— И что с этим толстокожим чурбаном случиться могло? — пытаюсь придать своему голосу максимальное равнодушие, но чувствую, что плохо справляюсь с этой задачей.

— Ох, много чего. С работы выгнали. Не насовсем, — видя мое ошарашенное лицо, она быстро добавляет, — временно, на работе какие-то проблемы. Разберутся, я уверена. Но самое плохое, с братом у него беда.

— С братом? Это с которым мы тогда встретились? — при упоминании брата Димы у меня лицо невольно искажается в гримасу. Я понимаю, что со своей точки зрения он, наверное, прав. Со стороны, наверное, все так некрасиво и выглядело — бедная деревенщина с прицепом захомутала его брата и теперь вертит им как хочет. Он даже не захотел ни в чем разбираться, но я и здесь могу его понять. Тем не менее чувство уязвленного достоинства не дает мне простить его выпад в мою сторону.

— Да он. В аварию попал. Неизвестно будет ходить или нет. Да и сам Дима… плоховат…

— Что с ним? — все мои попытки выглядеть равнодушной с треском проваливаются. Голос предательски дрожит и становится на несколько тонов ниже.

— Осунулся очень, выглядит прескверно. Просил передать тебе… что любит тебя, и что он придурок. Это не мои слова. Это я дословно передаю, что он сказал.

На этих словах я нервно усмехаюсь и обнимаю себя руками. Ну да, придурок и есть. Плохо ему видите ли, а мне какого было все эти недели. Только забота о сынишке и работа держали. А так расклеилась бы давно.

— Аня, я зла на него, конечно. Но столько сразу навалилось на него. Плохо ему. Бывает так, что сразу все ломается в жизни. И плохо если в такой момент поддержки нет, — Антонина Михайловна говорит и внимательно на меня смотрит. В глазах нет привычной хитринки, скорее мольба и просьба.

— А что я могу для него сделать? Он же ясно дал понять, что мы ему не нужны. Ему без нас намного легче.

— Да неправду он сказал, чтобы побольнее тебя задеть. Плохо ему без тебя. Я сначала тоже на него злилась. Но сегодня увидела его, поговорила. Поняла, что просто вспылил он не к месту и не ко времени.

— А может он как раз тогда правду и сказал.

— Ох, Анечка. Молодые вы совсем, вот и порите горячку. Он не подумав наговорил, сам теперь не знает, как все исправить. Любит он тебя. А, кстати, просил передать тебе кое-что, — Антонина Михайловна хмурит лоб, словно пытаясь что-то вспомнить.

— Сказал передать, что теперь он захлебывается. Не знаю, о чем он, но сказал, что ты поймешь.

Внимательно смотрю на Антонину Михайловну немигающим взглядом. Обхватываю себя руками, потому что вдруг становится холодно, и я начинаю дрожать словно у меня озноб. Авария, конечно, плохо, но это не твое дело Анечка. Так ведь? И нечего сумку доставать и вещи в нее складывать. Ты как его брату поможешь? Правильно — никак. Там семья есть, сами разберутся. Оставь все вещи на месте, и не надо Тимкины любимые игрушки по пакетам раскладывать. И продукты оставь, зачем их с собой тащить. Все равно вернешься и ужин приготовишь. Пока мой мозг усиленно все это мне твердил, и твердил кстати вполне разумные вещи, я уже стояла собранная с сумками и пакетами. Антонина Михайловна еще раз прошлась по комнатам и проверила, чтобы мы ничего не забыли. Тима как раз проснулся, и я вызвала такси. Закрывая дверь, поворачиваюсь и оглядываю свое временное жилье. Когда Дима буквально показал мне на выход, я не знала, что мне делать. Понимала, что это он вспылил, и скорее всего скоро придет в себя. Но обида взяла свое. Как бы мне не было тяжко, но и у меня есть чувство собственного достоинства, и ждать его у порога как собачка я не была намерена. Позвонила Антонине Михайловне, и она быстро нашла выход из ситуации. Она очень разозлилась на Диму за его поступок. Ее знакомая как раз уезжала к своей дочери в другой город, и позволила пожить у нее пару месяцев. Благо денег я подкопила и смогла оплатить ей за проживание. Сейчас оглядывая квартиру у меня возникает стойкое ощущение, что сюда я уже не вернусь.

И вот сейчас, стоя посередине его квартиры в окружении всего этого бардака, вдруг до конца осознаю, как тяжко ему пришлось последние дни. Кажется, что вся боль, которую он пережил, также наполняет и мою душу. Я отношу все наши вещи в мою комнату и прошу Антонину Михайловну приглядеть за сыном. Она с радостью подхватывает Тиму. Последнее время, когда я жила на съемной квартире, она не могла быть с нами так часто, как раньше и скучала по общению с сынишкой. Я слышу, как они весело разбирают пакеты с игрушками, находя каждой свое законное место в гостиной и спальне. Сама же я берусь за дело. Прибираю все комнаты, забрасываю грязные вещи в стиральную машину, быстро готовлю самое простое блюдо, так как сейчас не до деликатесов. К вечеру сынишка, утомленный таким активным днем, мирно засыпает в своей комнате, и Антонина Михайловна уходит к себе домой. С улыбкой отмечаю, что давно не видела ее такой счастливой. На лице довольная улыбка, кажется даже помолодела на десяток лет. А ведь только на днях на ноги жаловалась, что ходить не может. А сегодня весь день на ногах и ни разу ничего у нее не кольнуло.

Наконец то добираюсь до самого неприятного во всей уборке — холодильник. Оставила его напоследок, чтобы спокойно и обстоятельно навести в нем порядок. Раскладываю все по полочкам, когда чувствую, что не одна в комнате. Поднимаю голову и вижу Диму, который стоит истуканом на пороге и смотрит на меня так, как будто я привидение какое-то. Незаметно оглядываю его и сердце сжимается. Похудел, оброс, одежда неглаженная, вид осунувшийся. Первый мой порыв подойти и обнять этого упрямого барана, но не знаю, что сказать и как начать разговор. Да и вроде как не простила его еще, пусть сначала извинится хотя бы. Прислушиваюсь к своему сердцу и понимаю, что и не обижена уже на него.

Ужинаем вместе, и я привожу в порядок его всклокоченные волосы. Могла, конечно, просто отправить его в парикмахерскую рано утром, но желание хоть слегка прикоснуться к нему было намного сильнее. Смотрю на него через зеркало. На его лице дебильная улыбка и мне невольно хочется так же заулыбаться в ответ, но я сдерживаюсь огромным усилием воли. Нечего, пусть помучается. Вижу, как осунулось его лицо, да и похудел сильно. Понимаю, что причина этому не только ужасное питание. Сейчас ему тяжело, бывает так, что все в жизни рушится за один день. И несмотря на его физическую силу, в душе он такой же хрупкий и ранимый человек, как любой из нас.

Когда ухожу в свою комнату, то вздыхаю и кажется только сейчас кислород поступает в мои легкие, и я чувствую, что кровь начинает бегать по венам и все мое тело оживать. Последний месяц как будто и не жила. Работала, занималась своими делами, Тиму воспитывала. Но все как будто на автомате. Казалось не чувствую ни запахов, ни вкуса. Все стало пресным. Только сынишка заставлял улыбаться, только его маленькие ручки, которыми он касался меня, заставляли меня оживать и держаться всеми силами. Сколько раз я думала наплевать на гордость и пойти поговорить с Димой. Но страх, что он посмеется надо мной и снова выставит из своей жизни, не давали мне сделать этот шаг. Слышу, как он идет в свою комнату, но не слышу хлопок двери. Видимо боится разбудить Тиму. Закрываю глаза и первый раз за все это время счастливо улыбаюсь и проваливаюсь в глубокий сон.

Аня

Открываю глаза и с удивлением вижу, что уже довольно позднее утро. На стенке напротив играет солнечный зайчик, и я блаженно улыбаюсь, потягиваясь всем телом. Я так крепко не спала уже давно. Вернее, с тех пор как отсюда уехала. В съемной квартире сон всегда был поверхностным. В голову постоянно лезли тревожные мысли. Могла проснуться посередине ночи и долго лежать с открытыми глазами, уставившись в потолок.

Сынишка безмятежно спит и улыбается во сне. Видимо и ему по душе, что мы вернулись в квартиру к Диме. Поворачиваю голову и взгляд падает на кресло рядом с кроватью. Странно, я уверена, что покрывало на нем не так лежало вчера. Я его во время уборки аккуратно сложила, а сейчас оно скомкалось, как будто на кресле кто-то сидел. Задумчиво хмурю лоб, показалось, наверное. Скорее всего сама вчера его отбросила, когда готовила все для стрижки Димы. Тихо встаю, чтобы не разбудить Тиму и выхожу из комнаты. В гостиной в недоумении останавливаюсь и пялюсь на диван. На нем, сжавшись, в ужасно неудобной позе лежит Дима. Диван для него маленький и ему приходится буквально свернуться калачиком. Заглядываю в его комнату, может я вчера плохо в ней убралась, и он не смог спать в своей постели. Нет, все в порядке, более того постель разобрана, значит вечером он лег в нее спать. На цыпочках, чтобы не разбудить его, направляюсь на кухню. Когда прохожу мимо дивана, то Дима вдруг вздрагивает и резко вскакивает.