Пока мы шли по полутёмным коридорам, не встретили ни одного человека. Вряд ли случайно; скорее всего, Разумовский заранее озаботился безопасностью маршрута.

— Здесь, — чуть слышно сказал он. И толкнул дверь, на вид ничем не отличающуюся от десятков других, мимо которых мы проходили.

В небольшой комнате было не намного светлее, чем в коридоре. За окнами почти стемнело, а зажигать свечи Разумовский не стал. Обстановка — пара кресел и небольшой диванчик.

Разумовский жестом подозвал нас с Николкой к себе и отодвинул длинную, достающую до пола штору. Я бы предположил, что за ней находится дверь в соседнюю комнату, но двери не было. Штора закрывала стену. В которой просто и ненавязчиво посверкивали глазки, количеством две штуки.

— Смотри, — шепнул Разумовский Николке. — Есть среди этих людей Министр? И ты тоже взгляни, Владимир. Который из этих людей на него похож?

Я приник к глазку. Увидел нарядное, ярко освещённое помещение. Картины, статуи, напольные вазы, сверкающий паркет. Посреди помещения стоят и беседуют два господина. Один среднего роста, худощавый, другой чуть выше меня, широкоплечий и грузный.

Разумовский вложил мне в ладонь изогнутую трубку, заканчивающуюся раструбом. Показал, что трубку нужно приложить к стене, а раструб к уху. Я прислушался. Речь шла о красавице. Я прислушался уже заинтересованно. Оказалось, что красавица — левретка какой-то необыкновенной расцветки. Тьфу ты, блин, нашли, что обсуждать! Дальше я на предмет беседы внимания не обращал.

Худощавого отмёл сразу, Министр выше ростом. А вот к грузному присмотрелся внимательнее. Голос Министра помнил хорошо.

— Ну что? — прошептал Разумовский.

— Нету здесь Министра, — отозвался Николка.

Я кивнул:

— Согласен. По телосложению один из этих двух мог бы подойти, но голос — не его.

— Голос можно подделать.

— Это тональность можно подделать, говорить грубее или писклявее. А чтобы так искусно изображать грассирующее «р», надо долго тренироваться. Этот человек картавит. Министр говорил чисто.

— Нет его здесь, — повторил Николка. — Всё, господин хороший, можно мне…

— Постойте, — Разумовский нахмурился. — Вы что, хотите сказать, что там два человека?

— А сколько должно быть?

Разумовский прильнул к глазку. Отодвинувшись, обронил сквозь зубы: «Ждите!» и выскочил в коридор.

— Жди, — сказал я Николке. И вышел за Разумовским.

Чтобы увидеть, как он схватил за грудки человека в ливрее.

— Где Ваальс⁈ Я тебя спрашиваю!

— Не могу знать, ваше благородие! — голос человека отражал полную растерянность. — Мы, как велено было, приглашение доставили, в карету усадили, ко двору привезли. Сопроводили в залу, кою вы указать изволили…

— Он оттуда выходил?

— Не могу знать, ваше благородие! Я сопроводил, да вам докладывать побежал, что дело сделано.

Разумовский выругался и исчез. На него магия его же амулетов, запрещающая перемещение Знаками, очевидно, не действовала.

Я вернулся к комнату и подошёл к глазку в стене. Разумовский уже стоял посреди нарядного помещения, а оба господина изумленно смотрели на него. Я поднёс к уху трубку.

— … Ван дер Ваальс был здесь? — донеслось до меня.

— Был, но недолго. Поздоровался, по залу побродил, а потом говорит: «Господа, прошу меня простить, неотложное дело!» И вышел. Больше не возвращался.

Разумовский выругался ещё забористее.

— А что случилось, Никита Григорьевич?

Этот вопрос остался без ответа. Разумовский исчез — для того, чтобы в ту же секунду оказаться рядом со мной и Николкой.

— Можешь без прелюдий, — остановил я. — Упустили?

— Да. Эти…………!

— Ого. Я и не думал, что аристократы так загибать умеют. Где насобачился?

— В юности у охотника обучался.

— Вот оно что. То-то, думаю, чем-то родным повеяло… Ну, я — за Министром. Ты со мной?

— А ты знаешь, как его найти?

— Не знал бы, звать бы не стал. Только пообещай рот на замке держать.

Разумовский положил ладонь на рукоять шпаги, висящей у пояса.

— Клянусь.

Я призвал Путеводное Яблоко.

— Леопольд Ван дер Ваальс. Покажи.

Яблоко поднялось на уровень моих глаз. Воздух под ним знакомо загустел. Проступила картина: человек с перекошенным от злости лицом барабанит тростью по стволу дерева.

— Что он делает? — изумился Разумовский.

— Пришёл к какой-то высшей твари. А её, по ходу, дома нет.

Учитывая то, что долбил Ван дер Ваальс по дереву, вариантов было не так уж много. Опять леший. Однообразно пошло, как-то даже как будто нерадостно. Ну что такое леший? На десяток работы. Конечно, Алексея можно взять, чтоб подкачался, Неофита, опять же. Может, Степан подтянется. Хотя что значит «может»? Подтянется, куда он, нафиг, денется. Охотников много не бывает.

Николка, увидевший голографическую проекцию в воздухе, нисколько не удивился и не испугался. Наоборот, подошёл ближе, всмотрелся в изображение и с уверенностью заявил:

— А вот это — он, Министр!

— Серьёзно? — вздохнул я. — Не может быть… Как же мы сами не догадались.

— Если сами могли, тогда зачем было меня брать? — насупился Николка.

— Ну, извини, тут сам видишь, всё немного…

— Я из-за вас часы покрал.

Мы с Разумовским повернулись и посмотрели на Николку. Тот показал нам золотые часы на цепочке.

— Ты их где взял? — спросил я. — Ты ведь даже из комнаты не выходил! Как в том анекдоте про русского в герметичной камере с двумя титановыми шариками, только наоборот.

— Там, в кресле, — уныло сказал Николка, показав себе за спину. — Завалились между подушкой и подлокотником.

— Это Ахриянова часы! — воскликнул Разумовский. — Он их искал… Да как ты прознал, что они там лежат⁈

— А мне почём знать? Оно ж всё будто зовёт меня. Так и поёт в голове: «Иди сюда, Николка, возьми меня! К тебе хочу!» — особенно ежели трости.

— Ну-ка держи, — протянул я Николке амулет, определяющий Силу. Тот, с которым мы вычислили Степана в Обрадово.

Николка взял его, сжал. Ничего не произошло.

— Не охотник, — покачал я головой и забрал амулет. — Просто уникум. Свой, природный. Таких в заповедниках держать надо, чтоб не вымерли.

— На каторге их надо держать, — проворчал Разумовский.

— А я о чём говорю?

— Не губите! — тут же грохнулся на колени Николка. — Нельзя мне на каторгу, у меня здоровье слабое! Дозвольте к доброму графу вернуться! Пока я на птичнике работал, ничего такого и в мыслях не держал, и искушений не знал!

Разумовский, ворча, забрал у Николки часы. Мы вновь посмотрели на голограмму и увидели, что Ван дер Ваальс так-таки достукался.

Дерево, до которого он домотался со своей тростью, отъехало в сторону, и Министр, даже не дождавшись окончания процесса, пошёл вниз, в образовавшийся тоннель. Из тоннеля лился наружу тревожный красный свет. Ступени уводили в лютую глубину. И яблочко, что характерно, дальше следить за Министром не стало. Изображение зарябило и потухло.

— Вопрос на засыпку, — проворчал я. — Куда этот сукин сын мог упереться, что даже мой распрекрасный Знак не сумел за ним последовать?

— Полагаю, ответ может быть лишь один, — отозвался побледневший Разумовский, — и тебе он известен так же, как мне.

Ответ был и вправду известен. Потусторонний, мать его, мир. Тот самый, где черти уже спят и видят, как бы разобрать меня на микроэлементы. А сейчас там до кучи нарисуется Министр и доложит, что всё пропало, гипс снимают, клиент уезжает. После чего, надо полагать, мне придётся ждать сюрпризов.

— Так… — Я в задумчивости почесал нос. — Значит, вот что мы сейчас будем делать…

— В розыск эту скотину объявлю! — рыкнул Разумовский. — Всю полицию поставим на уши!

— Ну и на кой-ляд нам стоящая на ушах полиция?

— Эм… Не понимаю.

— Вот и я не понимаю. Во-первых, человек (будем называть это так), за которым мы охотимся, обладает нечеловеческой силой, амулетами и вообще всесторонне развитая сволочь. У вас настолько переполнены ряды МВД, что вы хотите послать их на убой?