С Сочельника он так хорошо изучил ее тело, поощрял ее делиться тем, что ей нравится, а что нет, когда ей нужно было, чтобы он был мягким, когда она требовала, чтобы он усилил давление. Когда медлительность лучше соответствовала бы цели. Когда скорость была очень важна.

Ей нравилась эта его черта. То, что ему было так комфортно этим заниматься, заставляло ее чувствовать то же самое, с чем-то, что верхушка общества предпочитала делать вид, что этого никогда не происходило. И это, конечно же, не подлежало обсуждению.

Непристойные слова, которые он произносил, вовсе не казались непристойными, просто чувственными и эротичными. Сначала она только застенчиво бормотала их, но теперь она использовала их, когда ей это было удобно, когда она хотела довести его еще немного до безумия от желания.

Он подтолкнул ее, пока она не упала на кровать. Словно она была не более чем детской тряпичной куклой, он поднял ее и бросил на покрытый пуховым одеялом матрас. Последовал за ней вниз, снова завладев ее ртом, прежде чем оставить его, чтобы совершить томное путешествие своим ртом вниз по ее горлу, по ее грудям, вдоль ее живота к сердцевине, где он начал лизать ее, и ее конечности расслабились.

— Я не собираюсь становиться куртизанкой.

Он замер, подождал мгновение, поднял на нее взгляд. Несмотря на тени, отсутствие достаточного количества света, она все еще могла разглядеть его красивые черты, увидеть огонь, горящий в его глазах.

— Почему?

Одно слово. Простое слово. Тем не менее, в нем содержалось множество вопросов.

Она потянулась к нему. Он взял ее за руки, сплел их пальцы вместе, приподнялся, положил их руки по обе стороны от ее головы и посмотрел на нее сверху вниз.

— Почему? — повторил он, и в его голосе она услышала сомнение и надежду.

— Потому что это больше не то, чего я хочу. Это не то, что мне нужно. Потому что я счастлива здесь. С тобой. Потому что я люблю тебя.

Со стоном, который звучал так, как будто его сердце было вырвано из груди, он опустил голову к выпуклости ее грудей, поцеловал одну, а затем другую. Затем он просто задержался там, вдыхая и выдыхая, и она испугалась, что совершила ужасную ошибку, произнеся эти слова.

— Это слишком значительно, Тея, — тихо сказал он, — иметь твою любовь. Это заставляет меня чувствовать, что мое сердце вот-вот разорвется в груди.

Он переместился, пока снова не посмотрел на нее сверху вниз.

— Ты знаешь, когда я впервые начал влюбляться в тебя?

Поскольку она не знала, что он это сделал, она могла только покачать головой, хотя ее собственное сердце воспарило от осознания того, что этот замечательный человек любит ее.

— Когда ты сказала мне, что ты не мое чертово дело. Первая искра была не такой уж значительной, но каждый день я узнавал о тебе что-то еще, что заставляло меня влюбляться еще больше. Я все еще влюбляюсь. Я подозреваю, что буду продолжать влюбляться, пока не испущу свой последний вздох.

— Бен, — прошептала она, слишком потрясенная его признанием, чтобы сказать что-то еще. То, что они чувствовали друг к другу, было слишком велико.

— Хотя ты такая миниатюрная, для меня непостижимо, как, когда я с тобой, я не чувствую себя огромным неуклюжим зверем.

Она попыталась вырваться из его хватки, чтобы провести пальцами по его волосам, по его лицу, но он держал крепко. Он всегда держал крепко.

— Займись со мной любовью. По-настоящему. Я не хочу сохранять свою девственность. Я хочу чувствовать, как ты двигаешься внутри меня. Я хочу быть только твоей. Я хочу, чтобы ты была моим.

С рычанием он переместил ее руки на поясницу, прежде чем провести пальцами по ее шее, под подбородком, и приблизил свой рот к ее рту, его язык скользил по контурам. Она провела пальцами по его спине, очерчивая мускулы, которые изгибались в такт его движениям. Так много силы. Такая власть. Как он мог считать себя неуклюжим, когда обладал невероятной элегантностью? Да, он был выше большинства и широкоплеч, но в нем было что-то изящное, как у пантеры, которую она видела в зоологическом саду.

Он прикусил ее ключицу, успокаивая ее языком.

Он переплел их пальцы вместе. Она замерла. Она нахмурила брови.

— Зачем ты это делаешь?

Он тоже замер, хотя, если это было возможно, он был более неподвижен, чем она.

— Делаю что?

— Отводишь мои руки…

Нет, это были не руки, не всегда. Но это всегда была левая. — Ты не позволяешь мне прикоснуться к правой стороне твоего лица, к твоей голове.

Это была область, которую он, казалось, защищал. Она никогда не видела его без прикрывающих его волос.

— Почему?

Она скорее услышала, как он сглотнул, чем увидела это.

— Потому что я не хотел, чтобы ты узнала, почему они впервые начали называть меня Зверем.

Он оттолкнулся от кровати скорее с чувством смирения, чем гнева или разочарования. Прежде чем они пойдут дальше, она имела право знать о нем все. Узнав правду о нем, она может решить, что хочет стать любовницей другого мужчины, может вернуться к своим первоначальным планам.

Кровать скрипела от любых ее движений.

Он пожалел, что у него нет с собой спичечного коробка, который подарила ему мама, что у него нет этих спичек, которую могут отогнать угрожающую темноту. Вместо этого он пошарил пальцами по прикроватному столику, пока не нашел спички, которые, как он знал, лежали поблизости, чиркнул одной и зажег масляную лампу, вызвав свет, который прогнал все тени от кровати, от нее, от него.

Она сидела спиной к изголовью кровати, сжимая в руках простыню чуть ниже подбородка, прикрывая то, что она обнажила, когда он впервые вошел в комнату. Тысячу раз он мечтал увидеть ее обнаженной в самой яркой из освещенных комнат или в поле, залитом солнечным светом, даже подумывал о том, чтобы не гасить лампы, но он не мог осветить ее, не осветив себя.

Он сел на кровать, его бедро покоилось рядом с ее бедром. Она все еще не сводила с него глаз.

— Давай, — тихо сказал он, — прикоснись к тому, к чему я не позволял тебе прикасаться, посмотри, что я не позволял тебе видеть.

Она продолжала смотреть, сжимая губы и делая один прерывистый вдох за другим. Как будто эта женщина, которую он видел демонстрирующей мужество бесчисленное количество раз, не могла найти его сейчас.

— Это не причинит тебе вреда.

Она разжала руку и снова сжала ее в кулак.

— Я не из-за этого переживаю. Это причинит тебе боль?

Он не испытает никакой физической боли, но в зависимости от ее реакции все равно может быть больно.

— Нет.

Очень медленно она положила ладонь на то место, где его плечо переходило в шею, и провела ею вверх, остановившись на том месте, где у него на шее бился пульс. Мгновение она просто ждала, как будто считая удары его сердца, и он задавался вопросом, понимает ли она, что каждый удар был для нее. Осторожно, она скользнула пальцами вверх, коснулась его волос. Еще минута тишины, глядя ему в глаза, прежде чем направить свое внимание обратно туда, где ее пальцы слегка дрожали. Глубокий вдох от нее. От него ничего. Она скользнула рукой под водопад его волос, подняла—

Между ее бровями образовалась крошечная складка. Она поднялась выше. Она отпустила простыню, и та упала, обнажив великолепную грудь, которую он не позволил себе увидеть при свете, но его взгляд скользнул вниз только на секунду, потому что он был слишком загипнотизирован, наблюдая за выражением ее лица. На нем еще предстояло отразиться ужасу. Рука, больше не сжимавшая простыню, покоилась на его другой щеке, и она перевела взгляд, чтобы выдержать его взгляд.

— У тебя нет уха.

— Нет.

— Что случилось?

— Я родился без него.

— Ты слышишь?

— Не с этой стороны. Иногда я наклоняю голову, чтобы ничто не ускользнуло от моего здорового уха. Я понял, что, наблюдая за движением губ людей, я могу различить слова, которые, возможно, не расслышал отчетливо.

— Ты всегда сажаешь меня слева от себя.

— Я не хочу пропустить ни единого твоего слова.