— Сашка! — зову.

— Тут тихо, — отвечает он сверху. — Ты чего нашёл?

— Подземный ход, — говорю, поднимаясь наверх. — Надо идти туда.

Колесников морщится, смотрит в сторону.

— Заманивают, как крысу в ловушку.

— Может быть, — киваю. — Но выбора у нас нет. Если не найдём его, зря сюда шли.

Он кивает. Мы спускаемся вниз и заходим в узкий проход, ведущий в пещеру.

— Саш, английский знаешь? — спрашиваю, оборачиваясь к Колесникову.

Он фыркает, поджимает губы, словно вопрос не вовремя.

— Немного знаю. Хеллоу, гудбай и ещё пару слов из песен Битлов, — отшучивается. — А ты что, в Оксфорд поступать собрался?

— Мало ли. Американец же, если его найдём, с нами только на этом языке и заговорит. Ну, если заговорит. Если что, придётся постараться.

Сашка усмехается, протирает рукавом запотевший лоб.

— Знал бы Горелый, что пригодится, расстроился бы. Он же у нас шпарил по-ихнему, как радио «Голос Америки».

— Вот и зря его не взяли, — соглашаюсь, проверяя автомат.

— Ага, зато я пригодился. Кто ж тебя прикроет, кроме меня?

Сашка продолжает острить, но голос у него напряжённый. Шутит, чтобы не думать о том, что нас ждёт в этом тоннеле. Я молчу, сосредоточившись на следах, которые уходят в темноту.

Спуск в тоннель начинается круто. Песок под ногами осыпается, камни крошатся, приходится идти медленно, почти наощупь. Лампочка, которая висела у входа, давно осталась позади, и теперь мы движемся в полной темноте. Фонарь зажигать — рискованно, но временами я все — таки его включаю, прикрывая свет ладонью, ориентируясь на слабые лучи, просачивающийся между пальцами. И тут же выключаю.

— Тесновато тут, — шепчет Колесников, когда его плечо задевает шершавую стену.

— Да, не развернутся, — отвечаю.

Тоннель становится ниже. Приходится сгибаться, чтобы не стукнуться головой о своды. Воздух влажный, тяжёлый, будто мы идём не под землёй, а под водой.

— Это что, колодец впереди? — спрашивает Сашка, показывая на пятно влаги, расползающееся на земле.

— Скорее всего. Осторожно.

Мы переступаем через влажный участок, стараясь не подскользнуться. Ботинки уже все в грязи, шаги становятся ещё тише.

Тоннель делает резкий поворот. За ним — почти вертикальный спуск. Приходится цепляться руками за выступы в стенах, чтобы не соскользнуть вниз. В какой-то момент чувствую, как песок уходит из-под ног, но успеваю схватиться за камень.

— Ты там живой? — доносится сзади голос Колесникова.

— Живой, — отзываюсь, ощущая, как сердце грохочет в груди.

— Не хватало, чтобы ты тут остался. Кто ж тогда будет американца вытаскивать?

Внизу туннель сужается ещё сильнее. Теперь мы ползём почти на четвереньках. Земля мокрая, местами будто покрыта липкой глиной.

— Ну и маршрут, — ворчит Сашка. — Хоть бы предупредили, что за американцем надо в пещеру дракона лезть.

— Молчал бы лучше. И так дышать нечем.

Его голос становится тише. Мы делаем короткие остановки, чтобы прислушиваться. Шумно дышать здесь — как кричать в громкоговоритель. Любой звук может нас выдать.

Через час ползком мы выходим к развилке. Два хода — один уходит влево, второй — прямо.

— Что скажешь, командир? — шепчет Сашка, показывая на тоннели.

— Прямо. Влево, если ошибёмся, уже не вернёмся.

— А вдруг там короткий путь?

— Не, не рискуем. Пойдём прямо.

Тоннель продолжает вести вниз, иногда поднимается чуть выше, но общее направление остаётся одно — вглубь. Запах сырости сменяется чем-то едким, будто запах старых горючих веществ или затхлой ткани.

Сашка внезапно хватает меня за плечо.

— Стой. Слышишь?

Замираю. Прислушиваюсь. Где-то впереди, в глубине, доносится странный звук. Словно что-то перекатывается, скребётся по земле.

— Шум, — шепчет Колесников. — Либо камни, либо кто-то идёт.

— Приготовься.

Двигаемся дальше, ещё медленнее. Теперь каждое движение — борьба с собственными нервами. Где-то там нас может ждать ловушка, но и останавливаться нельзя. Мы слишком далеко зашли.

Тоннель наконец заканчивается. Перед нами углублённое помещение, стены которого выложены крупными, грубо обработанными камнями. Пол пыльный, в углу тускло светит фонарь на батарейках. Пахнет гарью и чем-то тухлым.

— Тихо, — шепчу Колесникову, поднимая руку.

Он кивает, зажимает автомат крепче. Мы двигаемся синхронно, шаг за шагом.

В дальнем углу слышится шорох. Там кто-то есть.

Человеческие фигуры, различимые в свете фонаря, вздрагивают, когда замечают нас. Один из них — худощавый молодой парень в традиционной одежде — афганец, с тонкими усиками и пылающими глазами. Рядом с ним — крепкий, светловолосый мужчина лет сорока, одетый в замызганную куртку и джинсы. Глаза у него широко раскрыты, как у загнанного зверя.

— Не двигаться! — кричу, направляя автомат. — Руки вверх!

Молодой моджахед резко дёргается за оружием, но Колесников в ту же секунду делает шаг вперёд, направляет дуло прямо ему в грудь.

— Осман! — взвизгивает блондин, хватая парня за руку. — No! Stop it!

— Умный какой, — буркает Сашка, прищуриваясь. — Значит, понимает, что зашевелишься — и пулю в лоб получишь.

Моджахед, которого американец назвал Османом, замирает. Глаза бегают, губы сжаты в тонкую линию, но руки он поднимает.

— Кто такой? — спрашиваю, переводя взгляд на блондина.

— I’m… I… Джеймс, — отвечает тот с заметным акцентом, заикаясь.

Колесников тихо хохочет.

— Ну что, Джеймс Бонд, добегался? — он делает шаг вперёд, усмехаясь.

— Я не… Бонд, — срывающимся голосом отвечает американец, дрожащими руками показывая на Османа. — He’s young! Don’t shoot him!

— Осман, значит? — Сашка переводит взгляд на молодого. — А ты, что, имперец? Из той самой Османской?

Парень ничего не понимает, но ощущает насмешку. Щёки его краснеют, и он бросает взгляд на Джеймса, будто спрашивая, что делать.

— Пошутить нельзя, — продолжает Колесников. — Молодёжь нынче серьёзная пошла.

Я хмыкаю, держа автомат наготове.

— Ты американец, Джеймс? — спрашиваю спокойно, но строго.

Он кивает, сглатывая.

— Military? — уточняю.

— No! Instructor… only instructor…

— Инструктор? — фыркает Сашка. — А где твои ученики? Что, Османа в пещере дрессируешь?

— We surrender! — Джеймс поднимает руки выше.

— Сдаваться-то поздно, — замечаю, делая шаг ближе. — Кого ещё ждём? Где остальные?

— Nobody… — Джеймс мотает головой. — No one else!

— Думаешь, поверим? — Сашка ухмыляется, делая вид, что поднимает автомат чуть выше.

— Please, no! Just us two!

— Ладно, разговорчики потом. Колесников, следи за ними, — приказываю, обращаюсь к Осману. — А ты, парень, молись, если начнёшь дурить.

Парень дрожит, но молчит, крепко сжав губы. Джеймс вскидывает руки ещё выше, не двигаясь, а Сашка, прищурившись, держит их на прицеле.

— Ну что, Бонд и его османская империя, — усмехаюсь. — Игра окончена.

Возвращаться всегда тяжелее, чем идти вперёд. Особенно, когда на каждом шагу чувствуешь, как воздух вокруг натянут, как струна.

Я иду впереди, будто грудью разрезаю темноту тоннеля. Следом плетутся наши «друзья» — Джеймс с Османом. Обоих связали по рукам, да ещё и кляпы вставили, чтобы не вздумали выть. Замыкает Сашка Колесников, ворча себе под нос.

— Ну и зачем мы этого Османа тащим? — бормочет он вполголоса. — Балласт же. Я ж говорил, прикончили бы его на месте, а теперь возись.

— Может, язык знает, — тихо отвечаю, оборачиваясь на секунду. — Ты что, с Джеймсом договоришься своими «Yellow Submarine» и «Hey Jude»?

— А ты думаешь, этот знает больше? — не унимается Колесников. — Да он, глянь, в штаны уже наложил. Нашёл тоже мне переводчика!

Осман действительно дрожит, будто на него ведро ледяной воды вылили. Джеймс, напротив, держится. То ли у него нервы крепче, то ли просто слишком тупой, чтобы бояться.

Двигаемся дальше. Тоннель поглощает нас, как пасть дракона. Холодный ночной воздух обрушивается на лица, пахнет землёй и чем-то металлическим. Мы аккуратно продвигаемся вперёд, стараясь не хрустеть гравием под ногами. Впереди развилка. дорога уходит в две стороны, обнимая небольшой холм.