Имран идёт впереди, двигаясь легко, будто знает каждую кочку на этом пути. Мы с отрядом идём за ним — ровный строй, тяжелое дыхание, глухие удары сапог о землю.

Колесников, как всегда, пытается разрядить обстановку.

— Ну, Беркут, смотри, этот акробат нас явно на курорт ведет. Вижу, там бассейн будет с горячей водой.

— Заткнись, Сашка, — отрезает Коршунов, который уже не может терпеть пыли и жары.

Лейтенант Панов шагает молча, сосредоточенно всматриваясь в спину Имрана. Я замечаю, что он кладет руку на рукоять пистолета каждый раз, когда проводник оборачивается.

— Как далеко? — спрашивает рядовой Вася Васин.

— Всего несколько часов, — отвечает проводник.

Его голос звучит ровно, даже слишком. Не запыхался, не устал — подозрительно. Он словно наслаждался тем, что мы выбиваемся из сил, тогда как ему это ничего не стоит.

В какой-то момент он остановился, приподнимает руку, жестом указывая, чтобы мы притихли.

— Что такое? — резко спрашиваю я, подходя ближе.

Имран кладёт палец к губам и кивает в сторону невысокого хребта. Там тянется узкая тропа, на которой виднеются следы.

— Здесь они часто ходят.

Я наклоняюсь, чтобы разглядеть. Следы свежие, как будто тут прошли всего пару часов назад. Что это значит? Впрочем, мы в тылу врага, удивляться особо не приходится.

Но чуйка подсказывает — Не верь этому человеку! Что-то в поведении Имрана меня настораживает. Едва уловимое непринятие, отторжение. Кажется, будто он специально завёл нас сюда, отвлекая внимание от чего-то другого.

— Продолжим, — говорю я, и отряд снова двигается вперед.

Мы идём медленнее, каждый шаг дается все тяжелее. Жара начинает брать свое, воздух становится густым и неподвижным.

Но самое неприятное — чувство, что за нами наблюдают.

Несколько раз я ловлю взгляд Гусева, который словно хочет что-то сказать, но сдерживается. Панов тоже напрягся, его лицо мрачнее обычного.

Мать твою! Что происходит?..

Имран шагает впереди с той же легкостью, но я вижу, как он изредка бросает взгляд через плечо, будто проверяя, не слишком ли мы близко.

Ну, да. Мы близко, очень близко.

Останавливаемся у небольшого скального выступа, Имран указывает на тропу, которая ведёт дальше вглубь ущелья. Он не успевает ничего сказать — его перехватывает Панков.

— А дальше что? — холодно спрашивает он, глядя прямо в глаза афганцу.

Имран замешкался.

— Кишлак близко. Еще немного, лейтенант.

Коршунов все больше молчит. Идет позади, Когда мы останавливаемся на привал, он усаживается чуть в стороне.

Стараюсь не делать поспешных выводов.

Может, я к нему слишком предвзято отношусь. Цепляюсь за каждую мелочь?

— Коршунов, все в порядке? — спрашиваю.

— Да, капитан, — отвечает он. Голос вроде спокойный, но есть в нем какая-то натянутость.

Колесников тут же выдает очередную шутку, пытаясь разрядить обстановку.

— Капитан, а может, это он с Муджтабой договаривается?

Смех нервный, но не громкий.

Я молчу, смотрю на Коршунова. Он сжимает автомат чуть сильнее, чем нужно, глаза уходят в сторону.

К концу дня начинаем движение в направлении предполагаемого кишлака. Лейтенант Панов докладывает о странной находке — обломках радиопередатчика.

Солнце уже зависло высоко над Андарабом, жарит так, что дыхание становится горячим. Мы медленно двигаемся вперед по пыльной тропе, которая петляет между каменных валунов и сухих кустов. Горы вокруг стоят, как немые стражи, наблюдая за нашей колонной.

Впереди по-прежнему Имран. Идёт уверенно, будто знает каждую тропинку, каждый камень. Смотрю на его смуглое лицо с тонкими чертами, на котором застыла смесь спокойствия и скрытой усмешки. И все время думаю о той нашей встречи в прошлом.

Это тот самый человек, который в день, когда мы пришли в их дом, хотел выскользнуть из дома.

А в кишлак в тот пришли моджахеды. С какой целью он рвался из дома?

Куда хотел пойти?

Напрашивается только один ответ. И он мне не нравится.

Я смотрю на Имрана. Что он задумал сейчас?

— Капитан, — говорит Гусев, догоняя меня и перехватывая ремень от автомата. — Этот тип, он точно надежен?

— Нет, — коротко отвечаю.

Гусев хмыкает.

— И у меня такое чувство, что он нас прямо в ловушку к моджахедам ведет.

— Ты не один такой умный, — бросаю я.

Сзади раздается голос Колесникова.

— Эй, Гусев! Спорим, Имран нас сейчас в кишлак заведет, а там уже стол накрыт — нас ждет чаек с гранатами?

— Заткнись, Колесников, — бросает Гусев. — Тут тебе не цирк.

Но Колесников не унимается.

— Да я серьёзно! Видел, как он улыбается?

Я оборачиваюсь.

— Если не заткнешься, Колесников, сам будешь его проверять. На привале.

Колесников тут же замолкает.

Долина Андараб — место, от которого мозоли на ногах появляются быстрее, чем израсходованные патроны. Земля твёрдая, каждый шаг отдается в суставах, будто идёшь по раскалённому железу. Мы топчемся, словно караван мулов. Рюкзаки врезаются в спины, ремни от оружия трут плечи.

Панов идёт впереди меня. Парень молодой, энергичный,

— Капитан, — окликает меня Гусев, — если этот кишлак реально за правительственных, как ты думаешь, они дадут нам передохнуть?

— Дадут, — говорю, хотя сам в этом не уверен.

Имран оборачивается, кивает в сторону ущелья.

— Скоро будем. Еще пара часов.

В голове, как по кругу, ходят одни и те же мысли.

С самого начала что-то было не так…

Имран вел нас вперед, будто специально выбирая самую открытую местность, где нас могли легко заметить.

Я шёл за ним, держась настороже, но не подавая виду. Остальные двигались цепочкой, молча, только Колесников изредка шутил, чтобы разрядить обстановку…

Неожиданно пули с визгом просвистели над головой.

— Засада! По укрытиям! — едва успеваю крикнуть я.

Моджахеды открыли огонь с двух сторон. Их позиции были идеальны — нас вели сюда, как баранов на бойню.

Имран, которого я едва успел заметить в начале боя, вдруг исчез, как будто его и не было. В голове застучала мысль.

Это подстава! Он нас предал!

— Пашу накрыло! — закричал Гусев, лежащий неподалеку.

— Я за Пашкой, — кричу, дергая за ремень аптечки.

Бросаюсь к Панину. Пуля пробила бедро. Кровь хлещет, превращая пыль под ним в багровую грязь.

— Держись, Паша, — шепчу, зажимая рану, — только не отключайся.

— Коршун, прикрывай нас! — кричу я.

Но он молчит. Автоматной очереди с его стороны не слышу, но мне не до него.

Надо срочно изготавливать жгут из подручных материалов и останавливать кровь раненному.

Слева, из-за камней, строчит автоматная очередь, с правой стороны ударили из гранатомёта.

— Стреляйте! — кричу, глядя через плечо, продолжая накладывать жгут.

Гусев и Колесников прикрывают нас огнем. Имрана рядом нет. Словно растворился.

Бой длился десять минут.

Наконец стих.

Мы отбились, но стоило это дорого. Панов тяжело ранен — пуля вошла в бедро, кость цела, но кровопотеря серьёзная.

Рядовые справились отлично — они держались, как могли, пока Гусев и Колесников прикрывали меня и Панина.

Имран так и не вернулся.

— Где Имран? — спрашиваю, оглядываясь.

— Чёрт его знает, капитан, — отвечает Гусев, вытирая пот со лба. — Может, слинял?

— Увидим его — расспросим, — холодно бросаю.

Панин еле держится. Пульс слабый, но кровь удалось остановить.

Отступать назад нельзя — приказ поймать банду сбежавших моджахедов никто не отменял. Мы двинулись к кишлаку Бану, надеясь на помощь местных, которые по информации нашей разведки поддерживали правительственные войска.

Назад дороги нет.

— Дотащим его до Бану, — говорю, глядя на побледневшее лицо Панова.

Гусев кивает.

— Ты уверен, что этот Имран не специально нас сюда завел?

— Уверен, — вру я, хотя внутри всё кричит об обратном.

Коршун молчит. Его взгляд странный, нервный. Он идёт чуть в стороне, постоянно озирается.