— В смысле — не умер? Я лично в наследство вступил после его смерти.

— Нет-нет, вы не поняли! Смерть старого графа настигла, но это было значительно позже. Не тогда, когда я получил посылку.

— А когда вы её получили?

— Больше двух лет назад, на Пасху. Пасха, как сейчас помню, в тот год поздняя была…

— На Пасху? То есть, получается, два с половиной года прошло?

— Примерно так.

— Хм-м. Ну, за христианские праздники!

Я наполнил бокалы заново. Чокнулся с Измайловым, выпил и задумался. Вспомнил, как Тихоныч рассказывал мне о дядюшкином завещании.

По словам управляющего, старый граф Давыдов написал его, когда всерьёз занемог и собирался уже прощаться с жизнью. Тихоныч сказал тогда, что было это года за два до того, как я появился в усадьбе. Да плюс с тех пор ещё полгода прошло. А Измайлов говорит, что посылку получил больше двух лет назад, на Пасху… Ну да, по сроку совпадает.

И что у нас получается? Получается, что когда старый граф решил, что помирает, он принялся срочняком приводить в порядок свои дела. Написал завещание и избавился от «ключей», таким вот странным образом. Почему? Ну элементарно, в общем-то. Не знал, в чьи руки попадёт имущество после его смерти. На меня-то, лежачего колодой, надежды почти не было. Вот и решил подстраховаться.

— А с Троекуровым вы были знакомы? — Я снова наполнил бокалы.

Измайлов набычился.

— О покойниках, знаете ли — либо хорошо, либо ничего!

— Правильно понимаю, что в вашем случае «ничего»?

— Правильно. Терпеть его не мог, гнилой был человечишка. Мы даже не здоровались, при встрече отворачивались.

А сын твой на него шестерил, ага. Не напрямую, но тем не менее. Хотя ты об этом, конечно, не знаешь, и я лично приложу все усилия к тому, чтобы не узнал никогда.

— Гнилой, — согласился я. — Земля ему стекловатой!

Мы выпили. Когда Измайлов попытался сфокусировать на мне взгляд, глаза его попытались съехаться к переносице.

— То есть, в вашем доме Троекуров не бывал? — продолжил я.

— Да кто бы эту гадину на порог пустил! — Измайлов треснул стаканом по столу.

Угу. Ай да дядюшка, ай да сукин сын! Сорян, был неправ, беру свои слова назад.

Подстаканниками старый граф Давыдов, оказывается, не барыжил от безденежья. Дело, по-видимому, обстояло так: три ключа из шести каким-то образом оказались у Троекурова. Как именно и почему только три, в данный момент неважно, надо будет — выясню. Суть та, что лишившись части имущества, три оставшихся ключа дядюшка прикопал надежно. Так, что при его жизни Троекуров до них добраться не сумел. Но оказавшись на смертном (как думал тогда) одре, дядюшка запаниковал и решил перепрятать ключи ещё надёжнее.

Два из них пристроил человеку, чей дом Троекуров обходил за версту. Ещё один ключ каким-то мутным путём оказался у Брейгеля. Не дворянина, портного. О чьём существовании Троекуров, вероятнее всего, вообще не подозревал, слишком мелкая сошка. Идеально придумано, снимаю шляпу! Заныкал надёжнее, чем в банковскую ячейку. Потом дядюшка помирать передумал, но возвращением ключей, видимо, решил уже не заморачиваться.

— Полностью разделяю ваши чувства, — сказал Измайлову я. — Когда эта гадина появилась в моём доме, дом так взбеленился, что ещё немного — и насмерть бы его ушатал. Но в тот раз Троекуров, зараза, ушёл. Пришлось догонять и справляться своими силами. Уже без дома, в смысле.

Измайлов глубокомысленно покивал, как будто понял. И поднял бокал, который я успел наполнить ещё раз.

— Ну, за преданные дома! — предложил я. Выпили. — А возвращаясь к подстаканникам. Видите ли, дядюшка тогда погорячился. Сами понимаете — температура, интоксикация, помутнение сознания. Проще говоря, он напрочь забыл, что это фамильная реликвия рода Давыдовых. По традиции, наследник рода должен преподнести её в дар своей невесте.

— Наследник рода Давыдовых? — заплетающимся языком переспросил Измайлов. — А кто это?

— Я.

— А! — Измайлов снова постарался сфокусировать взгляд на моём лице. — Ну да. Поздравляю!

— Спасибо.

Выпили.

— Так, подстаканники-то? Могу забрать?

— Да конечно! Забирайте на здоровье, о чём речь!

— Прямо сейчас отдадите?

Измайлов прислушался к себе. Попробовал встать с кресла. Не получилось.

— Прямо сейчас не могу, неотложные дела. Если изволите обождать…

— Да не волнуйтесь, я сам заберу. Вы-то мне зачем? Что я, два паршивых подстаканника не дотащу? Напишите записку дворецкому, и закроем этот вопрос.

— И впрямь!

Измайлов обрадовался. Махнул рукой лакею, тот принёс бумагу и чернила.

Текст с повелением отдать графу Владимиру Всеволодовичу Давыдову подстаканники, на которые он укажет, написал я. Потом придержал руку Измайлова, чтобы не промахнулся мимо листа. Под текстом образовалась подпись, украшенная замысловатыми кляксами.

— И когда же вы изволите объявить о помолвке? — отдавая мне записку, спросил Измайлов.

— Какой помолвке?

— Ну, если ваша фамильная реликвия предназначена в дар невесте.

— Блин, точно. Невесте… Да вы понимаете, пока рано объявлять. Может, ей подстаканники не понравятся. Может, скажет, что стаканов подходящих нету.

Измайлов пригорюнился.

— И что же вы будете делать в этом случае?

— Другую невесту поищу. Нафига мне такая капризная? Фамильные реликвии, знаете ли, на дороге не валяются. А она — нос воротить! Могла бы и в лавку сгонять за стаканами, не развалилась бы.

— И впрямь, — согласился Измайлов. — Невесты нынче пошли чрезвычайно переборчивые. Нечего их баловать! В наше время куда скромнее были.

— И то верно. Золотые были времена.

— Вы удивительно здравомыслящий юноша! Как, говорите, ваше имя?

Мы ещё раз познакомились и выпили. По последней, видимо. По крайней мере, Измайлов после этого склонил голову набок и захрапел. А я потопал к выходу.

Всё-таки слабоваты эти дворяне по части накидаться. Наш брат охотник с такой дозы только размялся бы, а Измайлова уже вынесло… Не, нафиг с ними пить. Скукота.

До дома Измайлова я дошёл пешком, благо недалеко. Дворецкому предъявил записку. Тот удивленно захлопал глазами, но вопросы задавать не посмел. Проводил меня в столовую и подвёл к резному шкафчику, где стояла чайная посуда. Расписной китайский фарфор, хрусталь, серебро.

Я вдруг понял, что «свои» подстаканники смог бы определить, даже если бы на них не было герба. Взгляд тут же сам упал на дядюшкино наследство, а руки сами к нему потянулись.

— Спасибо, дружище, — сказал я лакею. — Записку не выбрасывай. На случай, если барин забудет, куда имущество подевалось.

Вышел на крыльцо и вернулся к себе в усадьбу. Материализовавшись в башне, спустился на первый этаж. Прошёл в столовую. С интересом — в первый раз, всё-таки — рассмотрел посуду в громоздком дубовом буфете и шкафчиках поменьше, но подстаканников не увидел.

— Тётка Наталья!

— Слушаю, барин?

Тётка Наталья была в кухне, колдовала над необъятной плитой.

— Мне подстаканники нужны.

— Чаю изволите? — Тётка Наталья недоуменно обернулась. — Сию секунду поставлю! И как раз пирожки вот-вот готовы будут.

— Не, чаю не надо, пирожков тоже. Только подстаканники. Вот такие, — я показал два, которые держал в руках. — Серебряные, с гербом Давыдовых.

Тётка Наталья вытерла руки о фартук и открыла шкаф, где сушилась посуда. Протянула мне подстаканник.

— Вот, извольте.

— Ага. Спасибо. — Я нырнул в шкаф и вытащил оставшиеся два. Тётка Наталья недоуменно посмотрела на образовавшуюся у меня в руках охапку из пяти штук. — Молодец ты всё-таки, тётка Наталья! Везде-то у тебя порядок, всё-то на месте лежит.

С этим словами я потопал к выходу.

— А на что они вам, без стаканов? — прилетело мне в спину.

— Физические опыты буду ставить. Меня не беспокоить, пока сам не приду!

Прижимая к себе подстаканники, я свистнул металлического паука. Тот уже приучился бегать за мной, будто собачонка. Ну, такая себе собачонка, конечно, под тонну весом, но тем не менее. Вместе мы проследовали к запертому крылу и спустились в подвал.