Вот это я понимаю — чудеса технологии! Или все же магические фокусы? Интересно, а у меня так получится?

В ванной мой спаситель оценил фронт работ, поковырял черную затычку, отер руку о штаны и покачал головой:

— На совесть делали, драконьи огрызки.

— Дядюшка Леопольд, зачем это сделали, как думаете? И как тетушка Женевьев без воды-то обходилась? — поделилась я недоумением.

— Тетушка Женевьев магичка не из слабых была, — важно заметил он. — По-своему, сталбыть, воду получала. Но вы не печальтесь, мадемуазель, поможем вашей беде.

Дядюшка Лео покопался в своем ящике и извлек из него медный кран и к нему целый набор начищенных до блеска финтифлюшек: шайбы, гайки, регулирующие воду барашки. К ним прилагался клок пакли, изуверских размеров гаечный ключ и небольшой ломик.

— А это зачем? — не удержалась я от вопроса.

— Против лома — нет приема! — назидательно изрек он. — Приступим. И я буду не я, если не справлюсь с такой ерундой.

Потом поплевал на руки и примерился к черной затычке.

Памятуя, что над душой мастера во время работы лучше не стоять, я потихоньку вышла и на всякий случай опять проверила запертую дверь. А вдруг? Дверь не шелохнулась.

— Дверь, голубушка, отопрись, — пытаясь скопировать интонацию дядюшки Лео, повелела я.

Не вышло. Жаль.

Со светом тоже, наверное, не выйдет.

Прежде чем произнести волшебные слова второй раз, замешкалась, но быстро взяла себя в руки.

— Свет в кладовой, голубчик, да поярче, — как можно увереннее повторила я.

Аллилуйя! Потолок послушно засветился теплым ровным светом. Я прямо как заправский маг.

Ну, теперь-то пойдут дела. Где тут вчерашние сундуки с тряпьем? С них и начну.

К моменту, когда из ванной донеслось оптимистичное фырканье крана вперемешку с журчанием воды, я набрала уже кучу барахла, которое в продажу точно не пустишь и для собственных нужд не применишь.

Старушечьи халаты и платья невнятного выгоревшего цвета, которым место разве что среди ветоши.

Старые шторы, по всей видимости из спальни. Ткань на них обветшала настолько, что рвалась от малейшего натяжения. Штопанные-перештопанные чулки, на которых живого места нет, так часто их латали.

Бренные останки перины не иначе, как столетней давности. Вышарканный до проплешин ковер.

Все найденные вчера меха, побитые молью.

Да и сам сундук, в котором хранились эти богатства, так душераздирающе скрипел и шатался, что проще было его отдать мастеровитому старьевщику, чем оставлять у себя дальше.

Наметив первые жертвы, я смелее взглянула на полки.

Сложила в ржавое ведро металлические останки неизвестного происхождения. Цветмет он и в Африке цветмет. А я даже представить не могу, частью чего когда-то были эти фрагменты.

Сюда же определила помятые и погнутые чайник и котелок. Горсть скрученных спиралью вилок и ложек. Стертый до половины нож. В разваливающемся ящике обнаружила килограмма три мятых кованых гвоздей.

Среди завалов разномастной посуды выбрала все дешевое на вид, непарное. Часть со сколами, часть просто со стертым рисунком. Самых простых форм. Это добро вряд ли когда-нибудь продастся.

А, например, сливочник с изящными изгибами, даже с полустертой позолотой и росписью хорош. С таким расставаться грех.

Примерно оценив отобранное добро, я, пыхтя от натуги, волоком вытащила сундук в самый центр кладовки и отправилась принимать работу дядюшки Леопольда.

Кран работал. Вода журчала. Свет горел. Жизнь налаживалась. От избытка чувств я была готова от души расцеловать моего нечаянного помощника. Но тот испортил момент, сразу переведя разговор на плату.

— Я выберу какую-нибудь безделицу? — закинул он удочку, стреляя хитрым глазом на беззащитную пастушку.

— А я уже приготовила вам целую кучу подходящего добра, — широко улыбнулась я.

— Ну показывайте.

— Вот, — откинула я возмущенно скрипнувшую крышку сундука.

— Ветошь, лопни мои глазоньки, — отмахнулся дядюшка Леопольд.

— А меха? Ковер?

— Дырявое все.

— Можно подумать, вы не найдете им применения

— Маловато будет, мадемуазель. Докиньте еще чего-нибудь.

Ха! Думал, соплячка Наташа в дешевых обносках ничего не смыслит в старине? Да у Наташи за плечами почти десять лет музейного стажа. Да в наших хранилищах чего только не встретишь. А сколько порой хлама надо просеять в поисках нечаянной жемчужины — не счесть.

Я нахмурила брови, неспешно оглядела «сокровища».

— А по-моему, в самый раз. Плюс сундук, — усмехнулась и добавила, — лопни мои глазоньки.

— Хех! — крякнул старьевщик. — Но у вас же наверняка есть ненужные вещи. Куда их вам?

Вот это отдам, — кивнула я на отложенные железяки. — И вон ту посуду. Но за отдельную плату.

Месье Сюар оглядел цепким взглядом вещи и как-то слишком поспешно предложил:

— Согласен. За все могу дать семь медяков.

Я наморщила нос и покачала головой.

— Семь? Да это стоит как минимум вчетверо больше! Но я сегодня добрая, пусть будет двадцать пять.

Дядюшка Леопольд восхищенно кхекнул и подкрутил ус.

— Где вы видели такие цены, мадемуазель? Девять, и ни монетой больше.

— Двадцать! — Я грохнула кулаком по стеллажу. Во мне проснулся азарт.

— Двенадцать?

В глазах старьевщика мелькнул веселый огонек.

— Пятнадцать.

Я сложила руки на груди.

— И это исключительно из-за моего безграничного уважения к вам.

— Поразительно, — месье Сюар расхохотался так громко, что даже призрак вылез из стены взглянуть, — казалось бы, мадемуазель, а торгуетесь, как дочь лавочника.

— Это плохо? — я вопросительно подняла вверх бровки.

Дядюшка Леопольд махнул на меня руками.

— Что вы, Наташа, это прекрасно. Когда женщина не только хороша собой, но еще и умна, я таю, лопни мои глазоньки.

Он, усмехаясь в усы и покачивая головой, выудил из кармана кошель, засунул туда пальцы, отсчитал монеты и высыпал их на стеллаж.

— Вот ваша плата, — мужчина неожиданно стал серьезен, — но имейте ввиду, если еще наберете такого добра, никому не отдавайте! Я все возьму.

Я сгребла монеты в ладонь, улыбнулась и присела в заученном когда-то книксене.

— Хорошо, дядюшка Леопольд. Как скажете.

Бабуля над нашими головами хмыкнула и вновь удалилась в стену. А я успела расслышать:

— Вот в мое время…

Но, что именно было тогда, так и не узнала.

Месье Сюар тепло простился и удалился восвояси. Я перевернула табличку надписью: “Закрыто”. В кармане у меня позвякивали первые деньги. Бабуля неслышно бродила где-то в недрах лавки. Драконья малышня мирно дремала на дверцах буфета и не доставляла хлопот. Пора было подумать об обеде.

Если так пойдут дела, пожалуй, я и к Марте на пирог смогу пойти вечером. А пока меня ждали волшебные баночки. И было жутко интересно, чем еще побалуют запасы тетушки Женевьев.

Я с наслаждением умылась водой из нового крана, оглянулась на свой неопрятный вид и решила, что обедать надо было бы в чистой одежде все же. Нужно завести что-то типа спецовки или халата, как у нас в музее. Чтобы по-быстрому его снимать и надевать, когда требуется.

Я взяла зеленую банку из буфета и задумалась. Интересно, содержимое там заложено заранее или оно менется в зависимости от моих желаний? А ну-ка, попробую попросить то, чего мне бы хотелось.

— Люля-кебаб, пожалуйста. И жареную картошку.

Банка подозрительно дрогнула, пыхнула искрами и открываться отказалась. Эх, не работает. Ну, и ладно.

— Я на все согласна, — торжественно пообещала в пространство.

Крышка послушно чпокнула, выпустила наружу колечко душистого пара, и я с любопытством заглянула внутрь. Тушеные овощи в бульоне с томатом и мясом. Судя по запаху, весьма недурственные.

— Намек понятен, — кивнула я, берясь за ложку, — не выделывайся, Наташа, ешь, что дают. Хлебушка бы еще где добыть. У вас не завалялось?