Если бы она была готова сделать эти одиннадцать шагов, постучать в дверь и совершить сложную ошибку.

Заложив руки под голову, Зверь уставился в потолок и в сотый раз проклял Джилли.

Каждый раз, когда его блуждающий взгляд падал на дверь, он думал: три шага, четыре; это все, что нужно, чтобы оказаться там.

Не то чтобы каждую ночь, в какой-то момент, прежде чем ему наконец удавалось заставить себя уснуть, он не думал о том, чтобы постучать в ее дверь. Но было легче противостоять искушению, когда ее спальня не находилась рядом с его спальней, когда ему не казалось, что он чувствует запах гардении — наверняка это было его воображение. Ее аромат не мог проникнуть под дверь.

Было ошибкой привезти ее сюда, чтобы увидеть, как легко она вписалась в его семью, как хорошо она выглядела, сидя с его мамой, как ему нравилось, что она рядом. Момент, когда они дали Робину свою фамилию, стал более особенными, потому что она разделила его с ним. Годы спустя, когда они оглянутся назад на этот день, когда он вспомнит слезы в ее глазах—

Вот только через много лет они не будут оглядываться назад, не будут вспоминать об этом. Это будет только он, один. Потому что он не мог представить, что в его жизни появится другая женщина, которую он хотел бы больше, чем хотел ее, — и если человек не может получить то, чего он хочет больше всего на свете, может ли он обрести счастье с меньшим?

Она не хотела замужества. Она хотела Общества на своих условиях, печально известных, скандальных, позорных. О, конечно, он мог бы сводить ее на балы Джилли и Фэнси, но это было бы не то, чего она хотела больше всего на свете. Сможет ли она обрести счастье с тем меньшим, что он может ей предложить?

Почему он вообще обдумывал это? Потому что это мешало ему думать о ней, лежащей в постели—

Стук в дверь был тихим, но он заставил все внутри него немедленно замереть, как будто он был добычей, осознающей, что ему грозит опасность быть замеченным охотником. Может быть, это было принятие желаемого за действительное с его стороны, потому что, конечно же, она бы не—

Стук раздался снова, чуть громче. Что-то должно было быть не так. Иначе она не стала бы искать его. Возможно, ее комната загорелась.

Скатившись с кровати, он схватил со стула брюки, натянул их и застегнул. Босиком он подошел к двери и тихонько приоткрыл ее на случай, если ослышался.

Только он этого не сделал. Она стояла там, выглядя уязвимой, в развевающейся вокруг нее ночной рубашке Джилли, подол которой растекался у ее ног. Ее волосы были заплетены в косу и перекинуты через плечо. У него было сильное желание распустить ее.

— Мой камин погас, — прошептала она.

— А.

В ее спальне ничего не горело, вообще никакого огня не было. Разочарование от того, что она пришла к нему, чтобы попросить помощи с разведением огня, было сильнее, чем ему хотелось бы.

— Я разведу его.

— Нет.

Она схватила его за предплечье, ее пальцы впились в него с твердостью, которая сигнализировала о чем-то сродни отчаянию.

— Я подумала, что мы могли бы разделить твой.

— Мой огонь? — осторожно спросил он. Неужели она собиралась свернуться калачиком в кресле перед камином?

— И твою кровать, под одеялами, где тепло и уютно.

Его сердце колотилось в груди с такой силой, что он удивился, как дом не задрожал.

— Тея, у меня есть способность противостоять искушению только до определенного момента. Если ты войдешь сюда, если ты устроишься в моей постели, это приведет к довольно большой ошибке.

— Я знаю. Но сегодня я не под твоей крышей, не под твоей защитой.

Он закрыл глаза. Она понимала последствия того, что произойдет между ними, и все же она была здесь. И если ее огонь действительно погас, почему тени пляшут по ее комнате?

— Как ты заметил, из ошибки всегда можно чему-то научиться.

Он услышал неуверенность в ее голосе, смущение от того, что она подошла к его двери, а он может отказать ей во входе. Но сделать это было бы равносильно тому, чтобы повернуться к ней спиной, причинить ей боль, вселить в нее сомнения. Он мог сделать это не больше, чем не дать солнцу зайти за горизонт.

Да, это было бы ошибкой, но он мог бы ограничить нанесенный ущерб, убедиться, что это не такая большая ошибка, какой она могла быть. Он мог бы оставить ее девственность нетронутой, чтобы она не заплатила слишком высокую цену за то, чтобы прийти к нему, так что у нее все равно была бы возможность стать женой, а не куртизанкой. Он приоткрыл дверь еще шире.

Чтобы избежать возможности споткнуться, она начала собирать фланель.

— Твоя сестра выше меня.

Была ли это нервозность, из-за которой ее голос немного дрожал?

— Она выше, чем большинство женщин.

Чем некоторые мужчины.

Когда стали видны ее пальцы на ногах, она переступила порог. Он с тихим щелчком закрыл дверь и подошел к ней, где она остановилась у изножья кровати.

— Мы можем достаточно легко решить проблему слишком большой ночной рубашки.

Она все еще сжимала в руках складки ткани. Он мягко отвел ее руки в сторону и начал собирать материал, его большие руки были более эффективными, чем у нее. Когда он поднял его достаточно высоко, он стянул ночнушку через ее голову и бросил на ближайший стул.

У него перехватило дыхание при виде ее обнаженной. Она была прекрасна. С головы до ног. Нежной. Стройной. Как выдувное стекло. Тем не менее, она обладала стальным стержнем, который убеждал его, что он не сломит ее.

Шторы были задернуты, лампа не горела. Единственным источником света был огонь. По милости извивающегося пламени тени исчезали и растекались по ее бледной коже. Хотя он жаждал большего количества света — от лампы, газового фонаря, солнца, — он все же приветствовал почти полную темноту, которая приглушала недостатки и добавляла таинственности тому, что должно было произойти.

Он взял ее заплетенные волосы в руку, удержал ее взгляд и медленно начал расплетать их.

Ее руки остановились на его груди, робкое прикосновение.

— Мне было интересно, как ты выглядишь под одеждой. Она медленно провела пальцами по его ребрам, как будто пересчитывая каждое.

— Я предполагаю, что работа в доках была ответственна за формирование хорошей части твоей фигуры. Ты такой твердый, такой подтянутый.

Выполнив свою задачу, он провел пальцами по длинным шелковистым прядям, которые освободил.

— Ты такая мягкая.

Он прижал нижнюю часть ее подбородка к краю своих ладоней, приподнял ее лицо и завладел ее ртом.

Поцелуй не был нежным. Он был диким и голодным от слишком многих ночей воздержания. Возбуждение усилилось, когда его руки скользнули по ее спине, подталкивая ее вперед, так что ее обнаженные груди прижались к его обнаженной груди. Она тихо застонала от шелковистости, тепла, близости. Скольким женщинам было знакомо восхитительное ощущение прикосновения их кожи к его?

Он возвышался над ней. Она должна была чувствовать себя маленькой, кустиком в тени могучего дуба. Вместо этого она чувствовала себя более сильной, чем когда-либо. Они отдавали и брали в равной мере. Хотя его опыт намного превосходил ее, он не давал ей повода думать, что находит ее менее приятной, чем она его.

Пока его рот вызывающе двигался по ее губам, она скользнула руками вверх по его плечам, разминая твердые мышцы, которые напрягались и расслаблялись, когда его руки скользнули вниз по всей длине ее спины, чтобы, наконец, сомкнуться на ягодицах и сжать их. Она приподнялась на цыпочки и подняла руки выше, вверх по напряженным жилкам на его шее—

Его пальцы сомкнулись на одной из ее рук, и он опустил ее к передней части брюк, прижимая к твердой выпуклости, которая возбуждающе воздействовала на ее чувства. Если размер был каким-то показателем, то он сильно хотел ее. Низко застонав, не отрывая своего рта от ее рта, он провел ее рукой вверх и вниз по длинному стволу.

— Расстегни, — прохрипел он ей в губы, прежде чем вернуть себе рот, который он временно покинул.