— Здравия желаю, — отвечаю, представившись. — Старший лейтенант Беркутов. Где у вас штаб?

— Пойдёмте, покажу.

Пока идём, он рассказывает, что произошло.

— На заставу напали ночью. Сторожевой пост — пять срочников — застрелили в упор. Даже не успели понять, что происходит. Нападавших было несколько, точно сказать не можем. Вынесли оружие, патроны. Всё это — на нашей территории.

— Как они прорвались? — перебиваю его.

— С нашей стороны этот участок спокойный. Здесь редко кто осмеливается лезть. Видимо, на этот раз недооценили.

Мы подходим к небольшому зданию, изнутри пахнет потом и жареным луком. На стене висит карта местности, капитан указывает на несколько точек.

— Мы предполагаем, что они пошли в сторону ущелья. Там легче спрятаться. Местность сложная, но это единственное логичное направление. А другая группа — в сторону кишлака. Тут они могут затесаться либо к своим, либо заложников взять.

— А пленные — срочники предположительно с какой группой?

— Не знаем. Ничего толком не знаем.

— Ясно.

Киваю и возвращаюсь к своим.

— Ребята, проверяем экипировку. Через десять минут выдвигаемся.

Сашка снова не удержался.

— Туркмения встретила нас с «Добро пожаловать!» А вместо хлеба с солью…

Я бросаю на него короткий взгляд.

— Колесников, ещё слово, и ты у нас будешь первой приманкой на случай засады.

Сашка хмыкает, но умолкает.

— Серёга, — обращаюсь к Свиридову. — Делимся на два отряда. Ты со своими идешь к ущелью. Я к кишлаку. Ещё отдельно- четыре сапёра на разминирование дороги.

— Хорошо, — сухо отвечает Свиридов и забирает себе бойцов.

Мы грузимся на два Урала, которые нам выделили.

В Союзе раньше в отдаленных районах использовался под военные нужды неприхотливый ГАЗ −66, у него был огромный расход топлива, но несмотря на это у него был и большой внедорожный потенциал ездить по разбитым отдаленным дорогам.

Но когда начался военный конфликт в Афганистане, то стало ясно, что при наезде на фугас, из-за компактных размеров ГАЗ −66, страдал весь грузовик, а соответственно и люди, которые находились в нем. В кабине, кроме водителя обычно находился еще и офицер. Все заканчивалось для них плохо.

ГАЗ −66 срочно стали заменять на капотные, более тяжелые грузовики — УРАЛы, ЗИЛы, которые в аналогичных ситуациях, и при соответствующем бронировании, спасали личный состав и в кузове, и в кабине.

Дорога к кишлаку — это не дорога вовсе, а сплошные ухабы и песчаные ямы. Подвеска скрипит, Сашка держится за поручень и, ворчит себе под нос.

Думаю та дорога, по которой поехал отряд Свиридова ничем не лучше.

Туркменская жара вдавливает нас в сиденья, но я думаю только об одном. Эти моджахеды, которые решили сунуться на нашу землю, далеко уйти не могли.

Ведь прошло всего несколько часов.

День, как обычно, знойный, солнце словно издевается, зависнув в самом пекле небосвода. Жаркий воздух будто затягивает нас в себя. Полуденное солнце раскалило песок до состояния сковороды.

Жара. Миражи.

Песок скрипит под ногами, хоть и стараемся идти тихо. Урал оставили в трех километрах от кишлака, дальше — на своих двоих.

— Держим дистанцию, — шепчу по рации. Голос хрипит, как будто пыль легла прямо на связки. — Тихо, без самодеятельности. Колесников, замыкай.

Сашка кивает. Он из тех, кто слушает, а не спорит. Надежный.

Каждый шаг — будто по углям, но я молчу, сжимаю зубы.

Здесь, в этой беспощадной пустыне, ныть не положено.

Ноги, вдавленные в песок, медленно двигают нас вперед. Задача ясна. Найти всех моджахедов, которые осмелились пересечь границу. Найти их любой ценой.

Часть из них ушла в кишлак. Зачем?

Возможно именно там диверсанты –моджахеды захватили важные документы. Разбираться с этим вопросом не нам.

Наша задача — перехватить эти документы, не дать им дойти до той стороны.

Мы окружаем кишлак с двух сторон.

— Беркут, — шепчет Колесников, — а если они уже ушли?

Я оборачиваюсь, смотрю в его прищуренные глаза.

— Тогда нас ждут их следы. А если они в кишлаке — их ждут наши пули.

Он хмыкает, не спорит. Мы все знаем, -моджахеды — беспощадные, хитрые.

Через пятнадцать минут выходим к старому, заброшенному колодцу. Марш-бросок в полной экипировке. Жажда мучает всех.

Вода — искушение, но я поднимаю руку.

— Никому не пить. Может быть отравлена.

— Да кто сюда лезть-то будет? — бурчит Колесников, прикрывая глаза рукой от солнца.

— Те, кто умнее нас. — Я киваю в сторону склона, где чуть ниже серебрится ручей. — Там проверим.

Дезинфицирующие таблетки для обеззараживания воды — стандартный ритуал. Ждем несколько минут, затем пьем.

Обжигающая прохлада на языке почти как награда.

— Делимся по двое, — командую я, опираясь на карту и указания командира. — Ползем, чтобы никто не заметил нашего приближения к кишлаку.

Я в паре с прапорщиком Сашкой Колесниковым.

Песок горячий, проникает в каждую складку одежды. Лежу, вжимаюсь в землю, каждый сантиметр передвижения еще тот квест.

— Слышь, Беркут, — тихо шепчет Колесников, чуть подползая ко мне. — Ты чего такой мрачный?

— Думаю.

— О чем?

— О том, сколько нас тут с тобой выживет, если они встретят нас с пулемётами.

Колесников криво усмехается, но глаза остаются серьезными.

На краю кишлака замечаем старый пустой дом.

Он действительно выглядел как развалина, не обманул. Пыль, осыпавшиеся стены, трещины в углах, разбитые окна. Мебели никакой, кроме рухнувшего шкафа в углу и пары перевернутых ящиков. Но крыша, хотя и прогнившая, еще держится.

Главное — укрытие от солнца, а в нашем положении это уже роскошь.

— Сашка, сюда. — Я жестом показываю на угол комнаты, где пыль меньше, значит, и примет меньше останется.

Сашка замирает рядом, отряхивает панаму- афганку от песка, хотя какой смысл? Тут все дышит песком.

— Небось, лет тридцать никто не жил, — шепчет он, вытирая лоб рукавом. — Ты посмотри, как всё заброшено.

— Тридцать или триста — неважно, — бросаю в ответ, вытаскивая бинокль. — Главное, чтобы нас не заметили.

Сашка садится на корточки, прислоняется к стене, а я наблюдаю через пролом в кирпичах. Виден колодец — старый, с покосившимся воротом. Рядом бурьян и кусты.

— Не нравится мне это место, — шепчет Сашка.

— Не для комфорта мы тут.

В бинокль вижу патруль. Мужики в традиционных одеждах. Держатся уверенно, оружие в руках. Пара АК, и один с РПК.

— Они в курсе, что тут кто-то есть, — шепчет Саня. — Ищут.

— Или знают, кто прячется у них в кишлаке.

Минут через десять слышим гул мотора. Машина приближается по пыльной дороге, её силуэт то возникает, то пропадает за деревьями. Грузовик. Урал.

— Чего им тут надо? — тихо спрашивает Сашка.

— Сейчас узнаем.

Трое мужиков спрыгивают с кузова, одеты в обычную местную одежду. Один — старший, лет сорока, борода черная, длинная. Второй — моложе, но лицо жесткое, как обтесанный камень. Третий совсем мальчишка, но с автоматом на плече.

Подходят к колодцу. Старший что-то говорит, остальные кивают.

— Воду пойдут брать, — шепчет Сашка, чуть приподнимаясь, чтобы лучше видеть.

— Сиди тихо.

Старший кидает ведро в колодец, оно глухо ударяется о стенки. Плеск воды. Подтягивает обратно, смотрит на ведро. Но пить не спешат. В руках у второго появляется что-то вроде пробирки.

— Проверяют, — шепчу. — Умные.

Тот, что с пробиркой, опускает её в воду, встряхивает, ждет. Потом показывает старшему. Они переглядываются.

— Что там? — шепчет Сашка.

— Кажется, не понравилось.

Старший выливает воду из ведра обратно в колодец. Что-то говорит, размахивая руками, будто ругается. Третий, тот, что моложе, тоже бурно реагирует, но все трое не пьют.

— Отравленная, — констатирую я, убирая бинокль. — Трупным ядом. Там же погибшее животное было в колодце.

— Откуда ты такой глазастый, Беркут?