— Вы были ранены. Это ли не знак того, что в следующий раз вам может не повезти.

— Мы родились в этом ущелье и никуда отсюда не уйдём. Я буду воевать до тех пор, пока не будут достигнуты поставленные мной цели, — произнёс Масуд.

Теперь Максим Евгеньевич взял паузу. Я же заметил, что подручный, который первым приветствовал нас, как-то странно на меня смотрит. Он шептался с кем-то из толпы и кивал в мою сторону. Может, у меня лицо грязное?

Максим Евгеньевич сделал шаг и оказался вплотную с Масудом.

— Мы не уйдём. Наша армия второй «Джелалабад» выдержит. А ваша?

Говорил Максим Евгеньевич не на дари, и не на арабском. Виталик шепнул, что его шеф перешёл на таджикский. Это был родной для Масуда язык.

— На всё воля Аллаха, — ответил Ахмад Шах и махнул рукой своим подчинённым.

Через толпу вели человека. Издалека было видно, что он измождён и очень напуган. Руки дрожат, а голова слегка дёргается из стороны в сторону. Он что-то говорил, но его подталкивали в спину.

Когда он вышел на свет, в личности этого гражданина у меня сомнений не осталось.

Одетый в рваные лохмотья, обутый в галоши, которые советская армия раздавала населению Афганистана, шепчущий что-то между «спасите» и «заберите меня», перед нами появился Кузьма Иванович Баев.

У меня перед глазами пробежала вся сцена с обожжённым телом в госпитале. Только сейчас понял, что кроме слов санитаров, подтверждения личности Баева не было.

Теперь ясно, почему так сильно ратовал за проведение операции его тесть. Была надежда, что Кузьма Иванович жив. Либо, что его имя сможет очистить Ваня.

— Не думайте, что мы пытали этого человека. Он уже был такой, когда его ко мне привели. Надо сказать, этот офицер оказался не таким смелым, как другой, — сказал Масуд.

К Баеву подошли двое сопровождающих и взяли под руки.

— Ку… курить. Дайте закурить. Там у них н… не было, — шептал Баев.

— Вы не говорили, что у вас двое наших людей, — сказал Максим Евгеньевич.

— Я не могу быть в долгу у шурави. Потому и попросил привезти с собой на обмен этого человека, — сказал Масуд и указал на меня.

Не думал, что Ахмад Шах знал, что я вообще существую. А тут, выходит, он ждал именно меня.

— Для меня печально не иметь друзей, а не иметь врагов ещё грустнее, — улыбнулся он.

Цитата Эрнесто Че Гевары. Очень хороший ход!

— Тогда приготовьтесь потерять всё, если хотите добиться большего, — ответил я.

Масуд изменился в лице. Не ожидал он, что кто-то кроме него может цитировать или интерпретировать слова знаменитого команданте Че. Насколько я помню, Эрнесто Гевара был одним из кумиров Ахмад Шаха.

Выходит, меня не просто для опознавания взяли с собой.

Ко мне ближе подошёл Масуд и обратился с речью. Виталик быстро переводил.

— Аккобир Мухаммад видел тебя и твоего соратника, когда вы прятались за дувалом и отстреливались. Ты бы мог выпрыгнуть из вертолёта, но рискнул жизнью, чтобы горящий «шайтан-арба» не упал на дома моих родственников и дом, где были дети Аккобира. Почему ты так поступил? Они в будущем возьмут в руки оружие и будут стрелять в шурави.

Шайтан-арба, так духи называли Ми-24. Видимо, Масуд вспомнил о вынужденной посадке в кишлаке, когда мы чуть не сгорели с Кешей. Похоже, в наступающей в тот день толпе духов был этот Аккобир.

— Я не воюю с женщинами, стариками и детьми, а только с солдатами. Ни один советский лётчик бы не выпрыгнул, зная что это приведёт к гибели мирных людей.

Ахмад Шах кивнул и продолжил.

— У нас ценят силу, честь и достоинство. Но это ничего не меняет. Я лишь вернул долг, — сказал Масуд и скрылся в толпе своих подчинённых.

Лопасти вертолёта тихо покачивались от лёгкого ветра. Вечернее солнце уже скрывалось за горизонтом. По стоянке рулил на полосу Ан-12. Только что в него загрузили очередных погибших и теперь отправляют прямиком в Союз. А ведь ещё полчаса назад на нём прибыло пополнение.

— Вот так всю войну, — расстроено выдохнул мой бортач Валера Носов, докурив сигарету.

Он затушил окурок, встал со скамейки и пошёл к вертолёту, продолжать работу.

Я сидел в беседке в ожидании вылета на задачу, настроиться на предстоящий полёт никак не получалось.

После встречи с Масудом и вызволения из плена Васюлевича с Баевым прошло несколько дней.

В коллективе стараемся не обсуждать, в каком состоянии привезли в Баграм Ваню и Кузьму Ивановича.

Ваня лишился руки и возможности вернуться на лётную работу. Помимо этого, перелом рёбер и ещё несколько сильных увечий.

Ему предстоит ещё долго восстанавливаться. Подробности о пребывании в плену узнать не получилось. До нас довели обрывки информации.

Угрозы, издевательства, отсутствие медикаментов и еды — лишь краткое описание плена. Ведь изначально наши лётчики попали к каким-то бандитам в дальнем кишлаке, которые посадили наших сослуживцев в яму. Видимо, решили, что из них можно сделать рабов.

Уже потом дошло до кого-то из приближённых людей Масуда, кто к ним попал. Баева и Васюлевича в тот же день доставили к Ахмад Шаху. Но не успели оказать должную помощь Ивану.

А у Кузьмы Ивановича от постоянных издевательств пострадала психика. Когда мы летели обратно в Баграм, он был на себя непохож. Всё время повторял, чтобы ему дали покурить, но так и ни разу не затянулся. Подкуривал и сидел с сигаретой. Перед посадкой и вовсе начал нервничать настолько, что собирался выпрыгнуть через иллюминатор. Естественно, в него пролезть невозможно.

— Саныч, второй час уже ждём. Может, не полетим? — спросил у меня Кеша, лежащий на скамейке в беседке.

— Не знаю, — ответил я.

— А если не полетим, может в баню сходим? — сонно спросил Семён Рогаткин, перевернувшись набок на скамье.

— Может, — вновь ответил я.

Я уж было сам едва не задремал, когда в беседку вошёл молодой лейтенант.

Видно, что только приехал. В руке чемодан, форма отглажена с иголочки. Ещё и на груди знак «Гвардия».

— Мужики, привет! А как мне в дивизию попасть? — спросил он.

Я ему объяснил, где находится штаб 109й и предложил поймать попутку до КПП.

— Да не волнуйтесь. Пешком дойду.

— Можешь не дойти, — спокойно ответил Кеша.

Лейтенант поменялся в лице. Я слегка толкнул в плечо Петрова, чтобы он был повежливее.

— Дружище, лучше на машине. Значок «Гвардия» сними. На солнце блестеть будет. А ещё на кепке офицерскую кокарду смени на солдатскую звёздочку, — посоветовал я.

— Понял, — растерянно ответил молодой парень.

Его как будто сразу после окончания военного училища сюда отправили. Рядом с беседкой как раз проезжал ГАЗ-66 с Кислицыным на переднем сиденье. Он уж точно сейчас направлялся в сторону штаба. Последние дни Сергей Владимирович не вылезал оттуда, занимаясь наградными документами.

Я махнул ему, показывая, что нужно остановиться. Позвав с собой лейтенанта, мы подошли к машине, из которой уже вышел наш замполит.

— Загораете? — спросил Сергей Владимирович, утирая пот со лба.

— Ждём вылета на задачу.

— Сан Саныч, ну ты даёшь! Уже полчаса как «отбили». Кабульцы отработали, по всем уровням доклад прошёл, — удивился Кислицын.

— На наш уровень доклад не спустился, товарищ майор.

Кислицын задумчиво почесал затылок.

— Эм… ну, считай я тебе его «спустил». Чего махал?

— Да вот, лейтенант прибыл в дивизию. Подбросите?

— Естественно! Прыгай в кузов, — дал команду Кислицын.

Лейтенант поблагодарил за совет и направился в кузов «шишиги».

— Кстати, Сан Саныч, зайди к Абрамову сейчас. Точнее, очень срочно. Он поговорить хотел.

Команду на отбой задачи не передал, а вот зайти прямо сейчас как за здрасти!

Кислицын вместе с лейтенантом уехали, а я пошёл к товарищам довести хорошую новость. Закончив дела на стоянке и поблагодарив техников за работу, направился в наш модуль.

Каждый день пребывания в Афганистане превращается в обычную рутину. Утренний подъём, разлёт по задачам и возвращение на базу. Очередная постановка на следующий день и отбой. На следующий день всё по новой.