— Проходите, не стойте на пороге, — спохватываюсь и отхожу в сторону, чтобы дать своей гостье возможность зайти внутрь.

Антонина Михайловна переступает порог, с удивлением оглядывает весь бардак, который царит в квартире.

— Ты что-то совсем забомжевался. На тебя совсем непохоже, ты же чистюля.

— Я несколько дней почти дома не был. Вот и не успел прибраться.

Ну не рассказывать же ей, что я в принципе последний месяц об уборке и не думал. Да и вообще старался ни о чем кроме работы и не думать. Гнал все мысли прочь, потому что любая мысль неизменно приводила меня в тот день, когда я потерял свою кареглазую малышку. И от этих воспоминаний мне хотелось удариться головой о стену и разворотить свой упертый лоб.

— А что так? Случилось что?

— Брат в аварию попал.

Антонина Михайловна с подозрением смотрит на меня и прищуривает глаза.

— Это тот, который Аню обидел?

— Он это не со зла. Вернее, не со зла к ней.

— Ну и? Как сейчас себя чувствует? — вижу, что спрашивает из вежливости, и скорее всего ее особо не интересует его состояние.

— Пока без сознания. Мы с отцом в больнице практически живем.

И тут я не преувеличиваю. Брат в реанимации уже три дня, и мы за эти дни срослись с больничными стенами. Игорь практически все время без сознания, ему вкалывают обезболивающие и снотворное. Сейчас для него главное покой и целебное время. Но вчера вечером нам позволили зайти к нему ненадолго. Отцу нелегко дался этот визит. Нет ничего ужасней, чем видеть собственного ребенка в таком беспомощном и тяжёлом состоянии. К счастью операция прошла успешно, насколько это возможно в его ситуации. Как врач и сказал, травма оказалась очень серьезной, но возможность, что он встанет все же есть. Мы с отцом смирились с этой мыслью, поэтому приняли эту новость спокойно и внутренне готовы к борьбе. А она нам предстоит, в этом я, как врач, даже не сомневаюсь. Все эти дни мы очень много времени проводим с отцом вместе. Сидим в кафетерии неподалеку или просто гуляем в парке. Мне кажется мы за всю жизнь столько не разговаривали и только сейчас стали по-настоящему узнавать друг друга. Конечно, жаль, что причиной нашего сближения стали не самые лучшие жизненные обстоятельства. Но жизнь есть жизнь, и не всегда все случается, как мы того хотим.

— А как же на работе то отпустили? — Антонина Михайловна с присущей ей проницательностью внимательно смотрит на меня и продолжает вести свой допрос.

Вздыхаю, со всеми заботами с братом, проблема на работе отошла на второй план. Как-то стало все равно, что будет дальше, уволят меня, или отделаюсь испугом.

— Меня отстранили на месяц. Клиент нажаловался.

— Да ты что! — по-моему Антонину Михайловну больше впечатлило это событие из моей жизни, нежели состояние брата.

— Ничего страшного. Уверен, что во всем разберутся. А если и нет, то не пропаду.

— Да уж, чуть больше месяца с тобой не виделась, а тебя за это время вижу жизнь то потрепала. И сам выглядишь как бомж, уж прости, конечно, за такое сравнение. Поворачиваюсь к зеркалу и только теперь вижу себя во всей красе. Волосы грязные и всклокоченные, щетина отросла, вид уставший и изможденный.

— Да уж, как-то все наперекосяк пошло, как только Аня…

В это время оживает мой телефон, и я вижу на дисплее Отец. Хватаю трубку и буквально кричу в нее:

— Алло! Отец…

На той стороне меня перебивает его взволнованный голос:

— Дима, Игорь пришел в себя, нас пустят к нему. Приезжай скорее.

— Хорошо, скоро буду.

Антонина Михайловна, видя, что у меня снова аврал, разворачивается и идет к двери, но я, сбросив звонок, буквально ловлю ее за локоть.

— Антонина Михайловна, пожалуйста, мне нужно сказать вам еще несколько слов.

Кажется моя эфемерная надежда стала превращаться во вполне себе четкое понимание, что я должен делать дальше.

— Я знаю, что вы злитесь на меня. И, конечно, вы полностью правы. Я вину не отрицаю и готов нести любое наказание. Хотя что уж там — я и так наказан. Каждый день прохожу все круги ада. Не могу я без Ани, подыхаю без нее, от тоски на стену готов лезть. Мне нужно поговорить с ней Не по телефону, мне нужно глаза ее видеть. Я прощение на коленях вымаливать буду.

— Раньше надо было думать. А то вон какой сильный, никто ему не нужен. А сейчас на колени готов встать, да прощение вымаливать, смотри ка.

— Готов, и на колени встать, и вымаливать, и весь мир ей под ноги бросить. Я знаю, что я не подарок. Я старше, на работе непонятно что, характер хреновый. Короче не знаю, как Ане так повезло со мной, — с горечью усмехаюсь, — Она заслуживает намного большего, чем такой кретин как я. Но сдохну я без нее, понимаете. Люблю я ее. Люблю.

Антонина Михайловна поворачивается ко мне, но отвечать не спешит. Убийственно медленно что-то обдумывает в своей хитроумной голове и внимательно разглядывает меня, прищурив свои глаза.

— Вы главное скажите Ане, что я люблю ее, и чтобы она дала мне шанс поговорить с ней. Прощение я сам буду просить.

— Ладно, увижу так передам. Правда, когда свидимся не знаю. Ноги у меня болеть начали, из дома почти не выхожу, — Антонина Михайловна словно отмирает и отводит от меня свои глаза.

Улыбаюсь и с благодарностью целую ей руку. Не знаю откуда, но прекрасно понимаю, что вся эта строгость и равнодушие — напускные. Не сомневаюсь, что в душе она очень болезненно переживает наше с Аней расставание.

— И еще, передайте ей кое-что. Скажите, что сейчас я захлебываюсь.

Антонина Михайловна смотрит на меня с удивлением, но сейчас нет времени ей все объяснять.

— Просто передайте. Она поймет.

Антонина Михайловна кивает головой и быстро выходит из квартиры. Я же за считаные минуты принимаю душ и надеваю на себя то свежее, что смог найти в своем шкафу. Собираю на кухне объедки, из-за которых в доме стоит не самый свежий запах и подхожу к окну, чтобы открыть форточку. Вижу издалека как по тротуару, по направлению к остановке, важным и быстрым шагом движется такая знакомая мне фигура. Всем бы так бойко с больными ногами ходить. Прикладываю лоб к стеклу и невольно начинаю улыбаться. Поиграл в сильного независимого мужика и хватит. Моя маленькая девочка с бездонными глазами все-таки сделала из меня последнего подкаблучника. И сейчас, ясно осознавая и принимая это как данность, я чувствую себя счастливым как никогда в жизни.

Дима

Оставив машину на подземной парковке, тяжелым шагом иду к лифту и нажимаю кнопку вызова. День был очень тяжелым. Игорь пришел в себя и нам позволили провести с ним больше времени. Не передать словами как было горько смотреть на своего брата. Всегда активный и деятельный, сейчас он прикован к кровати и ему нельзя даже шевелиться лишний раз. Мы провели с отцом у него почти час и поддерживали его как могли. Самое тяжелое было не показывать свою жалость. Для такого человека, как мой брат, жалость даже от самых близких людей — невыносимый удар. Кристина к нам не приехала, сославшись на необходимость везти сына к репетиторам. Это немного насторожило меня, насколько я знаю репетиторы сами всегда приезжали к ним домой. Но отогнал от себя все ненужные мысли, сейчас и без этого хватает проблем.

Когда открываются створки лифта, меня охватывает непонятное волнение. Чувствую, как сердце ускоряется и комок подступает к горлу. Видимо курить стал слишком много на нервной почве. Надо завязывать, ведь как врач понимаю, что до добра это не доведет. Но чувствую, что дело совсем не в куреве. Какое-то легкое предчувствие наполняет мои легкие воздухом и начинает гнать кровь по венам быстрее. Поднимаюсь на лифте, внимательно наблюдая за цифрами, которые отсчитывают этажи. Осторожно открываю дверь в квартиру и замираю, прислушиваясь к тому что происходит внутри. Тихо, стараясь не создавать лишний шум, захожу и оглядываюсь по сторонам. Вещи аккуратно висят на вешалке, обувь разобрана по парам и аккуратно стоит на полочке. Мой нос улавливает ароматный запах, который исходит из кухни. Все мое существо уже чувствует и просто вопит мне о том, кто хозяйничает в квартире, но мозг еще отказывается принять правду. Не может быть, чтобы это было правдой. Не поверю пока своими глазами не увижу. Может стресс и недосып последних дней сделал свое дело, и у меня начались глюки. Медленно подхожу к проему кухни и аккуратно заглядываю внутрь. Вижу маленькую фигурку, которая стоит, полусогнувшись около холодильника и что-то в нем уверенно передвигает. Услышав мои шаги, фигурка на секунду замирает и резко поднимается. На мгновение сердце замирает, а на лице расплывается улыбка. Моя девочка стоит и внимательно смотрит на меня. Губки поджаты, взгляд обиженный, но успеваю заметить, что буквально на какую то долю секунды в ее глазах вспыхивает беспокойство. Да ты ж моя дорогая. Да я ж как тот провинившийся котяра, который наложил в тапки, готов лечь у твоих ног и смотреть на тебя самым жалостливым взглядом из всех возможных. Только чтобы простила и погладила по шерстке. А лучше, чтобы в кроватку к себе взяла под бочок.