Вспоминаю сквозь сон слова Сашки Кочетова о том, что в прошлой жизни Глеба Беркутова, она была сильно в него влюблена. И он тоже отвечал ей взаимностью.

Вглядываюсь в нее внимательно.

Нет, ничего не чувствую. Может, я очерствел в боях. Но не испытываю к ней никаких эмоций.

Она сидит на своём месте — неподвижная, будто вырезанная из мрамора. Только этот мрамор пахнет йодом и лекарствами. Её руки сложены на коленях, Лицо подсвечено тусклой лампочкой.

Я замираю. От усталости? Нет. Это что-то другое. Необъяснимое. Непривычное. Я рассматриваю её, стараясь понять, что именно в ней притягивало прежнего Беркута.

Это точно не красота, хотя красивая она, конечно. Глаза — серые, холодные, как утренний туман. Усталые. Будто эти глаза видели слишком много и теперь оценивают меня, слизывают взглядом.

И тут меня накрывает.

Неожиданно для себя я понимаю, что хочу её. Это желание почти животное. Оно тянет меня к ней, заставляет присмотреться к линии шеи, запястьям, волосам, которые выбились из косы. Эти мелочи цепляют, как крючки.

Стоп! Что ты делаешь, Беркут? — Контролирую себя даже во сне.

Я сглатываю, отгоняю эту мысль.

Она враг! Возможно. А если нет?

Но как можно доверять тому, кто так ловко скрывает эмоции? Всё в её облике словно натренировано быть «правильным». Спокойным. Даже слишком.

Медсестра, спасительница?

Или шпионка, наблюдающая за мной?

Не уверен ни в чём.

Но отчётливо чувствую, если я ошибусь, она может стать моей последней ошибкой.

— Ты что, совсем измучился? — её голос тихий, спокойный.

Я дёргаюсь во сне.

— Да, как будто сдох и воскрес. А ты что тут делаешь? Дежуришь?

Она усмехается, едва заметно. И от этого движения в груди что-то переворачивается.

— Не совсем, — отвечает она, чуть покачивая головой. — Просто сижу, думаю.

— О чём?

— О том, что у всех свои раны, но не все их видно. — Она смотрит на меня, и от её взгляда становится холодно.

Опасная. Она опасная, Беркут! Не забывай.

Я улыбаюсь, натягиваю маску безразличия. А в голове пульсирует мысль — Я хочу её.

— Нельзя быть таким беспечным, — спорю сам с собой.

Утром просыпаюсь привычно на построение. Да какое к чёрту построение!

Вспоминаю вчерашний бой. Мы справились, поставленную задачу выполнили. Сдержано улыбаюсь.

И тут вспоминаю вчерашнее дежавю… с медсестрой Озеровой.

Что это было?

Она реально приходила ко мне в палатку? Или это был только сон?

Мать твою! Не помню. Надо предупредить дневального, чтобы не пропускал посторонних в палатку.

После обеда отравляюсь в медсанчасть проведать Шохина.

Дорога до медсанчасти тянется через всю базу, Палящий солнцем день превращает пыль в воздухе в густую. Пыль липнет к ботинкам, а справа где-то трещат автоматные очереди на учебной площадке.

Я уже вижу белую стену медсанчасти, когда из-за угла выныривает дневальный — молодой, худой рядовой Мирошников.

— Товарищ лейтенант! — кричит он, запыхавшись. — Повсюду вас ищу.

Я останавливаюсь, хмурюсь.

— Рядовой Мирошников, чего меня искать, я в своей палатке был. Сейчас вот иду в медсанчасть.

— Товарищ лейтенант, вас срочно вызывает начальник штаба, — он спотыкается на словах, — Полковник Бессмертный

— С чего вдруг такая срочность?

— Не сказал, товарищ лейтенант. Только велел, чтобы немедленно явились.

Смотрю на этого паренька. Лицо у него пыльное, глаза горят. Такой всегда за идею горой встанет, если прикажут.

— Ладно, иди. Скажи, что уже иду. — Машу рукой, отпуская его, но он стоит столбом.

— Товарищ лейтенант, я должен вас сопроводить.

Тут у меня чуть не вырывается смешок, но я сдерживаюсь. Бессмертный ещё не то может придумать.

— Хорошо, рядовой. Тогда вперёд, показывай дорогу, всё-таки не сдерживаюсь тихо смеюсь.

Мы идём по базе молча. Мирошников шагает впереди. Вокруг снуют солдаты, таскают ящики, кто-то тащит пулемёт в разобранном виде. Обычный день на базе.

Доходим до штаба, и рядовой Мирошников, наконец, отходит в сторону.

Я вхожу внутрь.

Внутри штаба прохладно. Ощущение, будто заходишь в другую реальность, где пыль и жара не имеют власти. Но это спокойствие обманчиво. За закрытой дверью кабинета Бессмертного меня точно ждёт какой-то подвох.

— Здравия желаю, товарищ полковник! — твёрдо произношу я.

Здесь тихо. Я успеваю заметить лишь спинку деревянного стула у стены и старую карту на стене, перед тем как мой взгляд ловит начальника штаба.

Подполковник Бессмертный сидит за столом, низко наклонившись, над раскрытой папкой. Он поднимает голову, и я замечаю его взгляд — тяжёлый цепкий.

— Лейтенант Беркутов, есть разговор. Присаживайся. — Он жестом указывает на стул. Я сажусь.

Бессмертный смотрит на меня секунд десять, будто оценивает, а потом кивает и переходит к делу, откидываясь на спинку кресла.

— Нашёлся Джаафар, — говорит хриплым голосом.

Имя звучит, как пуля, врезавшаяся в доску — Джаафар.

Тот самый, — отъявленный головорез. Организатор, контрабандист, убийца. Умный, хитрый, всегда на шаг впереди. На его совести столько смертей, что со счёта можно сбиться.

Я медленно качаю головой.

Полковник Бессмертный указывает на карту.

— Слушай сюда, лейтенант. Есть информация, что Джаафар снова в деле. У него с собой важные документы, которые, если он успеет унести в Пакистан, нам всем здесь небо с овчинку покажется.

Я подхожу ближе, чтобы лучше видеть карту. Взгляд падает на обведённый красным маркером квадрат — точка ближе к южной границе.

Бессмертный коротко смеётся, но без тени юмора.

— Кто он? — продолжает Бессмертный. — Полевой командир, который здесь устроил огромное количество диверсий. Умный, хитрый и изворотливый, как гадюка. И опасный — на нём крови столько, что Красный Крест обзавидовался бы.

Я крепко сжимаю зубы.

— Задача такая, лейтенант Беркут, — продолжает Бессмертный. — Мы получили разведданные — его заметили в районе старой пограничной дороги.

Едва киваю.

— Запомни, Беркут, этот гад — связной крупной банды, которая торгует оружием. Не просто автоматами для налётчиков, а серьёзными вещами — зенитки, мины, боеприпасы. Нам известно, что он пробирается к границе, чтобы уйти в Пакистан. А там его уже прикроют так, что мы его больше не достанем.

Чувствуя, как напряжение нарастает в воздухе.

— Ты должен перехватить его, пока он не ушёл, — продолжает Бессмертный и стучит пальцем по папке. — У нас мало времени. Если он успеет исчезнуть, то с ним уйдёт и целая сеть поставок, которые мы едва начали распутывать.

Жду деталей, но начальник штаба сам подаётся вперёд, будто хочет, чтобы каждое его слово врезалось мне в память.

— Мы уже знаем, где он. Точнее, знаем примерно. Его засекли на перегоне к южной части. Прячется где-то в кишлаке. Мы не можем послать туда отряд — слишком заметно. Джаафар умён, он сразу уйдёт в горы. Но если послать пару бойцов, то это не вызовет подозрений…

— Пару бойцов? — уточняю, поднимая бровь. — Я один справлюсь.

— Нет, — коротко бросает он, поднимая на меня тяжёлый взгляд. — Отправим тебя и лейтенанта Горелова. Выдвигаетесь ночью. Горелов уже в курсе и будет ждать тебя на вертолетной площадке.

— А если он окажется не один? — задаю вопрос, больше чтобы потянуть время. В голове уже мелькают картинки. Узкие улочки кишлака, чёрные глаза местных, и всё это на фоне сухой земли и палящего солнца.

И мне плевать, с кем он будет. Я всё равно его достану. Но хочу получить больше вводных.

— Он не один, — уверенно отвечает Бессмертный. — Наши информаторы утверждают, что его сопровождают максимум двое. Мы вас прикроем в случае чего, но не жди подкрепления сразу. Здесь важна скорость и скрытность.

Он замолкает и добавляет, уже чуть тише.

— И учти, лейтенант, если упустим этого гада, виноваты будем мы все. Но если возьмёшь его, то это твой шанс. Довести дело до конца и показать, чего ты стоишь.