Все усилия братьев ордена Триликого, предпринятые для того, чтобы задавить всеобщее ликование, оказались тщетными — оно только нарастало. Люди в едином порыве встали на колени, вверяя свою судьбу и страну в руки короля.

Леон, величественным жестом откинул подбитую мехом накидку, поправил на голове корону, отозвавшуюся вспышкой золотых лучей (ну прям ни дать, ни взять Красно Солнышко, елки ж с палками) и торжественно попросил свой народ подняться с колен. Люди встали, распрямив спины. Вышло довольно символично. Как будто монарх вернул им обратно достоинство и честь, что бывает довольно редко, по крайней мере, обычно в учебниках истории описывается, как монархи наоборот, всех людей ставили на колени.

— Даже, если допустить, что вы не лжете, и вы действительно представитель династии королей, который каким-то чудом вернулся к нам из глубины веков… В чем мы, естественно, как здравомыслящие люди, сомневаемся, — подал голос брат Итан и хотя его речь утратила былую силу, держался он по-прежнему очень неплохо. — Эти люди виновны и тому есть неоспоримое доказательство.

— Так предъявите их народу, — потребовал Леон.– И народ решит, насколько эти доказательства убедительны.

— Народ или ты? — со всем возможным для него ехидством заявил альбинос.

— Я и есть народ, — не без пафоса ответил Леон.

Судя по одобрительному шуму на площади, людям это заявление пришлось очень даже по душе. Я усмехнулся, кажется, Леон был ещё тем популистом. К добру ли?

— На суде была использована судейская цепь, — объявил брат Итан с видом, что уж теперь все вопросы должны быть сняты раз и навсегда. — Сам Триликий заткнул уста Эрику Герберту и Филиберу Гансу, не дав им и слово вымолвить в своё оправдания. Что зафиксировано протоколом Триликого.

— Предъявите эту цепь народу, — спокойно потребовал Леон.

— Ты, жалкий самозванец, какое ты имеешь право…– начал возмущаться альбинос, порозовев, как порося на вертеле.

— Если такова воля народа, — перебил альбиноса брат Итан, — мы покажем вам цепь.

На глазах у всех подозвали стражника и отметили его дланью, чтобы он смог принести цепь. И уже через каких-то пятнадцать минут цепь оказалась в руках брата Итана.

— У меня нет сомнений, что данная цепь, это судейская цепь Триликого, — тщательно осмотрев цепь, констатировал брат Итан.

Меня так и тянуло подсказать Леону про зелье единорогов, о котором мне рассказал брат Лесли. Он словно почувствовав мой внутренний порыв, посмотрел на меня. Мы встретились с ним взглядами, и я, зная, что Леон умеет читать по губам, объяснил, что Триликий ослеплён зельем, которым предатели осквернили его цепь. Подтверждая, что он всё понял, Леон едва заметно кивнул.

— И у меня таких сомнений нет, — легко согласился с братом Итаном Леон. — Мои сомнения несколько иного толка, брат Итан.

— Так извольте их уже нам прояснить, — поморщился брат Морган, вступая в разговор.

— Мне нужен отважный человек, в чьей честности и правдивости будут уверены все братья. От него требуется согласиться надеть на себя судейскую цепь. И ответить на моё обвинение, — спокойно пояснил Леон.

— Это провокация, никто не пойдет на это! — взвыл чернобородый.

— Я согласен, требование просто оскорбительное! — заявил седовласый брат.

Братья ордена Триликого поочередно выражали своё недовольство, но вдруг, словно по команде все разом замолкли. Потому как с кресла поднялся брат Итан и, подняв руку, попросил слово.

— Если братья окажут мне доверие, я бы хотел доказать нашему новоиспеченному королю и народу, который он отождествляет с собой, что они заблуждаются в своих суждениях на своём примере, — спокойно вызвался брат Итан. — Мне нечего стыдится или скрывать.

Братья попробовали отговорить брата Итана, аргументируя, что это очень опасно и, в конце концов, унизительно, но он оказался твердым орешком и продолжал настаивать на своём. Братья, явно понимая, что и обстоятельства, и народ против них всё же уступили желанию своего собрата по ордену, при этом выразили ему безграничное доверие, как самому образцовому служителю культа Триликого из всех ныне живущих.

Подошел стражник и водрузил цепь на шею брата Итана. Лицо его сразу посерело, со лба побежали крупные капли пота. Он качнулся и вопреки усилиям, всё же не устоял на ногах и упал под тяжестью цепи на колени.

Мне стало его даже немного жаль, я и сам совсем недавно через всё это дерьмо проходил, и знал, каково оказаться на его месте.

— Итак, брат Итан, — прогремел обличительный голос Леона над всей площадью и он понёс откровенную ересь, к которой даже хавающий каждое его слово народ, отнесся с заметным недоверием. — Вы обвиняетесь в том, что нарушили порядок Триликого и втайне от всех помогали сестрам Смерти творить злодеяния во имя их богини Амадей. Более того, вы приносили ежедневные жертвы богине Смерти, отбирая для этих целей младенцев из сиротских домов.

— И ещё, в полнолуние, вы отращиваете себе рога, свиной пяточёк и копыта, — не удержавшись, вкрутил я шутеечку.

В толпе раздались смешки. Леон строго посмотрел на меня, и я прикусил язык, понимая, что ни к месту выплеснул свою обидку на братьев.

— Брат Итан, вам есть, что сказать на данные обвинения? — деловито поинтересовался Леон.

Брат Итан попытался оправдаться, но шею его сдавила цепь. Он захрипел и повалился на бок. Стражник помог ему встать, но он, не удержавшись на ногах, снова плюхнулся на колени. Тем не менее, как только хватка цепи ослабла, брат Итан вновь попытался отринуть наговор. На этот раз цепь попыталась его задушить.

Леон не стал больше выдвигать обвинений против брата Итана, понимая, что его следующая попытка оправдаться закончится долгим обмороком, а то и смертью. А брат Итан, по всей видимости, ещё был ему нужен.

Леон дал знак и судейскую цепь с брата Итана сняли. Он с трудом поднялся, сделал пару нетвердых шагов к креслу и тут же рухнул в него. И оставшихся сил едва хватило на то, чтобы трясущейся рукой вытереть пот со лба.

— Я ничего не понимаю, — слабым голосом, пробормотал он. — Я никогда бы не променял своего владыку Триликого, на эту ведьму Амадей!.. И пальцем не смог бы тронуть невинное дитя! А уж эта нелепица про рога, свиной пяточек и копыта…– он горестно махнул рукой. — Я не знаю, что и думать… Это вполне может доказывать, что мы заблуждались…

— Это ничего не доказывает! — яростно возразил седовласый брат.

— Это доказывает очень многое, — возразил Леон. — А именно то, что среди братьев есть кучка предателей, которые ослепили Триликого на тринадцать дней, осквернив цепь кровью единорога.

Повисло тяжелое молчание. Братья растеряно переглядывались друг с другом.

— Этого не может быть, — процедил брат Морган и одна из его монгольских скул задергалась. — Все мы знаем, что в случае такого вероломного предательства, как только Треликий узрит истину, кара будет страшна. Никто на это не пойдет!

— Да, действительно никто бы не пошел на это, — не стал спорить Леон, — если бы не был по какой-то причине уверен, что они может избежать проклятья.

— Избежать проклятья невозможно! — раздраженно возразил брат Морган. — Я напомню вам, что тот брат или братья, которые это сотворят, начнут гнить заживо и будут смердеть тринадцать месяцев — это самая страшная кара из всех возможных. Ничто им не сможет помочь, после того, как Триликий прозреет.

— Ничто, — кивнул Леон. — Кроме даров Матери-Богине. Их как раз шесть, насколько мне помнится, и, надев любой из этих предмето, можно победить смерть. И даже укрыться от гнева Триликого. Мне вот только интересно, как вы распределили дары, кто будет таскаться с диадемой, обратившись из брата в сестру? — С издевкой, спросил Леон, сверля братьев тяжелым взглядом.

Я задумался, последний раз я видел дары Матери-Богине на Кире, а дальнейшая их судьба, после похищения Вардом Киры, мне была неизвестно. Вард бы тоже не выпустил их так просто из своих цепких лап. Как же они могли оказаться в руках ордена Триликого?