— Это уже даже не читерство… Это — …

Подходящее название появившейся возможности я придумать не успел. Меня отвлёк богатырский оклик сзади:

— Владимир! Я от Ивана Иваныча. Твои сказали, здесь тебя искать.

Обернувшись, я увидел Демида.

— Чего случилось?

— Эта штука сдохла.

— Какая штука, ты о чём?

— Ну, которую вы собирали. Которая потом мастерскую крушила.

— О как. А я даже не знал, что эта штука болела… Как дело было?

— Да никак. Иван Иваныч говорит, работали, испытывали. Всё вроде нормально было. А потом у него вдруг голова начала дёргаться, побледнела и отвалилась. И рука ещё. Ну и… всё. Остальное иногда шевелится, но бестолково. А голова вовсе на куски рассыпалась.

Я обработал мысленно информацию и пришёл к неутешительным выводам. Повернулся к своему богатству и горестно сказал:

— Вот так вот, значит, да? «Дудочка и кувшинчик»? Подло, Вселенная. Очень подло. Но ладно.

— Это ты к чему? — спросил осторожно Демид.

— Да у меня тут вопрос назрел. Гамлетовский. Быть или не быть?

— Что за вопрос такой? Быть, конечно, пока можно. Не быть — всегда успеем.

— Верно говоришь, Демид. Но вопрос стоит шире. Что нам важнее: собрать армию инопланетных воинов для борьбы с тварями, или же мне прокачаться до Тысячника за несколько минут?

— Не пойму я тебя, Владимир…

— А что тут непонятного. Голова и рука — это ведь как раз те запчасти, которые я первыми нашёл. Знать ведь не знал тогда, что это вообще такое. Родий за них, конечно, получил, и на вид голова и рука остались такими, как были. Но при нормальной рабочей нагрузке сдохли. То есть, получается, что-то стратегически важное я всё-таки повредил — когда банки мечом протыкал и Костомолкой херачил. Остальное-то, то, что аккуратно извлекал — живо, получается. Не рассыпалось. Только без головы не работает… Вот и встаёт вопрос. Ну, один-то опытный образец мы точно соберём, хрен бы с ним. А насчёт армии я теперь уже не уверен. Ладно, когда один андроид вышел из-под контроля и кинулся на своих — можно управиться. А если вся армия так поступит?.. Угу. Вот я, кажется, и ответил себе на главный вопрос… Что ж, пойдём, Демид, в башню. Мы там много банок вскрыли, голова и рука точно попадались. Отдашь Ползунову, пусть прикрутит вместо сломанных.

Демид, который по-прежнему ничего не понимал, покорно кивнул и пошёл вслед за мной в башню. По пути спросил, как бабуля Мстислава. Я его заверил, что лучше всех, ещё бы, а такой бабули дела обстояли как-то иначе.

— Правая там рука или левая? — спросил я, сортируя стоящие вдоль стен янтарные цилиндры с запчастями.

— Правая вроде…

— «Вроде»! Вот, забирай обе. И голову. Голова — одна, не перепутаешь. Ну и держите меня в курсе.

— Будем, — пообещал Демид и исчез.

Я грустно вздохнул. И тут снизу из дома раздался крик Земляны:

— Владимир!

— Слышу! — крикнул я в открытую дверь. — Сейчас, выходим!

— Не похоже, — откликнулась Земляна. — Тут к тебе человек от государыни пришёл. Говорит, срочно надо. Спускайся.

— Ну, срочно так срочно.

Через мгновение я стоял у подножия лестницы.

— Рад приветствовать, Владимир Всеволодович. — Разумовский отвесил изысканный поклон.

— Здорово, — я протянул ему руку. — Что за пожар? Министра поймали?

— Есть вероятность, что да. По описанию трости опознали её владельца. Но видишь ли, какая штука. Эта трость — при нём. Человек, на которого указали, по-прежнему ходит с тростью, очень похожей на ту, что мы изъяли. И ведёт себя как ни в чём не бывало, ничего подозрительного.

— Кто этот человек?

— Некий Леопольд Ван дер Ваальс, голландец по происхождению. В России находится в составе дипломатической миссии. Должность занимает не самую высокую, но достаточно ответственную.

— Взяли его?

— Бог с тобой! Он же иностранец, да ещё королевских кровей. Седьмая вода на киселе, но тем не менее. Своего взяли бы сразу, тут и думать не о чем. Тайная канцелярия сперва хватает, потом разбирается. А у этого — вдруг просто трость похожая? Если окажется, что так и есть, и он не виновен, скандал замять непросто будет. Слухи разнесут такие, что слушать тошно. Не так, мол, и страшен русский медведь, как его малюют. Государыня императрица радом с собственным троном порядок навести не может.

— Репутационные потери нам ни к чему, согласен.

— Вот! Я хочу тебя попросить взглянуть на Министра незаметно, он не будет тебя видеть.

Спрашивать, как мы это провернём, я не стал, вспомнил достопамятный глазок в гобелене. Есть мнение — такого добра по императорскому дворцу натыкано немало. Ну, с другой стороны — а куда деваться при отсутствии фоток и камер наблюдения? Приходится выкручиваться.

— Взглянуть-то я могу, не вопрос. Но не уверен, что его узнаю. Лицом к лицу мы не сталкивались, я эту тварь только издали видел. Голос слышал хорошо, но голос — дело такое. Не самое надежное.

Разумовский погрустнел.

— Не грусти, — ободрил я. — А то ранг не будет расти. Подожди тут, кофе выпей. А я по-быстрому смотаюсь кое-куда.

Услышав, что я пришёл забрать ценного сотрудника, Дорофеев погрустнел. На птичник Николка Хромой вернулся, как в дом родной, и на свои обязанности набросился с удесятеренной энергией.

— Верну, — пообещал я. — Живым и здоровым, как только, так сразу! Тут, понимаете ли, дело государственной важности.

— Понимаю, — вздохнул Дорофеев. — Не тот вы человек, чтобы попусту беспокоить.

Николка при виде меня затрясся.

— Спокойно! — прикрикнул я. — Будешь хорошо себя вести — сегодня же обратно верну. Всё, погнали.

Взял Николку за плечо и перенёсся в Давыдово.

— … то есть, вы приходитесь Владимиру Всеволодовичу сестрой? — пытался вести светскую беседу с Земляной Разумовский.

Земляна смотрела на него, как учительница на бестолкового школяра.

— Владимир — охотник, я — охотница. Стало быть, он мне брат, а я ему сестра. Ясно, дурья твоя башка? Хотя…

Тут Земляна задумалась. Вероятно, о том, что между нами время от времени происходило, и как беспалевно привязать этот процесс к брато-сестринству.

— Не заморачивайся, — посоветовал я. — У нас с тобой духовная связь. Мы — родные по духу.

— Во! — обрадовалась Земляна. — Точно. — Увидела Николку, всплеснула руками. — Господи-иисусе, он жив ещё⁈

— Он не виноват, так получилось.

Земляна неодобрительно покачала головой. Николка снова затрясся. А я повернулся к Разумовскому. Посоветовал:

— От часов, кошелька, перстней и прочей милой сердцу ерунды рекомендую временно избавиться. Можешь здесь оставить, после операции верну. Так будет проще, чем Николке руки связывать.

Николка потупил взор. Разумовский кивнул. Об особенностях Николкиного устройства знал не понаслышке. Снял перстни, вынул из карманов кошелёк и часы.

— Во добра-то у тебя, — покачала головой Земляна, принимая пригоршню сверкающих драгоценными камнями перстней. — Не у каждой бабы столько будет! Куда это девать?

— Ко мне в комнату отнеси, положи на стол, — сказал я. — Мы скоро.

— Следуй по моему Знаку, — сказал Разумовский.

Начертил Знак и исчез. Я взял за плечо Николку, повторил Знак. Огляделся.

Мы стояли у Зимнего дворца, но не у парадного входа, а у неприметной двери, почти сливающейся со стеной. Потянуло сыростью — буквально в паре метров от нас плескалась Нева. Пройдя через эту дверь, можно было тут же оказаться на пристани.

Разумовский поднёс палец к губам, призывая соблюдать тишину. Провёл ладонью по двери в том месте, где обычно находятся ручки. Я понял, что снял защитный Знак. Толкнул дверь, та бесшумно отворилась. Разумовский скользнул внутрь, кивком приглашая следовать за собой.

Мать-мать-мать, сколько ж тут коридоров! Я-то, при моей фотографической памяти — выберусь, конечно. А вот Николка без проводника заблудится насмерть. Так и будет бродить, пока не сдохнет от голода и не обратится в приведение. Не удивлюсь, кстати, если здесь ещё и не такое водится.