Нас догоняет Акмаль.

— Сам вас поведу! — уходя вперёд, говорит он, словно Касим виноват в том, что Баха покинул кишлак.

Тишина вокруг только добавляет напряжения, но я чувствую, что назад пути уже нет.

Удастся ли еще раз сюда вернутся, чтобы исправить ошибку истории?

Сами духи охраняют этого жёсткого Баху.

Начинается обратный отсчёт. Идём назад теми же тропами.

Несмотря на то, что взяли в плен американца, возможно даже агента ЦРУ, удовлетворение неполное. В ушах гудит кровь — там, где ожидали найти Баху — его не оказалось.

Проклятая пустота внутри!

А я уже видел, как выстреливаю ему в грудь, как он валится в пыль с широко распахнутыми глазами.

Но Баха снова ушёл. Грёбаный дух!

И моё желание стереть его с лица земли, пожалуй, граничит с каким-то дьявольским азартом.

Я поворачиваю голову, смотрю на американца. Он шагает рядом с Саней, стирает пот с лица, будто бы он только что таскал ящики на складе, а не сидел под обстрелом в грязной халабуде.

Агент ЦРУ. Наш груз. Его надо доставить живым и невредимым, иначе весь этот рейд превратится в бессмысленный кровавый фарс. Я это знаю, как знаю и то, что возвращение в кишлак за Бахой было бы для меня фатальной ошибкой.

Спасла чистая случайность, что пришедший новый проводник- информатор Касим сказал, что Бахи там нет…

Двигаемся дальше.

Мы идём гуськом, цепочкой, стараясь не оставлять следов. Светает, скоро солнце поднимется на востоке. Каждый изгиб тропы кажется западнёй.

Впереди идёт Акмаль наш проводник. Он самый опытный из нас, знает эти горы как свои пять пальцев. Каждую минуту он проверяет землю перед собой, изучает кусты и камни — знает, что моджахеды любят оставлять «сюрпризы».

Сейчас на рассвете я уже лучше могу рассмотреть этого афганца.

Невысокий, жилистый, лет сорока с небольшим, с лицом, обожжённым солнцем и ветром. Глаза — чёрные и глубокие. Они всегда напряжённые, как будто он видит что-то, чего не видим мы.

На нём выцветшая камуфляжная куртка с залатанными локтями, широкие штаны, заправленные в пыльные сапоги. На голове — потемневшая от грязи скрученная чалма. Плечо перетянуто кожаным ремнём, к которому прикреплён старый советский автомат АКМ.

Акмаль говорит мало. Только необходимое.

— Стоять! — если скажет, то ты замираешь, не раздумывая.

Если он указывает вперёд, значит, там безопасно, насколько это возможно в этих местах.

Он здесь в своей стихии, как хищник в горах. Может остановиться на месте, прислушиваясь, словно собираясь сжаться в пружину и прыгнуть. А может вдруг взметнуться вперёд.

Акмаль всегда знает, куда свернуть, когда спрятаться и когда идти дальше.

Он словно чувствует эти горы, как живое существо.

Мои мысли возвращаются снова к Бахе.

Мать твою!

Главная задача на этом задании– другая. «Язык». Американец.

Я командир отряда и несу личную ответственность за него. Должен довести дело до конца.

У меня на губах солёная пыль, в лёгких — сухой воздух. Злость душит, но я солдат, и у меня приказ.

Я его выполню.

Мы доходим до развилки, дальше — полоса чистого песка. Это значит, что нас прекрасно видно.

Акмаль машет рукой, подаёт знак — Лечь!

Группа падает на землю, я тоже припадаю, прислушиваясь. Тишина, только редкий ветер гоняет песчинки. И вдруг где-то вдали — слабый стук, будто вдалеке что-то упало или щёлкнул затвор.

Снайперы по периметру, этого следовало ожидать.

Тропа под их контролем.

Американец шепчет что-то Сане, тот машет рукой, чтобы заткнулся.

Акмаль переглядывается со мной, я вижу его руку, когда он показывает жест — Подождать.

Мы ждём минут пять, но время тянется как резина. Сердце бьёт гулко.

И тут — выстрел. Одинокий, короткий. Пуля ударяет в камень в двух метрах от меня.

Засекли.

Акмаль поднимает руку.

Мы отступаем назад, чтобы уйти запасной тропой.

Чёрт возьми! Главное — сохранить американца.

Я злюсь на этот бесконечный песок, на этого проклятого Баху, который наверняка сейчас потягивает чай где-нибудь в соседнем кишлаке. Вдруг слышу сзади голос американца.

— Если вы не доставите меня живым, никто не узнает, что я могу рассказать.

Он явно пытается давить, но на меня это не действует.

— Если ты будешь шуметь, то никто не узнает, как ты вообще сдох, — рявкает Саня, не оборачиваясь.

Мы двигаемся дальше. Проходим в обход еще пару километров.

И тут слышится гул. Тяжёлый, низкий, приближается быстро. Я вскидываю голову — сверху идут «вертушки».

Советские вертолеты Ми-24. Один за другим летят на выполнение боевого задания.

Понятное дело, у них своя работа. О нас они не знают — наша миссия секретная.

Я прижимаюсь к земле, американец падает рядом. Гул нарастает. Мысли о Бахе улетучиваются. Главное — спасти «языка». Но как?

Гул усиливается…

Работы над созданием Ми −24 в нашей стране начались в 60-х годах. Ми-24 создали для уничтожения бронетехники и живой силы противника. Доставки десантников до заданной точки и поддержки их огнем.

Опыт в боевых действий Ми −24 в Афганистане способствовал активной и срочной модернизации машины.

Вертолёты оборудовали тепловыми ловушками и экранами для выхлопа. А экипаж — прикрыли дополнительными бронестеклами.

Среди вооружения появились новые ночные прицелы, лазерные дальномеры и ракеты.

Моджахеды наш Ми −24 прозвали Колесницей Дьявола — «Шайтан-Арба» потому, что они безумно боялись этой мощной машины.

А сегодня Ми-24 стоят на вооружении более чем в 60 странах мира.

И несут более 15 видов вооружений на 6 точках подвесок.

Гул постепенно стихает…

Вертолеты улетают дальше.

Мы тоже поднимается и идём. Камни под ногами скрипят, воздух пахнет пылью и жаром. Солнце палит так, что уши горят, словно их кто-то поджёг. На плечах —рюкзак, автомат будто прирос к рукам.

Пленные шагают за нами, словно приговорённые. Американец Джеймс, которого Колесников сразу обозвал «Бондом», и местный, Осман, — фигура тёмная, глаза хитрые, и мысли его так просто не прочтёшь.

— Бонд, Джеймс Бонд, — тянет Колесников, ухмыляясь, — скажи-ка, как у вас там шпионские дела идут?

Американец молчит, только лицо кривит. Пыль у него на зубах хрустит, как и у нас. Колесникова это не останавливает.

— Осман, — переключается он на второго пленного, — А ты, у нас — турецкий понимаешь? Говорят, вы тут как родня. Давай, парниша, поговори с Бондом. Может, ему легче станет.

Осман молчит, прищурив глаза. Он знает, что мы не в настроении для пустых разговоров, но и отвечать Колесникову опасается. Его это раздражает.

— Да ладно тебе, молчун, — не унимается Саша. — Тут все свои. Хочешь, я на английском? How are you, mister Bond? Are you happy to be here?

Американец фыркает что-то сквозь зубы, но Колесников переводит сам.

— «Шикарно, спасибо за экскурсию». Ну, что ж, не за что!

Мы смеёмся тихо, но напряжение чувствуется. Шутки шутками, а воздух вокруг будто сгущается. Я краем глаза замечаю, как Акмаль впереди замедляет шаг и поднимает руку, сигналя всем остановиться.

Мы моментально замираем. Горы обманчиво тихи, но я уже знаю этот трюк — тишина здесь всегда перед боем.

— Что там? — шепчу, поднимая автомат.

— Вдогонку идут, — тихо отвечает Акмаль, прислушиваясь. — Маджид. Их много.

Имя брата Бахи звучит как приговор.

Этот гад пойдёт до конца, пока не доберётся до нас или не погибнет. Мы переглядываемся, быстро оценивая шансы. Отступать поздно, сражаться — единственный выход.

— В расщелину! — бросаю команду. — Пленных туда! Держать оборону!

Османа и американца буквально заталкиваем в узкую горную щель. Джеймс что-то говорит на английском, но Колесников шипит на него.

— Ты ещё спасибо скажешь, Бонд! Там безопаснее, чем на открытом поле.

Осман не сопротивляется, только смотрит исподлобья, как волк, вынюхивающий слабину.