечо, поворачивая к дому. — Только за это я захвачу еще одну! — смотрю, как Колтон входит в кухню, и когда он думает, что никто не видит, он смотрит на свою руку и пытается сжать ее в кулак, прежде чем покачать головой.

— Как у него дела?

Я поворачиваюсь к Бэксу.

— Приступов головных болей все меньше и меньше, но он расстроен. Он продолжает тут и там замечать мелочи, которые не может вспомнить. И чувствует себя ограниченным. — Я пожимаю плечами. — А ты знаешь, какой он, когда чувствует себя ограниченным.

Бэккет громко вздыхает и качает головой.

— Он должен вернуться на трассу как можно скорее.

Смотрю на него, раскрыв рот.

— Что? — соскальзывает с моих губ, чувствуя укол предательства от его слов. Это же его лучший друг. Разве он не хочет, чтобы он был в безопасности? Сохранить ему жизнь?

— Ну, ты говоришь, что он чувствует себя ограниченным… трек — это единственное место, где он всегда был свободен от всего, — говорит Бэкс, удерживая мой ошеломленный взгляд. — Кроме того, если он не сядет за руль в ближайшее время, он позволит этому страху съесть его, засесть в голове и, черт возьми, парализовать, он будет думать, что когда действительно сможет вернуться за руль, станет опасен для себя.

Я умный человек, и, возможно, если бы я не была удивлена первыми словами Бэккета, я бы действительно услышала, что он говорит — увидела всю картину — но я этого не делаю.

— О чем ты говоришь? С тех пор как он вернулся домой, все, о чем он ворчит — это возвращение на трассу.

Он лишь посмеивается, и хотя этот смех не высокомерен, чувствую, что от этого звука упираюсь спиной в стену и скриплю зубами.

— Да, черт возьми, Рай, он напуган. Напуган до чертиков. Если не рука, которой он используется в качестве оправдания, будет что-то другое… и ему нужно преодолеть это. Если он этого не сделает, страх просто съест его живьем.

Мой разум возвращается к прошлой неделе. То, что Колтон говорил о гонках. Действия, противоречащие сказанным им словам, и я начинаю понимать, что Бэккет прав.

— А как же мой страх? — не могу избавиться от отчаяния, пронзающего мой голос.

— Думаешь я не боюсь? Что для меня это тоже будет легко? — боль в голосе Бэкса заставляет меня оглянуться на него. — Думаешь, я не буду снова и снова вспоминать те секунды, каждый раз, когда буду пристегивать его в машине? Каждый раз, когда он будет лететь по трассе? Черт, Рай, я тоже чуть не потерял его. Не думай, что это будет легко для меня, потому что это не так. Это будет чертовски беспощадно, но так будет лучше для Колтона. — Он встает со своего места и подходит к перилам, протягивая руки, чтобы опереться на них. — Пока не появилась ты, это было единственное, что его волновало. Единственное, что поддерживало его в здравом уме. — Он издает резкий вздох. — Это единственное, что он знает. — Он оборачивается ко мне, пряча глаза за стеклами очков-авиаторов. — Так что, да, ему нужно, чтобы он притащил свою задницу на трассу и я буду его самым отчаянным гребаным болельщиком, но не позволяй этому заставить тебя думать, что мое сердце не будет уходить в пятки каждую чертову минуту, пока он будет на треке.

Мои глаза следуют за ним, когда он отходит к краю патио, чтобы успокоиться, а затем возвращается ко мне, прежде чем схватить свою бутылку и опрокинуть ее залпом, допивая оставшуюся часть пива.

— Гонки — примерно на восемьдесят процентов психология и на двадцать процентов мастерство, Райли. Мы должны вернуть его голову в игру, думая, что он готов, он будет готов.

Вижу логику в его рассуждениях, но это не значит, что я не боюсь до смерти.

Поднимаю лицо к небу, чтобы поймать последние лучики солнца, прежде чем они рассеются и погрузятся за горизонт. Подпеваю «Collide», тихонько доносящейся из внешних динамиков, мыслями возвращаюсь к Бэккету и нашему с ним разговору, о том, что я буду чувствовать, когда Колтон снова сядет за руль, и будет ли он бояться этого так же, как я.

— Эй, что ты здесь делаешь совсем одна? — хриплый голос Колтона затягивает меня, и я открываю глаза, обнаружив его, смотрящего на меня сверху в моем удобном месте на шезлонге. По мне разливается тепло, когда я вижу складку от подушки на его щеке, и не могу не задаться вопросом, каким мальчиком он был в детстве.

— Хорошо выспался? — подвигаюсь, когда он садится рядом, но намеренно не двигаюсь слишком далеко, прижимаясь к нему поближе.

Он обнимает меня и притягивает к себе.

— Да, как убитый. — Смеется он, прижимаясь поцелуем к моей макушке. — Но больше никакой головной боли, так что все хорошо.

— Не представляю, откуда у тебя появится какая-то боль с тем количеством пива, которое вы заложили за воротник.

— Умничаешь.

— Я лучше буду умничать, чем тупить.

— Мы сегодня дерзкие? — говорит он, щекоча мои ребра. — Ты же знаешь, что со мной делает дерзость, детка, и я уверен, что сейчас это может пригодиться.

Вырываюсь из его рук.

— Хорошая попытка, но у нас, скорее всего, есть еще пара дней, и тогда я буду такой дерзкой, какой ты хочешь меня видеть, — говорю я, поднимая брови, его пальцы расслабляются и поглаживают меня по спине.

— Не обещай подобного дерьма такому отчаявшемуся мужчине, как я, если не собираешься его выполнять, милая.

— О, не беспокойся, Ас, — говорю я, прижимаясь к нему, — я прихвачу с собой тонну дерзости, как только буду знать, что ты в порядке.

Колтон ничего не говорит, а в ответ издает уклончивый звук. Некоторое время мы сидим в уютной тишине, и я рада этому, потому что первый раз за последние несколько дней между нами не вибрирует необъяснимое напряжение. Когда солнце садится, а океанские волны вздыхают надвигающейся ночью, в моем сознании вновь возникает разговор с Бэксом. И я не буду собой, если не спрошу, не узнаю мысли Колтона о гонках.

— Можно задать тебе вопрос?

— Ммм, — бормочет он мне в макушку.

Сначала я колеблюсь, не желая ворошить какие-либо мысли, если их еще нет, но все равно спрашиваю.

— Ты боишься вернуться на трассу? Снова участвовать в гонках? — слова рвутся наружу, и я задаюсь вопросом, слышит ли он скрытую тревогу в моем голосе.

Его рука на мгновение останавливается у меня на спине, прежде чем продолжить движение, и я знаю, что коснулась чего-то, о чем ему не совсем удобно говорить или признаваться. Он вздыхает в тишине, которую я ему предоставила.

— Мне трудно объяснить, — говорит он, прежде чем переместиться, так что мы оказываемся рядом, наши глаза встречаются. Он слегка качает головой и продолжает. — Как будто одновременно я боюсь этого, и мне все это нужно. Это единственный способ, которым я могу это выразить.

Чувствую его беспокойство, поэтому делаю то, что мне удается лучше всего, стараюсь его успокоить.

— Со мной ты уже разобрался.

В его глазах мелькает смятение.

— Что ты имеешь в виду?

У меня не было намерения начинать этот разговор, заставляя его чувствовать себя неловко говоря о «нас», которыми мы были до аварии. «Нас», которых он «обгонял» и которых не помнит. Протягиваю руку и кладу ее на его челюсть, покрытую щетиной, чтобы он обратил на меня внимание, прежде чем я заговорю.