Она вздыхает, сцепляет пальцы в замок на столе. Я видел, как они чуть побелели от напряжения.

— Глеб, это сложный вопрос… — начинает она, но я только усмехаюсь.

— Да ладно, мам. Ты говоришь так, будто я сейчас судить тебя начну. Просто скажи, как было.

Она умолкает, а потом резко встаёт.

— Тебе надо понимать… — она замялась, поправляя невидимую складку на юбке. — У нас с отцом… были причины.

— Какие? — Я смотрю ей прямо в глаза, но она не выдерживает взгляда, отворачивается к окну.

— Не время сейчас, Глеб. Ты все равно не поймешь, — неожиданно произносит она, не глядя на меня.

— А вот теперь, мама! С этого места поподробнее, — хрипло цежу. — Я не в том возрасте, чтобы слушать такие отговорки.

— Глеб, давай поговорим вечером. Извини, не при посторонних, — кивает она на Колесникова. — Кушайте, ребята! –пододвигает ближе к нам тарелки, — и резко выходит из кухни.

Переглядываемся с Сашкой и приступаем к еде.

Разговор с мамой оставляет странное послевкусие — где-то внутри скребёт. Слова её, интонация, паузы… как будто она что-то недоговаривает.

«Не накручивай себя», — пытаюсь я успокоить внутренний голос. Но чувство недоверия не отпускает.

Если она что-то не договаривает, значит, причина весомая.

Я поднимаюсь с места и выхожу в комнату.

— Где брат? — сухо спрашиваю.

— Ушёл куда-то, — мама смотрит на меня пристально. — Он сейчас часто пропадает, дела какие-то. Глеб, ты его не узнал бы, совсем он изменился.

Почему она так говорит?.. Он же не ребенок. А я его видел совсем недавно.

Мама не отрывает от меня взгляда, будто боится, что я исчезну.

Она садится напротив меня. В глазах тревога. Я чувствую, что она хочет сказать что-то важное, но молчит. Смотрю на часы — когда же вернется брат Серёга? И какие у него дела?

Он недавно дембельнулся из армии. Знаю, служил на Дальнем востоке. Но он же не был срочником.

Что-то не так.

Вдруг звонят в дверь. Мама напрягается, взгляд падает на меня. Встаю, иду к двери. За ней слышится голос — не брата.

Открываю. На пороге — мужчина лет тридцати в джинсах и футболке. Глаза серые, холодные.

— Ты — Глеб Беркутов? — спрашивает он.

— А ты кто? — отвечаю, открывая полностью дверь.

Мужчина не улыбается.

— Нам нужно поговорить. Твой брат Сергей в неприятностях. И ты теперь тоже.

— Ты в этом уверен? — холодно уточняю я.

— Ну, если, конечно, тебе плевать на брата, тогда нет.

— Жди возле подъезда. Сейчас выйду, — хмуро бросаю я.

Поворачиваюсь к Сашке.

— Можешь не объяснять, я все слышал. Пошли.

Мама не говорит ни слова, молча смотрит на нас.

— Скоро вернемся, — бросаю я, и мы скрываемся за дверью.

— Как зовут? — спрашиваю незнакомца, спустившись вниз.

— Виктор, — представляется он.

Киваю.

Едем на такси на другой конец города, машина останавливается, парень расплачивается с водителем. А водитель так сильно топит педаль газа в пол, буквально обдает нас струей выхлопных газов, будто тут гиблое место, и линять отсюда надо по быстрому.

Оглядываемся по сторонам. Даже не предполагал, что в городе могут еще оставаться такие заброшенные места.

Идем за Витьком уже минут двадцать по промзоне.

Длинные тени пляшут по обшарпанным стенам, а в воздухе стоит густой запах мазута и гнили. Казалось, что вся эта промзона давно умерла, но не хотела признаться в своей смерти. Я шел первым, чуть за Витьком, а Сашка следовал позади, иногда шаркая ботинками по потрескавшемуся асфальту.

— Беркут, — зашипел он мне в спину, — ты уверен, что нам сюда? Этот парень что-то слишком уж резво нас ведет. Знаешь, как в тех фильмах, где героев заманивают в ловушку, а потом…

— Потом включают музыку и танцуют, — обрываю его я, стараясь говорить ровным голосом. На самом деле, мысли о ловушке мне тоже приходят в голову, но там брат Сергей.

И чтобы там не было впереди, я должен идти.

— Сашка, — бросаю через плечо. — Тут, похоже, действительно дело пахнет керосином. Ты не обязан в это впрягаться. Это личное. Ты можешь вернуться назад.

— Десант своих не бросает! — отвечает Колесников и продолжает идти за мной.

Я иду вслед за незнакомцем, думая о Серёге.

Он демобилизовался с Дальнего Востока, где два года нёс караул на границе, а на гражданке так и не нашел, куда себя деть. В свой отпуск приехал ко мне в Афган, так как семья потеряла меня.

Как же я могу сейчас бросить его в беде?

Витька впереди останавливается. Он резко оборачивается, и в полутьме полуразрушенного цеха, в котором мы находимся, на его лице мелькает выражение какого-то злорадного довольства.

— Тут, — коротко бросил он и машет рукой в сторону огромного здания с выбитыми окнами.

Мы выбираемся из цеха и двигаемся к входу. Это территория старой кирпичной фабрики с облезлыми стенами, густо поросшими мхом. Дверей, конечно, нет — только ржавые петли, с которых свисает искореженная железяка. Внутри пахнет плесенью и сыростью. Где-то капает вода, но ни одной трубы поблизости не видно.

— Отличное местечко, — произносит тихо Сашка, осматриваясь. — Если нас тут грохнут, искать никто не станет.

Витька идёт вглубь здания, бодро шагая по треснувшему бетонному полу, усеянному обломками кирпича и битого стекла. Мы осторожно следуем за ним, я — держа его в поле зрения, а Сашка — озираясь по сторонам, будто ждёт, что из-за ближайшего угла выскочит кто-то с железной трубой.

— Эй, Витек, — зову я. — Ты точно знаешь, куда ведешь?

Он оборачивается, широко улыбается — слишком широко, как кажется мне.

— Конечно, знаю. Вы мне не доверяете?

Я смотрю на Сашку. Тот поднимает бровь, мол, «вот видишь». Но мы идём дальше. В конце концов, если это ловушка, лучше встретить её лицом к лицу, а не бежать, как трусы.

Мы пробираемся через большой зал с высокими сводами. С потолка свисают ржавые балки, напоминавшие ребра мертвого гиганта. В углу стоит старый погрузчик, облепленный паутиной, а на полу валяются скрученные провода и какие-то странные металлические обломки.

Вдруг Сашка остановливается и дергает меня за рукав.

— Беркут, ты это слышал?

Я прислушиваюсь. Где-то впереди, в тени огромного помещения, раздаются еле слышные шаги.

Кто-то идёт сюда.

Перевожу взгляд на Витьку. Он тоже останавливается, но не оборачивается. Стоит, уставившись куда-то вглубь фабрики.

— Что там? — спрашиваю я.

Он резко оборачивается, его глаза блестят каким-то странным светом.

— Сейчас узнаете.

Сашка выругался сквозь зубы, а я машинально напрягся, чувствуя, как в груди нарастает тяжесть.

Что бы ни случилось дальше, но там мой брат.

Впереди появляются какие-то силуэты. Вглядываемся. Тьма рассеивается и из нее выныривают трое.

Первый — здоровяк с голым черепом, отсвечивает, будто отполированный. У второго — длинные волосы, собранные в низкий хвост, и массивная золотая цепь на шее. Третий выглядит по моложе, но это обманчивое впечатление — хитрые глаза и постоянно дергающийся кулак.

— Ну что, Беркут? — цедит сквозь зубы лысый, обращаясь ко мне. — Не ожидал? А ты, Колесо? Готовы к схватке? Или сразу сдадитесь без боя?

Они хрипло смеются.

Мы с Сашкой переглядываемся. Откуда они знают наши позывные? Они с Афгана.

А здесь глубокий тыл.

— Вы, ребята, адресом не ошиблись? — хмыкает Сашка, делая шаг вперёд.

Я вижу, как он напрягся, несмотря на то, что голос его звучит уверенно. У него привычка — перед дракой всегда начинает разгибать пальцы, будто настраивается.

И он их сейчас разгибает.

— Ошиблись? — длинноволосый хмыкнул, обнажая золотые зубы. — Нет, это вы ошиблись, пацаны. Нам тут за вас премия положена.

— Какая премия? — я подаюсь вперёд.

Третий, тот, что с дёрганным кулаком, двинулся к нам ближе. Успеваю заметить, как он сжимает в руке цепь.

— Ну, Беркут, расправим крылья? — усмехается он.

Во мне клокочет ярость, все их насмешки, дразнилки, а главное, знание наших позывных указывает на то, что здесь не просто затевается драка. А что-то более масштабное. Похоже, эти маньячилы заказ получили на нас.