— Итак, как мы с вами поступим, Сан Саныч? Перейдём сразу к делу? — спросил Максим Евгеньевич.

— Раньше начнём — раньше закончим.

— Кратко и по существу. Для начала хочу вас поздравить. Это очень серьёзное достижение в вашей карьере.

— Спасибо. Но это мой уже второй орден Красной Звезды.

Максим Евгеньевич прокашлялся и кивнул в сторону Виталия.

— Да. И с этим мы вас тоже поздравляем, — улыбнулся он.

Опа! Что же мне тогда ещё перепало?

— Сан Саныч, хотел бы до вас довести, что вы назначены на должность командира вертолётного звена 3й вертолётной эскадрильи в Центр Армейской Авиации в городе Торск.

— Благодарю. Удивляюсь вашей осведомлённости. Спрашивать откуда вы знаете, не буду.

— Вам ещё не довёл ваш командир? Он же сам из Торска? Приказ был подписан ещё месяц назад, — спокойно спросил Максим Евгеньевич.

Так-так, что-то не сильно пока верится в правдивость этих слов. Я уже уяснил, что эти двое за моей судьбой пристально следят. Но чтобы вот так!

— У меня ещё командировка не закончилась.

Максим Евгеньевич отпил чай и подвинул мне тарелку с печеньем.

— Поверьте, сюда вы ещё вернётесь.

Июнь, 1983 года. Торск, Калининская область.

Солнце над торскими лесами уже достаточно высоко. Правильнее назвать калининскими, но от этого они менее зелёными и густыми не станут. Каждый раз при возвращении на аэродром Центра, хочется потрогать кроны этих деревьев. Однако, ещё больше хочется пройтись по нетронутым чащам, вдохнуть утренний запах полевых цветов и аккуратно прикоснуться к зелёной траве, ощутить на ладонях капли росы.

Но это лишь мои хотелки, поскольку на данный момент по моему виску скользит капля пота.

— 330й, Леденцу, — запросил меня руководитель полётами.

— Ответил, Леденец.

— Результатами стрельбы интересуются.

В Торске такие запросы в эфир после выполнения задания — обычное дело. Инженерам и представителям конструкторского бюро нужно как можно быстрее анализировать полёт. Каждый из наземных специалистов переживает за своё детище. Ну или просто они не хотят получить «по шапке», если что-то пошло не так.

— Всё в норме. Отработали штатно. Проблем с изделием не было, — ответил я.

— Вас понял, спасибо.

Задание было несложным — новая модификация Ми-24 с индексом ВП только недавно пришла в наш Центр. Её главная особенность — вместо пушки ГШ-2–30 на правом борту в носовой части подвижная установка с другой пушкой — ГШ-23.

Служба в Торске интересная. Коллектив отличный, но есть ощущение, что я рано уехал из Афганистана. Моя бывшая эскадрилья смогла замениться только в 1981 году, так что я вполне мог ещё дослужить с однополчанами. Но уж очень настойчиво меня сватали в Центр Армейской авиации.

Это ж как награда за особые достижения!

За три года в Афганистане много чего поменялось. Уже и Масуда взяли в плен. Большую часть контингента вывели. Тем не менее есть ещё «игроки» на афганском игровом поле, кто не хочет сдаваться.

«Зелёные» стали лучше воевать, а подготовку их лётчиков по-прежнему проводят в Советском Союзе.

Ручку управления отклонил влево, выводя вертолёт из разворота. Снизил скорость, чтобы было проще разглядеть город. Посматриваю вправо на старинные монастыри и церкви, а также плавные изгибы реки Тверцы.

— Командир, вы как всегда притормаживаете в этом районе? — спросил меня лётчик-оператор Пётр.

— Да. Наглядеться не могу.

— Мне это место тоже нравится. Умиротворённое оно.

Петруха всё правильно понял. Подлетев чуть ближе к реке, взору открылся вид на старинную усадьбу на берегу Тверцы. Удивительно, как сохранился прекрасный сад за обветшалым домом.

Даже с высоты видны могучие деревья и кусты сирени. У самого берега деревянный помост на воде и беседка. Приятно видеть, что плескающиеся мальчишки радостно машут нам. А какой-то из рыбаков и вовсе встал и отдал воинское приветствие.

— Ну вот, а мы ему рыбу распугали, — сказал я, покачиваясь с крыла на крыло, отдавая ответное приветствие.

Подлетаем к аэродрому. Наблюдаю, как ещё несколько вертолётов Ми-24, собираясь в пары, следуют в сторону полигона. Над одной из площадок висит огромный Ми-26, отрабатывая своё задание. А на короткую полосу уже выруливает пара новых Ми-28.

— Евич опять здесь? — спросил меня Петруха.

С Андреем Вячеславовичем мы пересекались в Афганистане. Сейчас он на нашей базе проводит завершающий этап испытаний Ми-28. Заодно и даёт допуск на полёты командному составу.

— Жаль, что модификацию УБ только в двух экземплярах собрали, — сказал Пётр, когда мы разошлись с парой Ми-28.

— Ещё не вечер.

— А вы будете на него переучиваться? — спросил у меня оператор.

Ну не скажешь ведь Петрухе, что на этом вертолёте в прошлой жизни я пролетал несколько лет.

— Все мы будем на него переучиваться.

На канале внутренней связи появился и бортовой техник Алексей.

— Параметры в норме. Расход топлива расчётный, — сонным голосом произнёс он.

Однозначно Лёха уснул в грузовой кабине, пока мы летали.

— Леденец, 330й, на третьем развороте. Заход с посадкой, — доложил я.

— Выполняйте.

Плавно выходим на посадочный курс. Полоса перед нами. Начинаю снижаться. Вертолёт слегка вибрирует, но уверенно идёт к земле. Готовлюсь выпускать шасси.

— Шасси вып… — докладываю я, но происходит что-то не то.

Точнее, не происходит ничего. Быстрый взгляд на указатель давления в гидросистеме. Стрелка прибора показывает нормальное давление.

— Пробую ещё, — сказал я, но шасси так и не выходят.

На панели сигнализации выпуска продолжают гореть три красные лампы. Пока не нервничаю, но мысли в голову лезут не самые хорошие.

— Командир, шасси, — подсказывает Петруха.

— Не выходят, — ответил я, переключая тумблер на панели шасси в положение резерва.

— Пробуем от основной гидросистемы? — спросил Алексей, который проснулся окончательно.

— Точно так, — ответил я и переместил кран выпуска-уборки в соответствующее положение.

Сигнализация продолжает гореть красным.

— Петруха, пробуй ты, — дал я команду лётчику-оператору. — И на обтекатель смотри.

Пару секунд спустя Петруха ставит перед фактом, что и у него не выходит.

— Кажись, приплыли, — сказал я по внутренней связи и прекратил снижение, выравнивая вертолёт. — Выполняем проход.

Крайняя фраза была мной сказана уже в эфир. Пора докладывать, чтобы на аэродроме все были готовы к любому развитию событий. Остался только вариант с аварийным выпуском.

— 330й? — запросил меня руководитель полётами.

— Леденец, 330й, отказ системы уборки и выпуска шасси, — доложил я, выполнив проход над полосой.

— Вас понял. Аварийный выпуск пробовали? — запросил РП.

— Вот только его и не пробовал.

— Понял.

Пока выполняли разворот на повторный заход, ещё дважды повторили весь цикл действий. Перевожу кран шасси «на выпуск» — красные лампочки горят, и тишина.

— Пробую от основной, — повторяю я, но результат прежний.

— Командир, ноль движений. Шасси «намертво» находятся в убранном положении, — подсказывает Петруха.

В моей практике такое случалось. Причём ещё в курсантские времена. Но тогда шасси хоть и со скрипом, но вышло. А сейчас будто створки заколотили намертво.

— Леденец, 330й. К вам сейчас подлечу, а вы посмотрите, — доложил я, и направил вертолёт прямо на… КДП.

— Эт… это… понял вас! — растерялся РП.

А как по-другому? Пускай посмотрят сначала, что там со створками. Вдруг они хоть немного открылись, и стойки потом можно попытаться выдернуть.

— Саныч, я ни на что не намекаю, но командир такое не любит, — сказал мне по внутренней связи бортовой техник Алексей.

— Знаю, — ответил я, но с полковником Медведевым Геннадием Павловичем буду разбираться уже потом.

Тем более что одним нагоняем больше, одним меньше. Он ещё моего реципиента с Соколовки знает, так что не удивится.