Когда озеро скрылось из вида, и освещенный кружок, в котором остались наши друзья, превратился в неясную искорку, Бас приказал остановиться. Мы перебрали поклажу, наскоро перекусили и оделись теплее. Монтега перестал модничать и заменил свой пиджак на тулуп, от которого так разило настойкой, что я почти опьянела. Ронда надела шапку, похожую на воронье гнездо, и, поглядев в небо, сказала:

— Смотрите-ка, птицы.

Сумеречный ворон опустился на мертвое дерево и уставился на меня бусинкой глаза.

— А что, если от седьмого дома ничего не осталось? — пробормотала я. — Что, если мы ничего не найдем?

— Это будет печально, — вздохнул Монтега.

Бастиан поправил лямки рюкзака, взял меня за руку и повел вперед. Веник побежал рядом, спугнул ворона, и тот сверкнул белой изнанкой крыльев и растворился во мраке.

— Осталась ты. Мы с тобой, — прошептал Бас. — Может, этого хватит.

***

— Перья черные, белый пух. Крылья шириной во все небо, — шептал Трой, и Найрин плавала в полусне, где было мягко и тепло, как в гнезде, устланном пухом. — Птица взлетит к самым звездам, и седьмой дом возродится.

В объятиях этого почти незнакомого мужчины ей было спокойно. Трой сказал, если она будет с ним, то он защитит ее от прочих. Найрин согласилась. Это было разумно. Она замечала липкие взгляды страшных заросших мужчин, пропахших тоской и безысходностью, и решила выбрать того, кто ей хотя бы симпатичен.

Рыжая щетина царапала ее губы, жесткие доски впивались в спину. Оказалось, она не невинна, но Рина не помнила других мужчин. Трой в каком-то смысле стал ее первым. И эта близость — в закутке барака, под тонким колючим одеялом — открыла ей кусочек самой себя. Ей нравилась плотская любовь, ее вовсе не раздражал запах здорового мужского пота.

— В Сумерках родилась наследница, — шептал Трой, поглаживая ее спину. — В ней течет темная кровь, в ней горит истинный свет. Она как выпавший из гнезда птенец, который должен найти дорогу домой, но птицы знают путь…

Найрин приподняла голову, посмотрела на мужчину. Язычок пламени дрожал на свече, и цвет его глаз было не разглядеть. Хорошо бы они были серыми…

— А что будем делать мы? — спросила она.

— Мы выберемся отсюда, я обещаю, — горячо сказал Трой. — Ты такая красивая, Рина, такая хрупкая…

Он восхищался ею, он почти ее любил. Найрин мягко улыбнулась, прикрыв ресницы. Это получилось вроде как само собой: поощрить, пообещать, потребовать большего…

— У меня пекарня в Козлищах, — продолжил шептать Трой. — Там хорошо. Мой дом на холме, и на крыше что только не растет: и капуста, и лук, и даже клубника.

У него были сильные жесткие руки, со следами от кандалов на широких запястьях, но он держал ее нежно, словно боясь раздавить.

— До него наверняка добрались твари, — помрачнел Трой. — Красные псы завесили зеркала алыми флагами, и следом пришла Ночь. Но я выстрою новый дом, и, если захочешь, он станет твоим.

Найрин сладко потянулась, не отвечая ни да, ни нет. Она пока не понимала, чего хочет. Попыталась представить свой дом, каким бы он был, но сумела увидеть лишь черного пса, сидящего у порога. Наверное, она любит собак. Может, у нее даже была одна. Но на ее шее висела цепочка с кулоном в форме кошечки.

— Думаю, ты полукровка, — предположил Трой. — Как Мэдерли. Только без чаросвета. Но ты пошла против чаров, потому что ты тень и одна из нас.

— Мэдерли? — повторила она имя. Оно прокатилось во рту, и язык уперся в зубы. Сердце подскочило и забилось быстрее. Это имя что-то значило для нее. Оно будило эмоции.

— Наследница седьмого дома, — пояснил Трой. — Когда она исполнит пророчество, свет зажжется для каждого. Свет любви. В нем всем будет хорошо, и нам с тобой тоже.

Найрин кивнула. Она нащупывала свою дорогу, и неясная тропинка легла ей под ноги. Вряд ли этот путь будет легким, но она не боится трудностей. У нее на плече остались шрамы от когтей жуткой твари, но она выжила. Выживет и сейчас.

Их доставили сюда через яркий портал, и Найрин почти ослепла в первые пару минут, но успела разглядеть достаточно. Шахты располагались в глубокой Ночи. Территория, огражденная высоким забором, освещалась чаросветом, и распределитель сиял наверху тонкой как спица башни. Высившаяся на краю зоны гора напоминала непропеченный ломоть серого хлеба — в пористой поверхности росли мелкие кристаллы, а самые крупные — в глубине.

Завтра мужчин отправят в шахту, женщин определят на бытовые работы. Ей придется стирать чужое белье, мыть посуду, готовить. Она совершенно забыла, как это делается. Как будто в жизни никогда не стирала.

А еще Найрин видела охрану. Они не боялись теней и у них были чарослова. Старожилы уже рассказали, что каждое утро им говорят чарослово, после которого тени идут в шахту словно к любимой женщине. Одного забыли в забое, и он так и умер с киркой в руках и счастливой улыбкой на черном от пыли лице.

— Надо бежать как можно скорее, — прошептала Найрин, повернувшись к Трою и опершись на широкую грудь ладонью. — Пока мы еще не вымотаны тяжелой работой. Пока ты еще помнишь, кто ты.

Трой погладил ее лицо, убирая прядь со щеки. Намотал светлые волосы на палец.

— Портал охраняют все время, — сказал он. — И по ту сторону тоже.

— Значит, надо идти через Ночь.

Он покачал головой, провел кончиками пальцев по зарубцевавшейся ране на ее плече.

— Это слишком опасно, Рина. Сперва нам нужно достать оружие. Хотя бы кирки, но их выдают перед работой, а после забирают. Под чарословом невозможно украсть.

Найрин покусала губы, и ее взгляд устремился на свечку, в жалком пламени которой она так и не разглядела цвет глаз мужчины, которому только что отдалась.

— Можно заткнуть уши, — предложила она. — Если ты не услышишь, слово на тебя не подействует. Надо запечатать их воском!

Трой задумчиво посмотрел на свечу, а потом на Найрин.

— Ты будешь вести себя как и прочие, — поспешно сказала она. — Чтобы не вызывать подозрений. Но потом спрячешь инструменты.

Старый жилистый дед приподнялся на соседней койке и прокряхтел:

— Без чарослова работа покажется пыткой. Ты сдохнешь, парень. Ты проклянешь все на свете.

— Я справлюсь, — уверенно заявил Трой и спросил громче. — Кто со мной? Если мы не пойдем против проклятых чаров, то так и погибнем в этой Ночи. А тела выкинут за забор, чтобы их сожрали мерзкие твари.

Его голос подхватили другие мужчины, сбились ближе в их угол, обсуждая детали. Найрин натянула одеяло повыше, подоткнула его со всех сторон, укрываясь от холода и устраиваясь поудобнее. Она выберется отсюда. Все будет хорошо. Она не помнила о себе ничего, но твердо знала — здесь ей не место.

Войска красных псов узкими ручейками текли по улицам города Белых котов. Колыхались алые флаги, зеркальные щиты ослепительно сверкали под солнцем. На шлемах угрожающе выступали острые козырьки, прикрывающие глаза и могущие использоваться для удара, и бодро топорщились пушистые плюмажи — для красоты. Лохматые хвостики на шлемах красных псов были постоянной причиной зубоскальства других домов. Вроде как на плечах у типичного красного пса вместо головы — задница, откуда и положено расти хвосту.

Сейчас, когда Грай Равий расхаживал по его кабинету, Тибальд Дюрен лениво думал, что в каждой шутке есть зерно истины.

— Они подрывают моральный дух моих воинов! — не унимался Грай. — Тени повсюду! Страдает все обеспечение войск! То еда испорчена, то амуниция, то боевые машины вдруг рассохлись или наоборот отсырели. Я повесил пару человек для острастки, но все стало лишь хуже! Мы уже вступили в войну, но не с домом Альваро, а с Сумерками! Надо выступать немедля, Серебряный лев!

Тибальд задумчиво пригладил редеющую гриву, глянул в окно еще раз и вернулся в кресло.

— Подождем Черных котов, — предложил он. — Бросим их вперед, как виноватых. Раз уж в наследнице ночи течет в том числе кровь их дома.