— Хорошо. А вот что с его жалобой будем делать?

— Выкинь в мусорку.

— Да не получится, Димочка. Он жалобу не мне написал. Он в Министерство не поленился съездить. Вот, письмо официальное. Приедут с проверкой теперь.

Хмуро смотрю на письмо и до меня плавно доходит весь смысл и пипец происходящего.

— Ты понимаешь, что тебе как минимум могут выговор влепить за профнепригодность? А как максимум отобрать диплом, и ты вообще врачом не сможешь работать.

— Да, ладно, ну подумаешь чуть переборщил.

— Дима, они персонал будут расспрашивать. Возможно пациентов. Ты уверен, что все в один голос тебя защищать будут? Ты за последнее время и с персоналом, и с пациентами — со всеми ругался.

— Не ругался я ни с кем. Ну приходилось иногда объяснять, как работу свою делать…

— Так, Дима, все! Мое терпение закончилось. С завтрашнего дня ты отстранен до окончания разбирательства. Я попробую замять это дело, но тебе пока лучше не отсвечивать, только хуже будет для всех.

— Елена Захаровна, я.… — а что я? И не знаю, что сказать. Правильно все она сказала, крыть мне нечем.

— Ты когда в отпуске был в последний раз?

— Год, два назад… или…

— Вот именно. Отдохни с месяц. А то уже на людей стал бросаться. Так выгоришь, и совсем не захочешь в профессию возвращаться. А несмотря ни на что врач то ты один из лучших. И Дим… не знаю, что уж у тебя случилось… Разберись уже со своей жизнью.

Елена Захаровна как всегда проницательно и точно бьет в самое яблочко. За столько лет руководящей должности, да еще на таком ответственном участке, она научилась безошибочно считывать и понимать людей.

— Я тут постараюсь все уладить, связи все-таки есть какие никакие. А ты за это время постарайся наладить свои отношения с Аней, на тебя смотреть страшно.

Вздрагиваю и с удивлением смотрю на нее. Я и слова не говорил о том, что у нас отношения с Аней. Да что там, я даже не рассказывал, что приютил ее у себя.

— Что смотришь, глаза выпучил. Я в тот день видела, как Аня на скамейке сидела и плакала. Думала уже к себе ее забрать, а потом домой отправить. Только ты меня опередил. Видела я тогда, как ты ее в машину к себе посадил. А потом тебя как подменили — на человека стал похож, улыбаться стал. На работе больше не задерживался. Тут гением не надо быть, чтобы сложить два плюс два.

С удивлением смотрю на нее, вот ведь кого никогда вокруг пальца не обведешь.

— Обидел я ее, — с горьким вздохом признаюсь ей. Наговорил лишнего, не простит она меня.

— Простит, если любит. Так уж женское сердце устроено. Ты главное скажи — ты сам то ее любишь?

— Люблю, — отвечаю без малейшей паузы и замираю в шоке. Первый раз произношу это слово вслух. И только сейчас, когда оно срывается с моих губ, я понимаю, что хочу сказать его еще много и много раз. И чтобы при этом смотреть в глаза Ани и видеть в них отражение своих чувств.

— Ну тогда что стоишь. Борись за нее. Девушка то она хорошая. Ну да, обожглась по молодости. Но не сдалась, не испугалась. Такая как она никогда не предаст и не бросит. А в жизни всякое ведь бывает, Дима.

Киваю и молча выхожу из кабинета. Иду по коридору дальше и вижу, как из-за угла выходит, а потом резко поворачивается и убегает наша стажерка. Да уж, навел я тут страху. Последний месяц, как Аня ушла, все пошло кувырком. Сначала пытался держаться и даже уговорил себя, что все к лучшему, что старая жизнь меня более чем устраивала. Что ничего нет лучше, чем вернуться ночью с работы, поесть наспех приготовленный из полуфабрикатов ужин, и завалиться спать. Чтобы с утра снова повторить весь этот круг сначала. И так до бесконечности. Не нужно ни о ком заботиться, не нужно думать о ежедневных бытовых проблемах. Все прекрасно. Все настолько прекрасно, что хочется выть. Каждый день, подъезжая домой, все выглядывал Антонину Михайловну. Пару раз видел ее и подходил поздороваться. Спрашивал, как там Аня, но ответ всегда был лаконичным — С ней все хорошо.

Так шел день за днем, и я незаметно для себя стал срываться. Мне до тошноты в горле было тоскливо. Днем я забивал голову мыслями о работе, ругался и препирался со всеми, а ночью наступал мой персональный ад. Несколько раз я порывался среди ночи вскочить и пойти к Антонине Михайловне. Хотел заставить ее сказать мне адрес Ани, хотел мчаться к ней, упасть в ноги и умолять не выгонять меня. Останавливал себя уже в коридоре и стонал как раненый зверь, понимая глупость всех своих порывов. Разве она простит меня после всего, что я наговорил ей. Но самое главное, я до спазма в кишках боялся услышать, что наши отношения были ошибкой, и что я им не нужен. Я покрывался холодным противным потом при одной мысли, что Аня разочарована во мне, и что жалеет о наших с ней отношениях. Возможно, она также как мои отец и брат считает, что я неудачник и лучше бы не появлялся в ее жизни.

Сажусь в машину и завожу мотор. Пока еду прокручиваю в голове слова, сказанные Еленой Захаровной. Но фоном всех моих мыслей громко, словно набатом, звучит одно единственно слово — Люблю. Неожиданно все становится кристально ясно и понятно. Аня нужна мне. Нужна как воздух, которым я дышу. Я очень даже не уверен, что ей нужен такой кретин как я. Но я же гребаный эгоист. Я вдруг явственно понимаю, что заберу ее себе, хочет она того, или нет. Елена Захаровна права, мне в жизни выпал шанс, причем не знаю за какие уж такие заслуги. И я сам своими руками отказался от него.

Стою на светофоре пока горит красный свет и в этот момент слышу, как звонит мой телефон. Смотрю на него мельком. Когда я за рулем, то стараюсь не отвечать на звонки. Но имя, которое высветилось на дисплее не дает мне возможности не ответить. Слишком редко этот абонент звонит мне.

Дима

— Да, отец…

— Дима, срочно приезжай в городскую клинику, — отец даже не здоровается со мной, начиная разговор в ту же секунду, как я принимаю вызов. Слышу в его голосе панику и волнение и это мне совсем не нравится.

— Зачем? Что случилось? — за секунду в голове проносится миллион мыслей, что могло произойти. И ни одна из этих мыслей мне ни черта не нравится.

— Игорь попал в аварию. Я только приехал в больницу. Жду что скажут врачи. Сейчас Кристина тоже подъедет. Приезжай… пожалуйста… — в горле встает комок, потому что первый раз слышу от отца это слово — пожалуйста.

Все также держа телефон у уха, я параллельно оцениваю ситуацию на дороге. Движение машин сильно заторможено из-за падающего снега. На перекрестке организовалась пробка и водители раздраженно сигналят друг другу в попытке побыстрее выбраться из этого затора. Вот уж правду говорят, что беда не приходит одна. Отчаянно сжимаю руками руль и рвано выдыхаю, пытаясь привести свои мысли и состояние в относительный порядок.

— Скоро буду, — два слова, которые я смог из себя выжать и начал перестраиваться, нарушая все правила дорожного движения. Уверен, что навлек на себя немало праведного гнева водителей, не говоря уже о штрафах, которые мне наверняка прилетят за мои маневры. Но сейчас это меня волнует меньше всего, я должен добраться до больницы чего бы мне это не стоило.

В итоге дорога до больницы занимает у меня не меньше часа. Подъехав к клинике я кажется первый раз за последний час делаю полноценный вдох. Забегаю в здание, надеваю бахилы и быстро выясняю на регистратуре где сейчас находится мой брат. На полной скорости несусь к лифту и нажимаю на кнопку вызова. Со мной заходит еще несколько человек, и поездка мне кажется бесконечной. Мы останавливаемся на каждом этаже, выпуская и впуская врачей и пациентов. Едва лифт останавливается на нужном мне этаже и его створки открываются, я буквально вылетаю из него и судорожно оглядываюсь по сторонам. Глаза моментально цепляются за одинокую фигуру, которая сидит на диване в дальнем углу коридора. Всегда гордо расправленные плечи отца понуро опущены. Локтями он уперся в колени и обхватил голову руками. Сердце невольно сжимается и под ребрами начинает противно ныть. Для меня отец всегда был образцом уверенности и стойкости. Он смог практически с нуля поставить многомиллионный бизнес. Сколько конкурентов пытались подставить его и отобрать все, чего он добился. Но он всегда действовал хладнокровно и отстоял свои позиции в этом жестоком мире бизнеса, не терпящим слабых игроков. Единственное, что он так и не смог пережить — это потеря любимой жены и нашей мамы. Он никогда не показывал этого, но я видел, что в его душе поселилась пустота, которую уже ни одна женщина не смогла заполнить. Но даже здесь он смог взять себя в руки и продолжать жить несмотря ни на что. И сейчас мне больно и непривычно видеть его настолько растерянным и одиноким. Глядя на него, я в полной мере осознаю, что он уже не молод и даже у такого железного человека есть свой предел.