Кроме того, на них лучшее останавливающее действие 7,62-мм пули. И, что интересно, они являлись основными автоматами моджахедов — автоматы Калашникова китайского образца.

И то, что у противника были однотипные боеприпасы позволяло разведчикам использовать захваченные у противника 7,62-мм китайские и египетские патроны и пополнять свой боекомплект захваченными патронами с разрывными пулями.

А еще к 7,62-мм автомату Калашникова прилагался прибор бесшумной и беспламенной стрельбы ПБС-1.

Магазины для АКМС стальные и пластиковые на 30 патронов. Спецназовцы предпочитали пластиковые магазины, у них меньше масса и они более стойки к деформации при ударах.

Потому что стальные и алюминиевые магазины иногда заклинивало, что задерживало в подаче патрона в патронник.

Если предоставлялся выбор спецназовцу, то многие выбирали АКМС.

— Далеко еще, Акмаль? — шепчу я, едва размыкая губы.

Проводник оборачивается, узкое лицо в свете луны выглядит изрезанным, как горные склоны.

— Полпути, не больше, — шепчет он.

Полпути. Черт, это уже неплохо. Главное — не угодить на посты Бахи. Говорят, этот главарь моджахедов помешан на порядке. Каждый блокпост как мини-крепость, а его люди — как волки, всегда чуют добычу.

Мы приближаемся к ущелью, где тропа сужается, как горлышко бутылки. Впереди — первый блокпост. Акмаль подает сигнал рукой.

Я замираю, прижимаюсь к склону. Вижу, как впереди маячит тлеющий огонек — костер, вокруг которого сидят несколько фигур.

— Сколько их? — спрашиваю у Акмаля.

— Четверо, может, пятеро. Но там ещё могут быть. В пещере.

Черт побери.

В пещере могут быть пулеметы. Залп — и от нашей группы останутся только обгоревшие клочки одежды.

— Огибаем справа, — тихо передаю знак остальным.

Мы сползаем ниже по склону, идем по кромке, где тень от камней смешивается с тьмой. Впереди снова Акмаль. Луна исчезает за облаком, становится темнее. Впереди виднеется каменный выступ, за которым можно укрыться. Мы замираем там, пока наблюдаем за блокпостом.

— Вижу их. Один у костра, двое стоят на карауле, один внутри, — шепчет Олег, мой правый фланговый.

— Сможем обойти? — спрашиваю проводника.

— Справа круто, но можно. Только очень тихо.

Мы ползем, буквально скребя локтями по песку и гравию. В какой-то момент я слышу тихий звук — словно кто-то спустил курок. Замираю, показываю группе остановиться. Ловлю взгляд Акмаля, он кивает на камень впереди.

— Мина, — шепчет он.

Мина. Черт. В этих местах на неё можно наступить, даже не поняв. Я жестом указываю обходить ещё дальше, почти у подножия скалы. Каждый шаг превращается в мучение — камни сыплются под ногами, тело напряжено до предела, пот стекает по вискам…

С того момента, как душманы перешли к партизанской войне — минная война для них стала основной против войсковых частей 40-й Армии. Диверсии стали основными их действиями. Они не парились, использовали противопехотные мины советского, американского, английского, пакистанского и китайского производства. Так же в ход шли и самодельные мины и фугасы, изготовленные из неразорвавшихся авиабомб, минометных мин, зарядов взрывчатых веществ.

Мы обходим блокпост, но тишина не радует. Акмаль останавливается, прислушивается.

— Слишком тихо, — произносит он и останавливается.

Тишина — враг.

В Афгане, если вокруг тихо, это значит, что кто-то уже ждёт. Я поднимаю руку, готовлю сигнал на отход. И тут слышу шорох. Легкий, почти незаметный.

— Засада! — тихо говорю я, — Всем лечь! — падаю на землю.

Пули начинают свистеть, воздух вокруг наполняется свинцом. Прячусь за камень, вскидываю автомат. Вижу, как Серега ложится рядом, целится, готовясь открыть огонь.

Молча кладу руку на его автомат.

Не следует пока отвечать. Стреляют беспорядочно, почти наугад.

Лежу, вдавливаясь в камни. Сердце стучит где-то в горле, а уши ловят малейший шорох.

Моджахеды у костра напрягаются. Один резко встает, хватает автомат. Высокий, с бородой, лицо черное от пепла и теней, будто сама ночь вылепила его, он стреляет, не целясь.

Остальные переглядываются, быстро переговариваются на своем языке. Слышу знакомое слово — гости.

Решили, что привиделось, значит. Но на их лицах сомнения.

— Тише, — шепчу едва слышно, жестом показывая группе замереть.

Камень подо мной острый, как нож, но я не шевелюсь. Любое движение может выдать нас. Моджахед с автоматом делает шаг в нашу сторону. Огонь костра подрагивает, отражаясь на его стволе. Остальные вытягивают шеи, вглядываются в темноту. Вдруг один, что моложе других, смеется — тихо, нервно.

Что-то говорит своим, махнув рукой, будто отгоняет призраков.

Высокий еще секунду стоит, напрягаясь, но потом опускает автомат. Говорит что-то резко, бросая взгляд на остальных. Слов не понимаю, но суть ясна.

— Всё тихо, показалось.

Тот, что смеялся, будто разрядился, опускается обратно к костру. Еще один, старший, с шрамом через щеку, что-то бурчит в ответ, но не спорит. Высокий уходит на пост, проверяет оружие. Настроение у них меняется, но напряжение еще витает в воздухе.

Я перевожу дыхание. Серёга лежит рядом, вытирает пот со лба, осторожно скребет землю, чтобы удобнее устроиться за камнем.

— Тихо всё. Не заметили, — слышу его шепот.

— Пока, — киваю, продолжая наблюдать за ними.

Акмаль чуть впереди, замирает, слушает. Тень от его чалмы кажется больше, чем он сам. Он не торопится, прислушивается, выжидает, пока моджахеды расслабятся окончательно.

Через несколько минут у костра начинается разговор. Смех снова прорывается, но уже глуше. Один вытаскивает металлическую кружку, передает другому. Серёга дотягивается до моего плеча.

— Выпили они, походу. Повезло.

— Не расслабляйся, — шепчу. — Акмаль понимает о чем они говорят. Ждем его отмашку.

Проводник медленно подползает ко мне, будто змей.

— Всё, идем дальше. Вниз, за тот хребет, — шепчет он.

— Они не услышали нас? — уточняю.

— Нет, — отвечает. — Показалось им. Но надо быстрее.

Я передаю сигнал группе, и мы начинаем двигаться. Каждый шаг — осторожный, словно по минному полю. Да и реально угроза такая есть. Они минируют все дороги, тропинки на подступах к своим базам.

Впереди каменистый склон, крутой, но ведущий в тень. Спускаемся тихо, как кошки, избегая хрустящего гравия и крошечных камней, что могут покатиться вниз и выдать нас.

Никто не говорит, дыхание чуть слышно. Впереди Акмаль, за ним — я. Олег и Сашка позади, за ними замыкающий — Серега.

Только ночь и мы.

Когда оказываемся внизу, я наконец выдыхаю. Теперь нас от блокпоста отделяет хребет — естественная преграда. Но внутри все равно что-то не так. Слишком легко получилось.

В Афгане таких подарков не бывает.

Акмаль останавливается, поднимает руку. Я напрягаюсь, всматриваюсь в его силуэт.

— Что? — шепчу, подползая ближе.

Он оглядывается, глаза блестят в темноте.

— Там… снова странно. Как будто… ждут.

Тут же ловлю взгляд Сергея. Он кивает, подтверждая.

— Тихо как-то слишком.

Засада. Она где-то впереди. Но где? И почему нас ещё не обнаружили? Я поднимаю руку, сигнал группе. Стоим, ждем, но тишина вокруг — словно петля, готовая затянуться.

Она будто обволакивает нас, как густой дым. Мы залегли в небольшом овраге, стараясь слиться с землёй. Где-то совсем рядом хриплый голос рвёт воздух.

— Неверные! На подступах! Они уже близко!

Поднимаю глаза на Серёгу, он тоже слышит. Говорящий — не простой боец. Он чеканит слова, как приказ к действию. Акмаль, наш проводник, замирает рядом, кивает.

— Это Маджид, — шепчет он. — Брат Бахи. Опасный человек.

Опасный — не то слово. Слухи о нем ходили даже на наших базах. Жёсткий, умный, знает местность как свои пять пальцев. Служит брату, как верный пёс.

— Что он говорит? — почти беззвучно спрашиваю у Акмаля.

Проводник сосредотачивается, прислушивается.